Южный Крест (3)

Впустите нас!

На сей раз, власти Капа извлекли уроки сполна. Контроль над притихшими коса установили столь жесткий, что последнюю (или, как некоторые историк, все же предпоследнюю) «кафрскую» войну, начавшуюся в январе 1856, и «войной»-то не назовешь. Англичане просто блокировали остатки территории формально «свободных племен», требуя от Сандиле и его сторонников, занявших глухую оборону, капитуляции, а сопротивляться никаких сил не было: запасы продовольствия иссякли, да плюс к тому и стада, - как, впрочем, во всей Британской Кафрарии, - косила непонятная хворь, предположительно подхваченная от рогатых, завезенных из Европы.

А тут еще начались засухи и набеги зулу, почуявших запах слабости. Кланам коса стало плохо до полного абзаца, просвета не просматривалось абсолютно, и в такой ситуации, когда, казалось, уже и выхода нет никакого, люди готовы были поверить во что угодно, вплоть до полного бреда некоего Умклазара, нищего бродяги, давно уже проповедовавшего свои видения всем, кто хотел слушать, но до сих пор не пользовавшегося никаким авторитетом. Кормили, конечно, как полагалось кормить всяких помешанных, но бессвязные выкрики никого не интересовали.

Теперь вокруг него собирались толпы, а он, дорвавшись до внимания, вещал жуткое: «Не сейте, в будущем году колосья взойдут сами. Уничтожайте весь маис и хлеб в закромах; забивайте скот; покупайте топоры и расширяйте краали, чтобы они вместили весь тот прекрасный скот, что восстанет вместе с нами. Близок уже наш час! Бог гневается на белых, которые убили его сына. Однажды утром, пробудившись ото сна, мы увидим ряды столов, уставленных яствами; самые лучшие бусы и украшения наденем мы на себя». И так далее, в том же духе. Правда, серьезные люди, амакоси и ясновидцы, без отмашки которых у коса не делалось ничего, «безумцу и глупцу» не доверяли, и может быть, как говорится, и это бы прошло, но в начале мая к своему дяде, опекавшему ее после смерти родителей, пришла 15-летняя девочка Нхонгкхавусе из клана гкалека и рассказала удивительное.

Дескать, пошла она с подружкой по воду, а из вод реки Гхарха «восстали мать, и отец, и некий старик, которого она не узнала, и ласково говорили с ней, объясняя, что все будет хорошо и что людям коса нужно сделать». Вкратце так: мертвые видят, как плохо стало живым,  и готовы18 февраля следующего, 1857 года, в «единственный день, когда это возможно, в великий день, когда солнце станет алым от гнева», вернуться к потомкам и устроить внукам-правнукам старые добрые времена, с полным изобилием и абсолютно без белых. Которые сразу же «убегут в море». А чтобы предки сумели пройти с Неба на Твердь, живые выстроить им дорогу, пожертвовав чем-то  очень серьезным. И даже не «чем-то», а конкретно уничтожить весь скот, «загрязненный колдовством», и все запасы зерна, тоже «нечистые», а также вытоптать все посевы.

В общем, нечто типа камланий Умклазара, но и не совсем. В отличие от блаженного со скверной репутацией, Нхонгкхавусе слыла очень хорошей, никогда не врущей девочкой, и рассказывала о встрече на реке без захлеба, связно и с подробностями, причем, подружка, тоже хорошая девочка, подтверждала, что, да, видела. Правда, не самих предков, но как Нхонгкхавусе «вдруг замерла, а потом заговорила с кем-то невидимым».В итоге, крайне дотошно расспросив обеих и задав несколько каверзных («о мужском и священном») вопросов, дядя Млаказа поверил. А поскольку был этот дядя не простой, но самый авторитетный жрец-ясновидец клана, он тут же отправился к вождю Сархили, изложив все и добавив, что счел бы рассказанное девочкам пустыми бреднями, навеянными встречей с бродячим адептом «безумца», но… Но!

Но племянница воспитана так, что не посмела бы врать, и к тому же, дала совершенно верные ответы на вопросы духовного плана, о которых она ничего не знала и узнать ни от кого не могла. Слово Млаказы имело вес. Амакоси созвал мудрых людей, и те, обсудив, на третий день пришли к выводу, что дым не без огня. После чего, собрали сход, дали слово Нхонгкхавусе, добавили собственные соображения по поводу, и Сархили отдал приказ «всем, кто хочет благоденствовать в будущем, недолго пострадать, а кто не хочет, может не подчиниться», и сам подал пример, собственноручно забив трех самых дойных коров.



