Воспитание, однако, воспитанием, а в итоге закрепощались не горцы, а как раз жители равнин, к набегам отношения не имевшие. И что важно, отмечает Хетагуров, грабежи, в отличие от попыток закрепощения, считались чем-то традиционным и едва ли не естественным; «особа», в отличие от «лекиоба», все же не влекли за собой ни презрения грабителей к жертвам, ни ненависти жертв к грабителям («Не мы такие, жизнь такая»). В общем, «межевые» сложности, очень похожие на те, что чуть раньше происходили на границе шотландских Лоуленда и Хайленда (чем, в самом деле прославленный Роб Рой в смысле угона скота отличался от своего куда менее известного коллеги Чермена?), ничуть не мешали горным осетинам быть лояльными короне. Так, на Крцанисском поле (даже признавая весомость уточнения уважаемого beroma насчет того, что информация о численности осетинского отряда вполне могла быть завышена М. Блиевым) осетинские воины были представлены в массовом порядке, и некоторые даже были по итогам возведены в дворянство. Да и факт участия весьма активного участия горных осетин в Картлийском восстании 1804 года, проходившем под лозунгом реставрации Дома Багратиони, о многом говорит.
19 век убавил крови, но добавил сложностей. В связи с упразднением границы немало число осетин с севера, гонимые как растущим дефицитом земли, так и нарастающим беспределом Кавказской войны, перебирались на юг. Разумеется, не в горы, а на равнины, где можно было спокойно трудиться, и, само собой, тавады ничуть против этого не возражали, ставя, однако, условием согласие новоселов на закрепощение. Это и была та самая «четвертая волна», потомки которой живут ныне черсполосно с грузинами, и о которой (как о единственной!) любят говорить теоретики грузинской «новой мифологии», подводя всех осетин Шида Картли под определение «недавние и неблагодарные чужаки- пришельцы». Что до горцев, то их статус изменился мало, если изменился вообще; власть «Белого Царя» они признали, как признавали власть Багратиони (в том смысле, что русских приставов выслушивали и иногда подчинялись, а приставов-грузин за людей не считали). Российскую же администрацию вполне удовлетворяло то, что традиции «особа) понемногу (и не без «воспитательных» мер) сходили на нет, и к 1859 году, одновременно с основными событиями Кавказской войны, прекратились совершенно, после чего Осетинский округ, образованный в 1843 году в составе Тифлисской губернии был упразднен за ненадобностью, а территория его возвращена в в Горийский уезд. При всем этом, горцев мало волновало то, что князья Мачабели и Эристави в документах именовали их земли своими, а жители равнин, если помещичьи управляющие наглели сверх меры, обращались за помощью к горцам, хотя уже не к старейшинам, а к абрекам, работавшим на индивидуальной основе. Что, в свою очередь, заставляло землевладельцев, лишенных возможности вести «частные» войны, ограничивать свои аппетиты традиционными, не слишком обременительными поборами.
Такую ситуацию, как и все в этом мире, нельзя оценивать однозначно. Отстояв свое право на патриархальность, осетины Тифлисской губернии тем самым вывели себя из сферы бурно развивавшегося в Грузии социально-экономического прогресса. Застой был близко к абсолюту. На севере худо-бедно шло общественное расслоение (о тончайших нюансах этого интереснейшего явления здесь, к сожалению, говорить нет ни времени, ни места), появлялось «правильное» дворянство, а затем и пролетарии. На юге же осетин, как среднестатистическое явление, был либо (горец) своего рода этнографическим казусом, либо («княжеский») бесправным и нищим «хизани» (крепостным) - даже после упразднения крепостничества. Если на севере такие уникумы, как, скажем, З. Дзарахохов, в поисках лучшей доли добравшийся аж до Калифорнии, были редкостью, но редкостью в принципе возможной, то на юге вершиной карьеры самого амбициозного осетина оказывался коврик холодного сапожника в Гори или, как maximum maximorum, ряса священника. Крайне редкие исключения лишь подтверждают правила. В связи с чем не приходится удивляться событиям 1917 года. Если северные осетины, как и вся Россия, выбирали ту или иную сторону, то население сел южнее хребта практически в полном составе уходит «под большевиков». Все очень просто: «земля – прямо сейчас, и никаких податей». То есть, вся власть Советам. И никаких меньшевиков, поскольку меньшевики, как правило, грузины, а грузины, как правило, помещики. Результатом такой простоты являются крестьянские восстания. Этакая пугачевщина с национальным подтекстом, вроде событий, связанных с именем Салавата Юлаева в Башкирии двумя с лишним веками ранее, только еще и на новейшей идеологической основе.
