Достижения человеческого духа вообще даются нам прежде всего в словесности. Кажется, примерно так написал в статье памяти С. С. Аверинцева М. Л. Гаспаров. Даже св. Силуан Афонский, будучи едва грамотным, записывал свои мысли и переживания. За ним появился гораздо более красноречивый ученик Софроний. А с архимандритом Софронием возник и монастырь в Англии, где монашеское делание — "по Силуану". С таким вот знаком качества. Уникальный личный опыт афонского старца об "уме во аде" превратился в метафору. А вместе с ней — в риторику, доступную словеснику для свободного исследования. A эпигонам для имитации.
Порождаемая непосредственной опытной жизнью делателя литература, а за ней и вторичные (и т. д.) писания, помимо порождения самой себя (текстогенез), сподобна породить силу вдохновения. А вместе с ним — новых делателей (это редко) и новый же опыт (это ещё реже). Последний будет неизменно порождать всё новые тексты (словесность), дробящиеся по степени своей относительной удалённости от внетекстовой (пред-текстовой) ткани опыта (Ur-Erfahrung), и иные нюансы смыслов, неведомые прародителю.
Роль исследователя подобна роли скромного переводчика сказанного не ему и не нам. Адресатам, которых мы не можем знать, даже если нам кажется, будто мы знаем "из традиции". Преставитель традиции спокоен, горд и — ослеплён этим. Ему кажется, что он знает. И во многих случаев он ошибается. Переводчик-исследователь скромнее, потому что как никто другой знает свою уязвимость.
Внетекстовым, рыхло-неоформленным бывает только само переживание. "Опыт" по определению всегда оформляется в текст и с текстами соотносится. Пусть даже это оформленная всего лишь внутренней речью или предречевыми интуитивными озарениями соотнесённость с тканью традиции ("так у святых Отцов", "это сказано было в Писаниях"; "так учил Будда в Сутрах"...).
Именно это, как кажется, имел виду архимандрит Софроний, когда писал о "догматичности молитвенного опыта".
edgar-leitan.livejournal.com