Девушка и смерть

Видимо, кто-то, все равно не поверивший, нашелся, но таких скептиков были единицы: резать, жечь и топтать грядки бросились все. И не только клан гкалека. Поветрие, вспыхнув, разнеслось по всей «Кафрарии и Транскею» (по британским данным, психоз охватил 85% семейств коса в целом, и только гкалека забили до 200 тысяч голов, и это далеко не рекорд). Вельд дымился испарениями от гниющих туш, но люди, не глядя на категорический запрет властей колонии, продолжали убивать скотину, жгли просо и курурузу, ели, ели, ели (этого духи не запретили) и ждали неизбежного «алого солнца». Однако 18 февраля, в предсказанный день, Солнце оказалось самым обычным, желтым, и предки даже не подумали явиться. Как и на следующий день, и на второй, и на третий.

И когда стало ясно, что они не явятся, началось страшное, о чем я не хочу писать в деталях и подробностях. Достаточно сказать, что по оценкам англичан, всего через год из 104 тысяч «кафров» (или чуть больше, данные не вполне точны) выжили 27002 человека. Еды больше не было. Никакой. Десятки тысяч семей, обезумев от голода и безнадеги, бросил свои дома и метались по стране в поисках любой работы и хотя бы глотка молока. Жрали траву. За горсть проса убивали, ни на миг не усомнившись. Дошло и до каннибализма, которым коса никогда не грешили. Самые сильные и отчаянные бросились к Сандиле, и старый вождь вновь вышел на тропу войны, - той самой, последней, - уже не ради этого сладкого слова «свобода», но чтобы накормить людей, - и естественно, «красные мундиры» разогнали скопище живых скелетов играючи. Всем, кто выжил, осталось только покориться, соглашаясь на любые условия, и конечно, власти колонии воспользовались случаем.

Прежде всего, брошенные земли, - две трети территорий, принадлежавших коса, - под благовидным предлогом «сами же бросили» были официально конфискованы в пользу Вдовы и отданы под поселение немецким наемникам, участвовавшим в Крымской войне, а также наемникам-финго. Беженцам же «из милосердия и христианского сострадания» предоставили немного еды, чтобы не мерли прямо на дорогах и распределили по рабочим местам (по контрактам на 10 лет «в обмен на питание дважды в день») на английских и бурских фермах и стройках. Но поставив обязательным условием отказ от «добровольно брошенных земель» и («ради безопасности мирного населения») полную сдачу оружия. В такой ситуации, коса, конечно, было не до споров, они подчинились, - и на этом, в общем, кончились, как военная сила.

Еще один, самый последний мятеж, в 1877-1879, когда подросло новое поколение, правда,  имел место, и даже достаточно кровопролитный, но он был уже слабым отблеском старых гроз. Да и дрались «кафры», собственно, даже не против англичан, а против военных поселенцев-финго, которые, чувствуя себя любимчиками боссов, наглели и норовили отнять последнее. Дрались хорошо, от души, но спорное, естественно, осталось за соседями. Много позже сами коса говорили, - и лично я склоняюсь к тому, что так оно и есть, - что именно «голод завоевал наши земли; если раньше мы заключали мир, чтобы получить передышку для новой войны, то после «года девочки» нас уже не было, мы сами себя погубили».

Естественно, по итогам событий было и расследование, и оргвыводы. Все вожди, так или иначе причастные к «исполнению воли духов», потеряли посты и субсидии. Сархили, как «инициатора» закрыли на острове Роббен, и надолго. Мимоходом взяли под арест не поверивших «пророчице» и не убивавших скот, но слишком надоевших властям непокорностью Макома и Сандиле, выслав их позже куда подальше, благо, оказать сопротивление они уже не могли. Сандиле, правда, позже позволили вернуться, и он погиб в 1878-м, во время т.н. «десятой кафрской». А вот кто стоял за всем этим трагическим фарсом и стоял ли вообще, было ли помутнение коллективным психозом или итогом цинично разработанной технологии, - этого установить, как ни старались, так и не удалось.

Английские исследователи, естественно, склонялись к тому, что беду спровоцировал Сархили, планируя использовать голод как мотив для присоединения к бунтующим кланам. Нынешние историки-коса обвиняют сэра Джорджа Грея, губернатора, якобы «коварно использовавшего больную девочку для жестокого истребления коса», но обходят стороной вопрос о том, как это могло случиться. А сама Нхонгкхавусе и на следствии, и во время трехлетнего заключения, и выйдя на свободу, выйдя замуж и став служанкой на ферме, до последнего своего дня (она умерла в 1898-м) стояла на том, что, действительно, говорила с «духами из воды» и не может понять, почему они ее обманули, но думает, дело в том, что волю предков исполнили не все. Впрочем, все это уже детали. Главное, как писал сэр Джордж Грей, «проблема с кафрами закрылась раз и навсегда», а граница английских колоний сомкнулась с землями, населенными зулу.

Продолжение следует.