Есть только форма и бесформенность (или недооформленность). Форма (Морфа) и хаос, стремящийся разрушить форму, вернуть ее в дородовую, доразумную пену, иными словами, есть Красота и есть энтропия. Только Форма (Морфа) и придает хаосу содержание, которого тот не имеет, формируя его, оформляя... Это и есть творение из ничего. Это и есть поэсис. Оформление хаоса. И - прошлого. Преображение времени (тот же хаос, путаница, мешанина, процесс разрушения связей, угасания энергий) Метанойя.
Кстати,, "метанойя" может быть переведено и как движение ума (нуса), его передвижение, перемещение. Нус неподвижен и вместе с тем - движется. Между прочим, греческие отцы Церкви и язычники-греки мыслили о Красоте (в христианстве – одно из божественных имен) и Нусе очень сходным образом. Например, то, что говорит Ареопагит о Красоте, грек мог бы сказать об Афродите. Ареопагит пишет: «Именно Красота движет и охраняет все сущее, внушая ему страстное влечение к его собственной красоте». А вот о Нусе и – Его эросе, а также – милости. Максим Исповедник: «Бог производит и порождает милость и эрос... Поскольку полный любви эрос проистекает из Него, можно сказать, что Бог, порождая его, движется. Но поскольку Он Сам представляет собой истинный предмет любви, Он приводит в движение все взирающее на Него и испытывающее любовное влечение согласно своей природе».
Собственно, обычное любовное влечение (будь то чисто животное, инстинктивное удовлетворение похоти или обогащенное, просвещенное изнутри стремление слиться воедино не только телесно, но и быть вместе, жить одной жизнью) и то, что заставляет «работать над текстом» - вещи одного порядка. Только во втором случае это брак… ну, скажем так, с Музой…. Тоже совокупление, зачатие, вынашивание, рождение, воспитание (т.е.- кормление и обучение – до обретения совершеннолетия, и после – до полной самостоятельности).
И еще. Морфа и Морфей – случайно ли это созвучие?
Вечные сны, как образчики крови,
Переливай из стакана в стакан.
Не просто сны, которым грош цена, а вечные сны… Сны Поэта, которые ты смотришь вместе с Ним. И нужно ли говорить, что эти сны онтологически важней так называемой «реальности» - реальной (увы!) реальности энтропии. Точнее – пока еще реальной, реальной до пробуждения (воскресения), реальности дурного сна, которому поэт придает форму, делая его из дурного – золотым. И делая это как бы во сне, а на самом деле – в состоянии предельной концентрации, в которой разум бодрствует как никогда и вместе с тем – грезит… Разумеется, все это относится не к стихам вообще, а тем, о которые, как об утесы разбивается река времен в своем теченьи. Топящая народы, царства и царей, президентов, скиперов, шкиперов, властителей умов на одну эпоху или на два дня, епископов, архиепископов…
Стихи и звезды остаются,
А остальное все равно.
Между прочим, все равно здесь не однозначно: можно понять это и так, как равное друг другу, как некое уравнение иксов, игреков, зетов, как ту же реку, несущую корабли и обломки кораблей и никогда не поднимающуюся до стихов и звезд, горящих над ней…