В УВО он вступил только в 1927-м, 18 лет отроду, в 1928-м поступил на агрономический факультет львовской Политехники и целый год даже учился, а затем еще год, вместе с уже именитым Шухевичем, изучал уже другие науки в итальянской разведшколе. Прочие байки не менее мифологичны. Нет, возможно, конечно, что уже в 11 лет будущий Вождь, подобно грядущему Ким Ир Сену, призывал народ к восстанию, за что был избит полицейскими, как писалось когда-то в незабвенном журнале "Корея", смеясь им в лицо. Охотно верю, что в годы учения в украинско-польской гимназии он и в самом деле подкладывал кнопки на стул учителям-оккупантам и зажигал «вонючки» на торжественных мероприятиях в гимназии. Кто из нас, если честно, такого не творил? А вот насчет постоянных драк за Украинскую Идею с польскими шовинистами-старшеклассниками уже сложнее, ибо, как точно выяснили историки, в стрыйской гимназии того времени учились только галичане, сколько-то евреев, пара-тройка немцев, и ни одного поляка. Что же до хрестоматийного подвига школьника Стёпы - создании нелегальной «Організації учнів вищих клясів українських гімназій», якобы первой из националистических организаций, возникшей в Крае, - то на эту тему и архивы, и мемуаристы упорно молчат.
В общем, наверняка можно утверждать только то, что Степан, как и все галицкие мальчишки, имевшие средство на форму и прочее, переступив порог тинэйджерства записался в скауты – «Пластуны», где активисты УВО присматривали молодые кадры, что вслед за старшими товарищами, как положено, заинтересовался «умными разговорами», познакомился с ребятами уже «козырными», а чрез них и со «взрослыми» книжками типа Михновского, что, наконец, хотел учиться в Чехии, но поступил во Львове, затем бросил агрономию, а вернувшись из Италии, стал кадровым клерком УВО-ОУН, ответственным за подпольную типографию в селе Завалив. Карьера, впрочем, задалась сразу. Время-то было непростое, бестолковое. В переписке с Коновальцем активисты жаловались, что «УВО – это не военная организация, это гной… что если и случаются удачные операции, то деньги до УВО не доходят». С этим, конечно, старались бороться, так что энергичные парни не без бога в голове ценились на вес золота. А Степан был как раз таков, да еще и пером владел неплохо. Вот и стал референтом по пропаганде. Мыслил он нестандартно, по нынешним меркам, не хуже среднего политтехнолога. Еще не забыв нравы гимназии, довольно быстро организовал «школьную» агитационную кампанию, предложив старшеклассникам поиграть в войну с учителями-поляками, всячески срывая уроки и калеча оборудование. Детям такой вид протеста пришелся по душе, директора и завучи стояли на ушах, а Степан получил первое поощрение и, вдохновленный, организовал новую кампанию, «антимонопольную». Взяв за основу опыт организаций, вне всякой политики боровшихся против «алкоголя как источника культурного регресса», он бросил в массы слоган «Свiй. До свого. По своє!», без особого труда убедив селян, что самосад и самогон гораздо лучше «монопольки», поскольку дешевле. В результате чего Польша потеряла миллионы злотых, а старшие товарищи заценили Степана еще круче. Самой же яркой инициативой стала «могильная акция». В принципе, «культ могил» был для галицкой интеллигенции традиционен, сходки приурочивались к датам смерти известных людей, сопровождаясь торжественными панихидами. Однако Степан придумал «символические могилы», скорбно митинговать над которыми можно было без привязки к датам и личностям, просто для того, чтобы «напоминать, популяризировать и закреплять в душах масс идеи, за которые отдали жизнь украинские герои».
Рухнул дуб
«Героическая», «антимонопольная» и «школьная» кампании сделали имя Бандеры известным в высших сферах, прилежно читавших польсакую и европейскую прессу, подробно освещавшую «саботаж» в Польше. Сыграло определенную роль и недолгое тюремное заключение (в 1933-м Степана привлекали по обвинению в причастности к убийству полицейского комиссара Чеховского, но выпустили за недостатком улик), считавшееся своего рода «знаком качества». В январе 1933 года молодой референт стал стал главой КЭ, а уже в июне, на конференции в Праге (по дороге туда, кстати, его задержали в Данциг польские пограничники, опознали, но почему-то отпустили), был назначен еще и главой Краевой Комендатуры УВО, став, таким образом, подпольным наместником Галиции по версии националистов с неограниченными полномочиями. А после конференции вновь направился в Данциг, где с начала августа немецкая разведка открыла филиал берлинской школы диверсантов (радистов, подрывников, террористов) для активистов ОУН, годных на роль инструкторов. Выпускники, возвращаясь в Галицию, становились инструкторами подпольных «спецшкол», работавших по ускоренной программе. Всего за четыре месяца подготовили более 300 «профессионалов», а в январе 1934 года ОУН официально переоформила на себя старый договор о сотрудничестве УВО с «веймарским» абвером, но уже с абвером нацистским (с немецкой стороны документ подписал полковник Рейхенау). После чего КЭ приказала всем членам организации, находящиеся на легальном положении, быть готовыми в час «Х» перейти в подполье или уйти в леса, а всем нелегалам «прилагать еще больше сил в борьбе».
