„Мы рождены, чтоб Кафку сделать былью!“
(Советская народная мудрость)
Дело, инициированное Томской прокуратурой с целью признать в судебном порядке Бхагавадгиту экстремистской литературой и запретить её в РФ, не может не напоминать своей абсурдностью "Процесс" Франца Кафки. Говорят, что у тех, кого Он решает наказать, Бог отнимает разум. Похоже, Господь действительно принялся за Россию всерьёз...
Евангельский призыв к поиску Божия Царства и его правды исторически всегда оборачивался в России тиранией коллективного начала — то в лице сакрально мыслимой власти, то ли в лице распоясавшейся черни с её кровавыми бесчинствами. Утопический выход видится в самовоспитании ответственной индивидуальной личности, формировании ею самой себя без посредства властителей дум и пастухов бессловесного стада, что для традиционного понимания человека русской культуры подобно смерти.
Вот, например, видишь — плющ! — захлёбывался Агабек. — Тоже волшебный! И вон тот лопух — тоже! Кругом — волшебная трава! Простой даже и нет, всё — волшебная... Кроме того, здесь и камни — волшебные. Прямо валяются на земле — только подбирай! Этот чернокнижник увёз целый мешок! И ещё два кувшина волшебной воды! Я забыл сказать, что здесь неподалёку есть волшебная вода. Совсем рядом. Здесь всё, всё — волшебное! Против такого сочетания — волшебной травы, волшебных камней и волшебной воды — кто бы мог устоять?
Л. Соловьёв, Повесть о Ходже Насреддине
Посетила вновь недавно одна мысль, которая не первый уж год точит ум. Где-то лет сто или около того назад, когда в России среди людей высшего света в столичных салонах модным сделалось католичество, принято было не только восторгаться единством католического мира под водительством папы (видимо, отголоски первого Ватиканского собора), но и перенимать специфическую экзальтированную набожность — все эти видения окровавленного Распятого, слёзы умиления, воздыхания и экстазы, зарёванные батистовые платочки и исповеди духовнику-иезуиту.
Одна из самых удивительных и смешных штук, которые приходилось видеть когда-то — это огромная, на много сотен страниц, диссертация о безмолвии. Однако смешная только на первый взгляд. При всяком оригинальном делателе тут же возникнет схоласт-истолкователь. За ним с неизбежностью — популяризатор. Потом стройные ряды эпигонов, старающиеся делать так, как делал первый. Из подражателя легко получается имитатор.
"Много труда надо положить, и много слёз надо пролить, чтобы удержать смиренный дух Христов; а без него угасает в душе свет жизни, и она умирает".
11 сентября отмечается день памяти преподобного Силуана Афонского, бывшего по своему происхождению простым мужиком, а ставшего одним из великих духом нашего времени. С образом старца Силуана связывает меня множество юношеских воспоминаний и особый период внутреннего становления. Узнал я о нём ещё году в 1985, когда вдруг с новым жаром бросился в Церковь, почитая её живой альтернативой тогдашнего душного советского безвременья.
Образчик психоделического реализма
На интернет-форумах в кучках самого разнообразного продукта то и дело находишь подлинные перлы народного творчества. Иные из этих бабочек-однодневок достойны самого пристального внимания исследователя русской изящной словесности: оригинальные, искрящиеся юмором метафоры, причудливые потоки творческого сознания, взрывы феерической фантазии, выплетающиеся в весёлый текст, не могущий оставить равнодушным непредубеждённого читателя. Также и исследователь будущих религиозных движений пост-постмодернистской России, ныне находящихся в стадии зарождения, чудак-религиовед, вряд ли пройдёт мимо подобных творений безымянного гения с унылым равнодушным взглядом.
Странный и очень яркий сон приснился сегодня ночью. Дело происходит в Норвегии, на какой-то площади старинного города. Только что произошёл необычайной силы снегопад, и весь город на несколько метров завалило снегом. Под снегом оказалась огромная толпа собравшихся на площади горожан.
Я знаю, что там, под толстым слоем снега, замертво застыли люди, лихорадочно пытаюсь им помочь, раскопать, зову на помощь. Из-под сугробов показываются воздетые вверх руки, страшные заледеневшие мёртвые лица: женщины, мужчины, дети... Тут же, по этой же площади, прохаживаются праздничные и праздные зеваки, не обращая на случившееся внимания. На мои отчаянные просьбы помочь раскапывать и хотя бы по-человечески похоронить погибших — назидательно указывают, чтоб я не вмешивался, это дело полиции. У меня могут быть из-за этого неприятности и т. д. В ужасе просыпаюсь...
( калейдоскоп впечатлений от фильма)
И часто от бессонных планов, Упав лицом на кулаки,
Устало говорил Ульянов: “Мне трудно, Ленин. Помоги!”
А. Вознесенский
Посмотрел я недавно в интернете фильм Сагалаева «Оптина пустынь. Воины Господа», будучи к этому подвигнут комментариями одного своего друга и коллеги. Решил оценить и сравнить впечатления. Сравнил и оценил. Фильм заставил подумать не столько даже о своём формальном предмете — Оптиной пустыни и её насельниках, но скорее об особом преломлении христианства в нынешнем постсоветском русском сознании и вытекающем из этого многом другом. Впрочем, обо всём по порядку.