И ни меньше! Вот ровно столько, сколько необходимо, чтобы щёлкнуло. Уж не знаю, в каком месте. И чтобы чудо произошло. Чудо понимания, чудо всепрощения, чудо выздоровления!
И никаких антидепрессантов!
Вы – читатель просвещённый, и не мне вам говорить, какой силой обладает слово. Вот мой любимый Гумилёв:
За последние несколько дней накопилось несколько горьковатых мыслей, которые сначала на всякий случай записал на бумажке, и вот решил их выложить. Попробовать "обкатать", что ли.
Некие из размышлений касаются ученичества — вернее, его недостатка. Мы слишком скоро начинаем называть себя учителями, ещё и близко не побывав хорошими учениками.
Под сенью дружеских штыков
Немцы это закон. Немцы это порядок. Немцы это солидно и надежно. 15 июня, когда части рейхсвера (сперва 5000 штыков, но это были только первые ласточки) под музыку вошли в Тифлис, заняли также (уже без музыки) Кутаиси, Гори, Сигнахи, Самтредиа, Очамчири и прочие сколько-то значительные города и местечки, правительство Ноя Жордания наконец-то смогло вздохнуть спокойно.
Продолжение разговора С Н.А. Струве после событий на Манежной площади
Жаль, не договорили тогда, в Доме Русского Зарубежья, о Георгии Иванове… События на Манежной, лето пожаров здесь и зима пожаров на Святой земле, где выгорали не выросшие сами по себе, а высаженные вернувшимися на землю обетованную леса, вообще все происходящее дает повод думать, что этого поэта еще вспомнят – те, у кого еще не окончательно отбита память – и, может быть, поймут… Кто-то видит выход в реанимации идеологии или выведении в пробирке какой-то новой «национальной идеи», что, по-моему, просто смешно. Но люди не могут жить без иллюзий: на смену одной фикции должна непременно прийти другая и это будто бы кого-то и/или что-то там спасет, например, Россию, которой вот уж скоро сто лет как нет.
Чтоб высказать тебе... Да нет, в ряды
И в рифмы сдавленные... Сердце — шире!
Боюсь, что мало для такой беды
Всего Расина и всего Шекспира!
М. Цветаева, Из цикла "Провода"
Предлагаю несколько своих комментариев в качестве своеобразного эха на небольшую статью религиозного философа, мыслителя и священника Рамона Паниккара (Nine Ways Not to Talk About God), которая мне попалась при разборе домашних бумажных завалов, и которую мне в своё время дала для изучения религиовед, проф. Беттина Боймер, почитающая Паниккара одним из своих духовных и интеллектуальных наставников.
Последний рывок. Который трудный самый. Ну, поехали.
Которые тут временные...
Февраль 1917 года изменил Россию, и закавказские губернии не были исключением. Как и везде, с разрешения Временного правительства, вместо наместничества - чей наместник, если нет царя? – на основе местных депутатов общероссийских партий был сформирован временный же орган власти - Особый Закавказский Комитет (ОЗАККОМ). Параллельно «национальный актив» сформировал Национальный Интерпартийный Совет Грузии, включивший в себя практически весь спектр грузинских партийцев, кроме большевиков, которым, после выхода из подполья, приходилось восстанавливать влияние буквально с нуля.
Три стиха из Нагорной проповеди и Иосиф Бродский
Евреи добивались своего, когда готовы были подставить шеи под римские мечи, восстание же привело к разрушению Храма и Иерусалима, распаханного и засеянного солью, к департации и запрету иудеям жить в Святом Городе, к утрате соотечественниками Иисуса своей земли почти на два тысячелетия, к национальной катастрофе. Силы были слишком неравны и ничем кроме тысяч распятий и морей крови, к ужасам блокады, когда женщины варили собственных детей, выступление маленького, но гордого народа и не могло привести. Не было одержано и нравственной победы, как в Кесари, где Пилат был вынужден уступить, расписаться в своем поражении. Отсюда вывод: в ситуации явного превосходства врага в силе, когда физическая победа над ним невозможна, у тебя есть шанс победить его духовно, а именно это и есть подлинная победа. Победа Духа, а не грубой силы. Именно такая победа принесет плоды в будущем. Именно она и делает это будущее возможным. А «непротивление, панове, мерзко», – как сказал молодой Бродский в своей «Речи о пролитом молоке».