Южный Крест (9)

Продолжение.  




Но заплати положеную цену...

О тайнах зулусского двора, относящихся к смерти «толстого короля», известно очень мало, но многое можно понять  из того факта, что в Капе про смерть Мпанде узнали лишь спустя четыре месяца, и то, от трансваальских буров, к которым бежал, прося защиты, младший брат «регента» Мтонга. Известно также, что кузен Хему затеял какие-то интриги, обхаживая «консервативное крыло» индун и доказывая, что он и только он может по-настоящему чтить заветы предков, а также послав в Кап людей с обещанием «быть как Мпанде». В какой-то момент, по мнению Джона Куке, «могла вспыхнуть очередная кровавая гражданская война», однако, видимо, Кечвайо уважали не только «узуту».

Кровь не пролилась, и в феврале 1873 «регент», официально уведомив Кап о своем сиротстве, попросил англичан официально возвести его в сан инкоси народа зулу. Никакого ущерба независимости и гордости «державы» в просьбе не содержалось, - сэры, победившие «бородачей», победивших импи Дингаана, считались владельцами мандата Небес, - зато демонстрация дружелюбных намерений получалась хоть куда, и в начале августа 1873 лично м-р Шепстоун, министр по туземным делам Наталя, поехал в землю зулу. Правда, еще в пути ему донесли, что «коронация» Кечвайо уже состоялась, по всем древним правилам и под руководством Масипулы, премьера Мпанде, очень не любившего всех белых, и англичанин был всерьез разозлен, но Кечвайо сделал все, чтобы замять неловкость.

Впрочем, и сэр Теофилус, в политике не бэби, понимая, что смысл первой коронации заключается в том, чтобы доказать «консерваторам», главой которых считался Масипула, что законы предков для нового инкоси священны, дулся недолго, и как намеревался, принял участие в повторной церемонии, проведённой по образу европейской коронации. После чего, на большом Совете, в присутствии белого гостя, Хему, официально отказался от всех претензий на «престол», а Кечвайо, уже в статусе короля публично пообещал исполнить «дружеские просьбы, высказанные моим другом из Наталя», - помимо прочего, и относительно смягчения традиционного судопроизводства.

Впоследствии, накануне войны, обосновывая ее необходимость, власти Капа утверждали, что инкоси обманул Британию, тем самым, унизив Королеву. Он, якобы, «публично согласился, что беспорядочное пролитие крови должно прекратиться, что приговор не должен выноситься без открытого суда, публичного опроса свидетелей, а казнь не должна осуществляться без личной санкции короля…», - и нарушил слово, а значит, заслужил наказание. На самом же деле, все было совсем не так, что признавал и сам м-р Шепстоун, в своем «коронационном» отчете сообщая, что «следует считать эти соглашения гибкими, рассчитанными не столько на сегодняшний день, сколько на будущее, поскольку сегодня его народ не готов смягчать свои нравы.

Да, в общем, и сам Кечвайо, кровожадностью не отличавшийся, позже, уже в плену, разъяснял свои белым доброжелателям, что (свидетельствует Фанни Коленсо), «был уверен, что получил от уважаемых друзей-англичан советы, а не указания», поскольку объяснил м-ру Шепстоуну, что «вовсе не так самовластен, как считают белые». То есть, живое почти божество, он мог практически все, но только с общего согласия народа и войска. И никаких изменений без их согласия. А общество хотело порядка и стабильности, понимая власть, как жестокое предотвращения своеволий, и он, балансируя между группировками, он, ради сохранения легитимности, не мог позволить себе ни беспредел (погубивший Дингаана, да, в общем, и самого Чаку), ни слабость, которую зулу не прощали никому.

