ОХОТНЫЙ РЯД – «ЧРЕВО МОСКВЫ»
А как живописал бытописец Москвы В.А. Гиляровский, что творилось в Охотном ряду, и что собой в 1880-х годах XIX века представляла уже заключенная в трубы река Неглинка!
В те же времена среди знати был популярен «портативный унитаза» – некая банкетка с дыркой сверху и вынимающимся изнутри «резервуаром».
Мебельщики изощрялись, вуалируя стульчаки под стулья, банкетки, письменные столы и даже книжные полки! Все сооружение обычно богато украшалось деревянной резьбой, тканевой драпировкой, позолотой, так как в те времена помпезность туалетных процедур могла означать действительно реальную власть.
Серия успехов на ливонских фронтах, совпав по времени с «несуразицей» в Речи Посполитой, была, однако, обусловлена не только ею, но и успешной реорганизацией тыла. Учитывая разорение страны (двадцать лет войны – не шутка), земли с наиболее сохранившимся потенциалом были сконцентрированы в царском «дворе». Завершилась, наконец, и кадровая перетасовка. Элита политикума была укомплектована людьми не просто «новыми», но уже имеющими заслуги и делом подтвердившими полную лояльность и компетентность. Были там и аристократы, полностью принявшие новые правила (Федор Трубецкой и Иван Шуйский с близкими), были и выдвиженцы, в значительной части, подобранные еще Малютой, самым видным из которых стал Богдан Бельский (племянник Григория Лукьяновича), ставший (по Горсею) «главным любимцем царя», о котором (по Ивану Тимофееву) «сердце царево всегда несытне горяше», и со временем выросший в крупного государственного деятеля. Были и люди из захудалой знати, как, скажем, клан Нагих, возглавленный Афанасием. Сформировалось и среднее служилое звено, получавшее звания стольников и стряпчих. И вот этот круг уже не «перебирался». Хотя характер Ивана сильно испортился, - «Он так склонен к гневу, что, находясь в нем, испускает пену, словно конь, и приходит как бы в безумие», - и он, ранее ненавидевший и презиравший всякого рода «волхвов», стал суеверен, его окружение не подвергалось чисткам аж до самой смерти царя.
«…Всё что говорят и пишут историки, опирается на материальные свидетельства, причём преимущественно в письменной форме. Общества и культуры, не имевшие письменности, практически недосягаемы для нас; великие эпохи западной цивилизации и многие её аспекты остаются белым местом на исторической карте – либо потому что свидетельства о них не дошли до наших дней, либо потому что о многих своих занятиях нашим предкам не приходило в голову оставлять свидетельства… И наоборот, приближаясь к настоящему, мы находим такое количество письменного материала, что историк рискует оказаться сбитым с толку…»
Роджер Осборн
«Цивилизация. Новая история Западного мира», 2008.