Справедливости ради отметим, что свою толику дров в разгорающийся огонь подбросило и правительство Грузинской Демократической Республики. Так уж оно исстари повелось, что путь к независимости «порабощенные империями народы», возглавляемые дорвавшимися до руля национально-сознательными разночинцами, начинают с указания на место всем прочим этносам, оказавшимся в зоне досягаемости. «Революционная» Венгрия, еле-еле сбросив иго «реакционной» Австрии в 1849-м, первым долгом принялась выжигать деревни словаков, венгров и румын, посмевших заикнуться о том, что тоже имеют какие-то права. «Демократическая» Чехословакия образца 1918-го объявляет «образцовым» народом чехов, словакам же предлагает «дорасти до уровня», а немцам «не забывать об исторической вине». И так далее. Меньшевистская Грузия – пример из того же ряда. У власти, безусловно, революционеры, более того, социалисты, и конституция демократичнее некуда. Но «младшие братья» пусть лучше помолчат. Землю же, конечно, делить будем, но не сейчас, чтобы там ни говорили большевики. А позже. И, конечно, не даром. В итоге восстания в Шида Картли приобретают характер гражданской войны; задавленные в одном районе, они тотчас вспыхивают в другом. При полном сочувствии и посильной поддержке «братьев по классу» из-за хребта. В конце марта 1920 года аморфный Национальный совет Южной Осетии распускается, доля грузин в управлении регионом сходит к нулю, а властью становится Юго-Осетинский ревком, напрямую связанный с Кавказским краевым комитетом РКП(б) и располагающий собственной «южноосетинской» бригадой. Сформированной, однако, на севере. 8 июня, после взятия Цхинвали, ревком провозгласил в Южной Осетии Советскую власть и объявил о воссоединении с РСФСР.
Реакцию Тбилиси предсказать было нетрудно. Южную Осетию там (вполне справедливо) рассматривали как часть своей территории, признанной международным сообществом, в частности, и советской Россией. Большевизации Грузии боялись как огня, не в последнюю очередь и в силу непримиримости противоречий между двумя «крыльями» марксизма. И самое главное, категорически отрицали самую мысль о том, что «эти пришельцы, эти хизани» имеют какие-то этнические права. Против повстанцев было брошено все, что только можно было собрать. Оценка дальнейших событий является камнем преткновения в споре осетинских и грузинских историков. Первые утверждают, что в июне-июле 1920 года на территории Шида Картли имел место геноцид, направленный на полную зачистку края путем (в идеале) физического истребления осетин; вторые отрицают это, оценивая происходившее, как восстановление конституционного порядка, никак не затрагивавшее интересы «лояльного» осетинского населения. Истина же, как всегда, посредине. Да, действия грузинских войск в июне 1920-го были куда радикальнее карательных акций 1918-1919 годов; политическое руководство Южной Осетии в полном составе было расстреляно даже без намека на суд, практически все осетинские села были уничтожены артиллерией или сожжены. Да, правительство Грузии объявило осетин (в целом!) «виновниками всех бед Сакартвело». Да, общественное мнение Грузии, подогреваемое национально-демократической прессой типа газеты «Эртоба», определило осетин не только, как «изменников», но и как «ядовитых змей с их детёнышами, которые должны быть уничтожены», тем самым выведя весь этнос из-под защиты принципов элементарного гуманизма. Но, с другой стороны, у гражданский войн свои законы («Кто не с нами, тот против нас»), большевики тоже не отличались склонностью к соблюдению прав человека, а крестьянские восстания, да еще с национальной подоплекой, дело страшное и беспросветно кровавое, сжигающее людей вне зависимости от их личной вины, так что грузинам было за что ненавидеть и за кого мстить. Учитывая все это, а также имея в виду, что многотысячное осетинское население «внутренних» районов и крупных городов Грузии особым репрессиям не подвергалось, следует, видимо, признать, что речь можно вести не о геноциде, а о целенаправленной этнической чистке конкретного мятежного региона, осуществляемой с политическими целями. Не уверен, что это кого-то оправдывает, но точность в таких вопросах необходима, иначе история кончается, уступив место пропаганде.
Итог событий известен. Ситуация развивалась в полном соответствии с законами гражданской войны, когда кто прав, а кто виноват выясняется лишь после окончательного уничтожения одной из сторон, а приглашение помощи из-ха рубежа не считается нарушением канонов. Исход противостояния двух ветвей марксизма на территории Грузии, метко обозванный неведомым острословом "Первой Социалистической", завершился поражением сторонников Каутского и победой сторонников Ульянова-Ленина. Не в последнюю очередь в связи с тем, что Советская Россия придавала выполнениб "интернационального долга" куда большее значение, нежели страны Антанты. Но это было уже позже, в 1921-м, лежащим вне рамок нашего сюжета, ик истории Южной Осетии отношение имеет разве что самое опосредованное...
putnik1.livejournal.com