Хотя, кажется, куда уж больше: за короткий период руководства Бандеры террор едва ли не превзошел эпоху «Летучей бригады». Теперь убивали уже не только польских чиновников и «предателей», но и всех, мало-мальски хоть с чем-то несогласных, от коммунистов и советских дипломатов до невинных славянофилов. Гибель вместе с приговоренными их жен и детей, в отличие от старых добрых времен, теперь считалась «издержками». Все это дало Варшаве основания обратиться в Лигу Наций с предложением ввести санкции введения международных санкций против терроризма,- в первую очередь, запрет предоставлять политическое убежище лидерам террора, после чего взбешенный Коновалец отдал из Женевы приказ прекратить бойню. Но Бандера к тому времени уже сидел, а подменяющий его Шухевич заявил, что без приказа прямого начальника ничего поделать не может и не хочет. Лишь в июле 1934 года, когда за осторожную критику методов КЭ был убит популярный и любимый во Львове директор украинской гимназии Иван Бабий и на дыбы встала поголовно вся галицийская общественность, а митрополит Шептицкий чуть ли не проклял убийц («нет ни одного отца или матери, которые не проклинали бы вас, ведущих молодёжь на бездорожье преступлений, вас, украинские террористы, которые безопасно сидят за границами края, используют наших детей для убийства родителей, а сами в ореоле героев радуются такому выгодному житью») крыша у лидеров КЭ, наконец-то осознавших, что романтичный образ ОУН, так трепетно создаваемый много лет, вот-вот посыпется окончательно, слегка встала на место. Но было поздно. Варшава вновь начала Дикую Охоту.
Многие исследователи считают, что укрепить контакты с террористами немцев заставили сами же поляки, мелко, но надоедливо «проверявшие на прочность» новый германский режим. Если так, то они, конечно, напросились сами, однако сами же ситуацию и поправили. Получив от чешских коллег т.н. «Пражский архив» и сумев «расколоть» арестованного орговика КЭ Ивана Малюцу, знавшего решительно все, польские спецслужбы в первые месяцы 1934 года зачистили Край от души, сведя в ноль практически весь состав актива КЭ. 14 июня 1934 г. при попытке нелегально перейти чешско-польскую границу был задержан и Степан Бандера. Как гласит официальная мифология ОУН, в связи с убийством польского министра внутренних дел Бронислава Перацкого, автора «пацификации». Однако тут имеется неувязка. Массовые аресты поляки начали еще в январе, тогда же был объявлен в розыск и Бандера, а Перацкого, кроме всего прочего, возглавлявшего, и очень успешно, разведку и контрразведку Польши, убили только 15 июня, на следующий день после ареста будущего «вождя». В общем, возникают вопросы.
Но, как бы то ни было, Бандера был предан суду вместе с убийцами и получил вышку, затем («учитывая молодость и по иным гуманитарным соображениям») замененную пожизненным заключением. После чего отбывал срок - сперва в варшавской тюрьме «Святой крест», затем во Вронках, а потом в Бресте. С этого момента он становится фактически символом, ни в чем участия не принимающим, но страдающим за все, то есть, практически святым. Особенно для подрастающего юношества. Однако сил у ОУН нет совершенно, временно возглавивший её Лев Ребет вынужден перевести остатки организации на «культурно-просветительскую работу». Однако Коновалец пашет как вол, и к началу 1938 года ему удается более или менее восстановить разрушенную структуру. Правда, пожать плоды Полковнику уже не довелось. До поры до времени его и его игры с немцами терпели. Однако после визита в Токио с предложением наладить работу по разложению Особой Дальневосточной армии, в основном укомплектованной призывниками из УССР, терпеть перестали. 23 мая 1938 года в Роттердаме Полковник взорвался, вскрывая коробку конфет, подаренную едоверенным связным «Павлусем» ака Павел Судоплатов.