Впрочем, можно предположить, что ограничение казней по «просьбе» белого гостя интересовало его и как средство ограничить всевластие индун и вождей, в эпоху Мпанде присвоивших себе права инкоси. Но, как бы там ни было, м-ра Шепстоуна новый король зулу обаял изо всех сил. Указывая, в частности, что «к Королеве зулу относятся, как к матери, но и он сам, и каждый его воин скорее умрут, чем подчинятся бурам», и готовы дело доказать Капу свою любовь к Англии и лично к Вдове. То есть, очень просился в верные и покорные вассалы, и тем не менее, практически сразу противоречия начали обостряться, из года в год все сильнее. Ибо  основное требование Капа, - организовать поставку в Наталь батраков, - исполнить не мог: зулу не мог ни на кого работать, даже если речь шла о выпасе скота, а тут требовались рабочие руки на шахты и плантации, что было вообще немыслимо.

А что еще главнее, напрочь исключало какой угодно мир наличие у зулу самой сильной армии региона. Не не зря после «коронации» м-р Шепстоун намекнул инкоси, что отмена призывной системы, созданной Чакой, в Кейптауне встретят с «благожелательным пониманием», и не зря Кечвайо «сделал вид, что не услышал», что англичанин расценил, как «намек на угрозу в будущем». И был не прав. Армия зулу, по сути, была самим народом и его главной духовной святыней, а сверх того, по мысли Кечвайо, аргументом всем вокруг на предмет, что лучше договариваться, чем воевать с тем, кто может больно огрызнуться.



Ты виноват уже тем...

Короче говоря, ни капельки не будучи пацифистом, мир с Капом (и Англией в целом) Кечвайо ставил во главу угла своей внешней политики, и готовил армию, поскольку, во-первых, не мыслил себя и свой народ без нее, а во-вторых, сознавая, что мир может быть только миром сильных. Но готовил на совесть. Вместо 12 тысяч, как при Мпанде, и 20 тысяч, как при Дингаане, он постоянно держал под ассегаем 25-30 бойцов. Пытался организовать егерские части, через Джона Данна закупая у португальцев тысячи ружей, - в основном, старого образца, но если получалось, за винтовки платил, не скупясь, выписал из страны суто инструкторов по верховой езде, в надежде создать кавалерию.

И англичане, зная обо всем этом, элементарно боялись. Миролюбие Кечвайо было безусловным, и никакой поддержки бунтовавшим как раз в это время коса он оказывать не собирался, да и он для них был страшнее сэров, но сам факт наличия под боком такой силы нервировал власти Наталя. Еще в 1875-м сэр  Уолсли, временно возглавлявший колонию, уведомил Лондон, что «все трудности в отношениях с африканцами могут быть решены аннексией Зулуленда», и это отражало общее мнение. Даже м-р Шепстоун, знающий ситуацию лучше кого угодно, в декабре 1877 писал в министерство колоний, что «это государство являестся корнем всего зла в Южной Африке, и его необходимо уничтожить как можно скорее».

В полной мере разделял это мнение и глава колонии, Бернард Фрер, убежденный сторонник «ястребиной линии» премьер-министра Дизраэли, и сам премьер, а значит, на тот момет, и Вдова, - так что,  война была неизбежна. Правда, сам инкоси так до конца жизни и не смог понять, почему. «Как получилось, что короновав меня утром, они свергли меня вечером без всяких причин?», - спрашивал он позже всех влиятельных белых, с которыми встречался в Кейптауне и Лондоне, и те в ответ пожимали плечами, ссылаясь на волю Божью.

Хотя, на самом деле, ответ, очень простой и ясный, - о котором Кечвайо, правда, никогда не узнал, - позже, когда все уже кончилось, дал м-р Шепстоуном в интервью, посвященном окончанию войны: «Своими действиями мы продемонстрировали черному миру Южной Африки, что мы, белые, являемся расой, созданной для господства». Согласитесь, просто и честно. Однако это случилось, повторяю, позже, а пока что Кап раскручивал политическое давление на короля зулу, действуя примерно так же, как век с лишним спустя США, создавая условия для атаки на Ирак.

