БТР «Безотцовщина»

Режиссер Арина Жаркова выбрала раннюю пьесу Чехова (Антон Павлович написал «Безотцовщину» в 18-летнем возрасте) для постановки дипломного спектакля. Действие на сцене, скорее, можно назвать этюдом, чем спектаклем. Во всяком случае, я спектакли представляю себе иначе, наверное, более традиционно. В черной коробке камерной сцены перед зрителем предстают шестеро молодых людей, одетых на современный манер. Место действия обозначено «мазками кисти»: фотография имения на пустой стене, шесть табуретов на цветастом ковре, небрежно брошенном на подмосток. Героини одеты в воздушные платья – образ чувств, мечтаний, влюбленности в главного героя – Платонова (Илья Гененфельд). Парадокс заключается в том, что все герои молоды, но пытаются решить для себя эмоциональные проблемы, которые как будто накоплены с годами зрелости: что такое любовь? Как выбрать между семьей и чувствами, и что потом будет? Есть ли право на чувства, если скован обязательством перед другим человеком?

Илья Гененфельд в роли Платонова показался мне состарившимся подростком: инфантильное поведение, кокетливые кудри на голове, одежда «из детского магазина», он неоднократно говорит, что молод вот здесь – уверенно тычет себя пальцем в сердце, но от его актерской игры создается ощущение старости, утомленности жизнью, когда пережито столько эмоций, что уже никакие радости не радуют, чувствуется пресыщение жизнью. Этот парадокс в герое хорошо виден, читается подсознательно.

Режиссер интересно решила задачу с чувствами героинь: вдова-генеральша (Анастасия Лазукина), с которой Платонов крутит любовь от случая к случаю, выходит на сцену в жизнерадостных желтых резиновых сапогах, воздушной юбке с узорами и кокетливой розовой кофточке. В момент признания Платонову генеральша резво скидывает сапоги взмахом ноги и остается в белых носках. Софья (Полина Зиновьева), возлюбленная главного героя, снимает босоножки и остается босая – образ открытия чувств. И только Саша (Кира Насонова), супруга, не расстается с белыми кедами, хотя, вроде бы, искренне любит мужа, но, со слов Платонова, она глупа, не развита, вероятно, в том числе и незрела эмоционально.

В определенный момент каждый герой усаживается на отставленный в сторону табурет, над сценой гаснет свет, другие действующие лица растворяются для наших глаз во тьме, софитный луч направляет внимание зрителя на единственного человека на сцене, которого мы можем видеть. Он начинает говорить, но обращается не к партнеру по сцене, а напрямую к зрителям – так разрушается четвертая стена, все мы заперты с героями в черной коробке камерной сцены, все мы участвуем в разыгравшейся драме. С одной стороны, я не люблю затяжных монологов, с другой стороны, здесь это оправдано, подача интересная, внимание зрителя захвачено.

Спектакль смотрится легко, внимание не теряется, держится до конца. Герои выражают себя в танце под современную музыку, в суматошной беготне или же, наоборот, застывая в неестественной позе. Каждый из них абсолютно раскрывается перед нами, мы понимаем его чувства, знаем все его мысли. «Не слишком ли примитивно?» – задаю я себе вопрос. Пожалуй, я никогда не думала, что пьесу Чехова можно поставить посредством простого решения. Каждый герой Антона Павловича «многослоен»: в него можно нырнуть, как в озеро, и погружаться все глубже с каждой его репликой, жестом, поступком. Его чистишь, словно луковицу, и рыдаешь вместе с ним. А здесь его герои обнажают душу сами, лишают тебя загадки и возможности размышлять. Наверно, все зависит от цели режиссера, а также от того, кто конкретно я сейчас: обычный зритель или аналитик? В любом случае, избавиться от субъективных суждений невозможно.

Как зрителю мне не хватило развязки. Как аналитик я понимаю, что режиссер умышленно оставила финал открытым. Хотела бы я увидеть смерть на сцене? Скорее нет, чем да. Хотела бы я увидеть недвусмысленный и жирный намек на конкретное действие, совершенное конкретным персонажем? Да. Вероятно, намек есть: спектакль открывается размышлениями Платонова вслух о том, что ему нужно жить, он еще молод сердцем. Этим же монологом и заканчивается действие: кольцевая композиция, все гармонично, но нет яркости, какой-то подчеркнутости, конфликт на сцене не накален до такой степени, когда думаешь «да, теперь она точно его убьет!». Здесь выручает тот факт, что пьесы Чехова – известные произведения, и все мы, приходя на спектакль, часто знаем, чем закончится повествование. Но в постановках действие далеко не всегда развивается так, как написано драматургом. Режиссер Арина Жаркова умышленно дала возможность каждому решить самостоятельно, как для него окончилась эта ситуация.