Не корысти ради
Насколько тяжела была эта потеря для ОУН, трудно представить, ибо лидеров такого уровня одна организация дважды не имеет, а заместитель погибшего Андрей Мельник, возглавивший зарубежное руководство, хотя и был тоже полковником, но всю жизнь только оттенял великого человека, близкой дружбой с которым гордился. И тем не менее, колесо крутилось. Вчерашние мальчишки становились парнями, абвер аккуратно обучал новобранцев на военных курсах, открытых в Баварии, чем могли, помогали и хорватские усташи. Оттачивается и идеология. Ненависть к Польше возводится в ранг уже не политической, а религиозной доктрины, доведя до логического конца идею Михновского, теоретики ОУН утверждают понятие «нации», как общности, имеющей наивысшую ценность для любого индивидуума, себя к этой общности относящего, много высшей, нежели жизнь или другие «устаревшие ценности». «Во имя победы над врагом нации» теперь позволено все, без оговорок, поскольку «враг нации» по определению есть «воплощение всего зла, порока и греха».
Новые веяния сметают с руководства КЭ «гнилого интеллигента» Ребета и выносят на гребень молоденького, напрочь лишенного сомнений и рефлексии Мирослава Тураша, вновь давшего отмашку молодым и задорным, еще не стрелявшим и не взрывавшим, но мечтающим стрелять и взрывать. «Мы хотим, - заявляет в книге „Украинская военная доктрина“ теоретик нового призыва Николай Колодзинский, - не только обладать украинскими городами, но и топтать вражеские земли, захватывать вражеские столицы, а на их развалинах отдавать салют Украинской Империи … Хотим выиграть войну — великую и жестокую войну, которая сделает нас хозяевами Восточной Европы». Удержать в руках этих ребят было бы нелегко и покойному Коновальцу, а уж Мельнику, привыкшему к размеренной эмигрантской оппозиции, вообще не по силам. Зато привычное дело он делал неплохо, всего за год добившись от Канариса смутного намека на согласие «там, наверху» (неопределенно-многозначительный жест в сторону люстры) создать на руинах Польши «Украинское государство» в обмен на «всенародное восстание в час Х». После такого успеха приставка «врио» выглядела оскорбительно; в конце августа 1939 года, накануне «великих событий» Большой Сбор ОУН в Риме избирает Андрея Мельника Вождем с неограниченными полномочиями. А спустя две недели, в самый разгар германского вторждения в Польшу, из брестской тюрьмы был освобожден немцами Степан Бандера.
Незадолго до падения Варшавы, Гитлер провел совещание на тему «Что дальше?». Поскольку в тот момент фюрера, о войне с СССР еще не мыслившего, привлекла идея «государств-прокладок между Азией и Европой», вспомнили и об Украине, благо территория бывшей ЗУНР уже имелась. Адмиралу Канарису напомнили про давно обещанное «восстание при помощи украинских организаций, работающих с нами и имеющих те же цели, а именно поляков и евреев», имея в виду уже не Польшу (сами обошлись), а УССР. Шеф абвера формального руководства ОУН, те вызвали формальное руководство и отдали распоряжение, дав понять, что в ближайшем будущем могут сбыться самые смелые грезы. Руководство щелкнуло каблуками. А потом оказалось, что жизнь не такова, какой кажется с 1 сентября. Ибо эмиссары ПУН, посылаемые Мельником на места, людьми Бандеры попросту игнорировались. Их не видели в упор, слушать не хотели, а угроз типа «Вот все немцам расскажу» не боялись, поскольку сам Бандера уже успел (возможно, при выходе из тюрьмы) установить с немцами, но не теми, с которыми работал Мельник, а из соседнего ведомства, весьма тесные связи. Уже в ноябре 1939 года в лагерях абвера в Закопане, Комарне, Кирхендорфе и Гакештейне начали обучаться 400 «его» хлопцев, так что подчиняться какому-то Мельнику, пусть сто раз заслуженному, но даже нар не топтавшему, бывалому и крутому Степану Андреевичу было не в масть. Мельник попытался как-то задобрить авторитетного наглеца, однако Бандера, обустроивший штаб-квартиру в Кракове, отказался от всех повышений, со своей стороны заявив, что ПУН нуждается в коренных реформах, в том числе, если не в первую очередь, ясен пень, и кадровых. Параллельно Степан Андреевич, не спрашивая разрешения, включается в «святая святых» - подготовку восстания, доверенную Канарисом лично Мельнику, и направляет во Львов курьера с указаниями. Но, утратив за годы отсидки навыки конспирации, допускает несколько ошибок, на которые Мельник, бывший в курсе этой самодеятельности, естественно, «юному негодяю» указывать не стал. В итоге, курьер попал куда следует, подпольная сеть затрещала и Мельник с удовольствием отдал приказ о временном «воздержании от активной работы», на что Бандера опять-таки никакого внимания не обратил, продолжая посылать в УССР вооружённые «ударные группы». Как ни странно, кое-кому, в том числе экспертам по организации мятежей И. Климову («Легенда») и Д. Клячкивському, удалось просочиться в нужные места и приступить к организационной работе.