Два года подряд, с полного одобрения, если не по прямому указанию «ястребиного» правительства Дизраэли, стремившегося рубить колониальный Гордиев узел сплеча, пресса Капа и Лондона накручивала общественное мнение против «кровавого тирана, превзошедшего своим тиранством даже ужасного Чаку» и рассказами о «мирных милых зулу, через храбрых миссионеров молящих весь мир о спасении от жестокого безумца». А когда все было готово, очень кстати, как оно всегда и бывает, подвернулся удобный предлог: четверо зулу, перейдя границу, похитили с английской фермы двух белых женщин, и в Улунди, столичный крааль Кечвайо, тотчас пришло требование о возвращении похищенных и выдаче виновных.

Естественно, срочно собрался большой Совет. С тем, что англичане нарываются на войну, не спорил никто. Спорили о том, что делать. Хему стоял на том, что женщин нужно вернуть, а виновных выдать, и вообще, выполнить все, чего потребуют белые. Однако его не поддержал никто: сдаваться без боя зулу просто не умели, это означало для них закрыть себе дорогу на Небеса, - и в том, что «война так война» сошлось большинство. А ломать волну, учитывая, что главным «ястребом» выступал Сибебу, основной соперник инкоси, Кечвайо просто не мог, прекрасно сознавая, что авторитет зарабатывается всей жизнью, а потерять его очень легко.

Поэтому, посовещавшись, пришли к решению, казавшемуся идеальным, и 7 декабря 1878 года правительство Капа получило ответ: по заветам Чаки, зулу не могут быть выданы врагу ни при каких обстоятельствах. Но поскольку все преступники, будучи допрошены, признались, они уже казнены, а похищенных женщин, выкуп скотом и, если нужно, головы казненных доставят туда, куда укажут англичане. Казалось бы, инцидент исчерпан. Однако так только казалось, и тот факт, что сразу после окончания Совета, принявшего такое мудрое решение, из Улунди, бросив огромную семью и все добро, сбежал к англичанам Джон Данн, «белый зулу», говорил сам за себя. И верно: 11 декабря сэр Бернард направил Кечвайо новый ультиматум, уже совершенно иного содержания.

С благодарностью за «наказание негодяев», инкоси предлагалось распустить армию, отказаться от системы призыва «по Чаке», предоставить полную свободу действий миссионерам, а главное, принять британского резидента, имеющего право окончательного решения по всем вопросам внешней и внутренней политики. Насчет ответа губернатор, судя по всему, не сомневался: хотя на размышление инкоси был дан месяц, в тот же день на границе началась концентрация войск. А когда стало ясно, что зулу добровольно на колени не встанут, час в час с истечением срока, «красные мундиры» во главе с Фредериком Огастасом Тезигером, лордом Челмсфордом, тремя колоннами (5000 белых и 8200 африканцев) вступили в пределы земли зулу.



Коль скоро нас вынуждают воевать...

Кечвайо, однако,  еще надеялся на лучшее. Он запретил нападать на английские войска и объявил, что «это друзья, а с друзьями и ссорятся, и  мирятся». Но остановить импи, вставшие на тропу войны, было уже невозможно. Завет Чаки, - «Живой враг завтра убьет тебя», - вбивали им  с детства,  и  22 января 1879 года, столкнувшись с колонной англичан у холма Изандлвана, как отмечал Фридрих Энгельс, военный эксперт не самый слабый, зулу «сделали то, на что не способно ни одно европейское войско. Вооруженные только копьями и дротиками, не имея огнестрельного оружия, они под градом пуль… английской пехоты — по общему признанию первой в мире по боевым действиям в сомкнутом строю — продвигались вперед на дистанцию штыкового боя, не раз расстраивали ряды этой пехоты и даже опрокидывали ее, несмотря на чрезвычайное неравенство в вооружении…».

Это была, по сути, классика «небывалое бывает»: «Зулусы, - излагал читателям военный корреспондент авторитетнейшей Edinburgh Review с места событий, - надвигались, как прилив, не останавливаясь ни на одну минуту, молча, пока не окружили наших со всех сторон. Тогда они с громким кличем бросились па лагерь, и через пять минут в живых не осталось ни одного человека». То есть, не совсем так уж «ни одного», но из 916 белых и 562 черных солдат выжило, в целом, не более сотни, и знамена двух британских полков, не говоря уж об оружии, оказались трофеями черных.