...хуже фашиста
Долго такое шоу продолжаться не могло. 10 февраля 1940 Бандера объявил о создании «Революционного Провiда ОУН», объяснив свои действия «неудовлетворительным руководством и отказом от националистических методов работы» и укомплектовав «свой» аппарат исключительно галичанами. Мельник, естественно, возмутился, приказав отдать «юного негодяя» и его присных под трибунал. Какое-то время «старая» и «молодая» гвардии словесно пинали друг дружку, обмениваясь комплиментами на предмет «незаконности», «раскольничества» и прочих радостей, и на фоне этой, несомненно, актуальной дискуссии обе стороны как-то забыли о подготовке уже готовящегося на территории Львовской и Волынской областей УССР восстания, намеченного на май, в связи с чем реализацию идеи пришлось откладывать на осень. Впрочем, к началу сентября немцам, которые кормили и тех, и других, все это смертельно надоело и был отдан приказ сделать ночь. Бандера с Мельником, успевшие взаимно приговорить друг дружку к смертной казни и даже исключить из организации, взаимно же друг дружку помиловали с позволением «смыть с себя позор раскаянием и борьбой с большевиками в подполье». И тогда выяснилось: о восстании можно забыть, поскольку, оказывается, НКВД не только конфеты с сюрпризом умеет делать. Все пошло по новому кругу, но «бандеровцы», искупая вину, старались больше, а их лидер не позволял себе капризничать, чем порой грешил Мельник, считавшему себя, как минимум, вторым Полковником. На территории генерал-губернаторства шло активное обучение членов ОУН-Р военному делу, самые «способные» завершали образование на курсах штабистов в Кракове, где готовился костяк будущих батальонов абвера «Роланд» и «Нахтигаль». Высоко ценилась и добротная информация, идущая с территории УССР опять-таки в основном по линии Бандеры, поскольку подпольщики, действующие в советской Галиции, вождем считали именно его, героя и страдальца, а не импортного Мельника. Впрочем, были и такие, кто ставил на "пана Андрея", в отличие от пацана с полонин, к тому же зэка, еще со времен Директории известного как человек солидный и порядочный.
Весной 1941 года, почувствовав, что уже можно, «бандеровцы» собрали «Римский съезд», где постановили, что Мельник отныне чмо. Вождем ОУН (б) был избран понятно кто. В качестве приветствия утвердили кальку с нацистского «Хайль». Но главное – наконец-то озвучили «идеологические принципы». «Москва – главный враг, - в частности, излагалось в документе. - Преданнейшей опорой господствующего большевистского режима и авангардом московского империализма на Украине являются евреи. Противоеврейские настроения украинских масс использует московско-большевистское правительство, чтобы отвлечь их внимание от действительной причины бед и чтобы во время восстания направить их на еврейские погромы. Бороться с евреями следует только как с опорой московско-большевистского режима, одновременно осведомляя народные массы, что главный враг – Москва». Именно такой позицией, как полагают исследователи, объясняется тот факт, что оба еврея, занимавшие ведущие посты в ОУН, идеолог Лев Ребет и Рихард Ярый, контролировавший денежные потоки от немцев, встали на сторону именно Бандеры. Однако в базовой инструкции «Борьба и деятельность ОУН во время войны» эта позиция звучала иначе. «Во времена хаоса и смуты, - разъясняли авторы, - можно позволить себе ликвидацию нежелательных польских, московских и жидовских деятелей… Враждебные нам – москали, поляки и жиды (…) переселять в их земли, уничтожать, главным образом интеллигенцию, которую нельзя допускать ни в какие руководящие органы, вообще сделать невозможным «производство» интеллигенции, доступ к школам и т.п. Руководителей уничтожать. Жидов изолировать, поубирать из управленческих структур, а также поляков и москалей. Если бы была непреодолимая нужда, оставить в хозяйственном аппарате жида, поставить ему нашего милиционера над головой и ликвировать при наименьшей провинности. Руководителями могут быть только украинцы, а не чужаки-враги. Ассимиляция жидов исключается». Этот документ, в отличие от предыдущего, имел статус ДВП и был доступен лишь избранным, однако и Ребет, и Ярый, входя в сливки бандеровской элиты, безусловно же, были в курсе. И тем не менее. А впрочем, кто их поймет…
putnik1.livejournal.com