Сами зулу позже вспоминали этот день с изумлением. «Казалось, - писал зулу Джон Мгнока, участник сражения, позже уехавший в Америку, получивший образование и ставший журналистом, - что солдатские штыки — ничто в сравнении с коротким ударным копьем, которое стало оружием зулусов с начала правления Чаки, сыгравшего для нашего народа роль Наполеона или Вашингтона. Наши воины с такой яростью действовали этим оружием, что я видел своими глазами, как одним ассегаем были проколоты два английских солдата. Человеческая плоть и кровь не смогли выстоять против такой атаки, и этот полк, застигнутый на речном берегу, был потоплен в реке, кроме двух-трех человек, которым удалось спастись вплавь».

В тот же день, - под аккомпанимент отзвуков происходящего при Изанзлване, - 4 тысячи зулу под командованием Дабуламанци, брата и самого верного друга Кечвайо, атаковали пограничный пост Роркс-Дрифт, но 139 «томми», заняв круговую оборону, удержали позиции; импи отступили, оставив примерно 400 трупов. Это был серьезный звоночек, но на фоне невероятного успеха его никто не услышал, тем паче, что через несколько дней, 28 января, зулу, выйдя к занятому сэрами  краалю Эшове, увидели, что англичане, не рискуя принимать прямой бой, сели в глухую оборону. То есть, испугались. В этот момент многие индуны, включая Сибебу, настаивали на перенесении военных действий в практически беззащитный Наталь, указывая, что у англичан не осталось больше солдат, и если «займется их дом, они пойдут на мировую».

С точки зрения тактики, звучало здраво, однако сам Кечвайо, не только военный, но и политик, иллюзий не испытывал. Заявив на совете, что «Англичане напали на мою страну, и я буду обороняться в своей стране. Я не буду посылать свои импи убивать их в Натале, ибо я сам, и предки, что ушли до меня, всегда были друзьями англичан», он категорически запретил переходить границу и направил к англичанам гонцов, сообщив, что сражение при Изанзлване было начато без его ведома и предлагая начать переговоры о мире «на тех условиях, которые выгодны людям Королевы».

Однако гонцы вернулись без ответа, - с ними вообще отказались говорить, - и Кечвайо решил порычать. Утром 12 марта, на берегу реки Интомбе, импи атаковали на марше колонну «красных мундиров», без особых потерь убив 62 солдата, а 28 марта, близ Хлобане, колонна британцев, инициировав бой, в итоге проиграла с треском (15 офицеров и 210 рядовых убитых), причем зулу погибло всего несколько человек. По мнению исследователей, остановись зулу на этом, учти они уроки Роркс-Дрифта, что-то могло далее пойти несколько иначе, но успехи окрыляют, и на следующий день 20 тысяч воинов, не получив позволения инкоси, попытались захватить лагерь побежденных (1800 европейских и 900 туземных солдат) у Камбулы, - и проиграли вчистую. Убитых «томми» насчитали 84 человека, зулу не считал никто, но пало явно более тысячи, а моральный удар был такой, что пару дней спустя импи, практически не оказав сопротивления, бежали от англичан у Гингилову, а 2 апреля, опять-таки почти без боя сняли осаду Эшове.

Это был пат. Инкоси еще раз послал гонцов, прося о переговорах и выражая готовность идти на уступки, и на сей раз их приняли, но лишь для того, чтобы сообщить, что никакие переговоры невозможны, а возможна только капитуляция на тех условиях, что уже известны. Для начала. А там как получится. Мира не получилось. Атаковать вновь, не переформировав армию, не представлялось возможным, а перенести войну на территорию противника, как ему вновь советовали индуны, Кечвайо по-прежнему отказывался. Но и войска лорда Челмсфорда были вымотаны до упора. Выведя гарнизон из Эшове, он приказал войскам отступать в Наталь, - и над краем зависла тяжелая пауза.

Продолжение следует.
Поделиться
Комментировать

Популярное в разделе «Авторские колонки»