О странностях любви

1. Любовь вождя.

00.jpg
Как известно, тов. Сталин И. В. был большим ученым и знал толк даже в такой специфической научной дисциплине как языкознание. Каковой факт удостоверен даже и в ставшей народной песне антисоветского писателя и, прости господи, барда Юза Алешковского. К сожалению, умершего намедни, 22 марта сего 2022 года, в городе, как у нынешних русских письменников положено, Тампа, штат Флорида, США:

Товарищ Сталин, Вы большой ученый, 
В языкознаньи знаете Вы толк, 
А я простой советский заключенный, 
И мне товарищ — серый брянский волк.

Кстати, краснофлотец Алешковский Иосиф Ефимович был осужден в 1949 году к четырем годам лагерей не за что-нибудь богопротивное, вроде антисоветской деятельности, а за то, что в период прохождения срочной военной службы  угнал машину секретаря Приморского крайкома ВКП(б). И не затем, конечно, угнал номенклатурный автомобиль, чтобы по льду Берингова пролива рвануть в Америку за дефицитной свободой, а дабы банально покатать знакомых девок. Тем самым влившись в общую струю русских поэтов, приносивших некие обязательные ритуальные, можно сказать, жертвы на алтарь древнегреческого ихнего Эроса. Да оно и впрямь, и какой же русский классик не любит быстрой езды, тем более в компании девок с пониженной социальной ответственностью?

Но от гр. Алешковского И. Е. вернемся к тов. Сталину И. В.То есть, в области изящной словесности Иосиф наш Виссарионович мог выдавать столь же единственно верные суждения, как и в теории строения атомного ядра либо кинематографии. И если уж, скажем, 24 февраля 1935 года на переданном ему письме Лили Брик, в котором самопровозглашенная вдова поэта просила об издании собрания сочинений Владимира Маяковского и "увековечении его памяти", товарищ Сталин начертал ставшую исторической резолюцию: "Тов. Ежов, очень прошу Вас обратить внимание на письмо Брик. Маяковский был и остается лучшим, талантливейшим поэтом нашей советской эпохи. Безразличие к его памяти и его произведениям - преступление.. .", - то понятно, что после этой исторической фразы вождя, по выражению Бориса Пастернака, "Маяковского стали насаждать, как картошку при Екатерине": не знаешь - научим, не хочешь - заставим.

Впрочем, в словах этих Бориса Леонидовича чувствуется некий привкус то ли обиды, то ли почти женской ревности, которую испытывал Борис Леонидович в отношении к Иосифу Виссарионовичу. С другой стороны, и сам Иосиф Виссарионович был настроен в отношении Бориса Леонидовича более чем благожелательно. О чем свидетельствует хотя бы тот факт, что, когда в январе 1953 года по личному указанию верховного языкознатца готовилось коллективное письмо советских граждан еврейской национальности с требованием суровой кары "убийцам в белых халатах",  которое должно было быть опубликовано в "Правде", то в нем заранее были проставлены имена тех, кто его должен был подписать. Там были все знаменитые советские евреи, начиная с тов. Кагановича Л. М., но фамилия гр. Пастернака Б. Л. отсутствовала. В этой связи вспоминается, как в свое время Герман Геринг в ответ на донос о своем заместителе генерал-фельдмаршале Эрхарде Мильхе произнес фразу, ставшую афоризмом: «Кто здесь еврей – в люфтваффе решаю я». Тов. Сталин тоже сам решал, кто у него еврей... 

Ну, да любовь зла, полюбишь не то что В. В. Маяковского, но даже и Максима Горького, тем более если чувство подкрепляется сознанием политической целесообразности. Кстати, об Алексее Максимовиче. Многие любители до сих пор не могут взять в толк, с какого бодуна тов. И. В. Сталин, обладавший несомненным поэтическим вкусом и чутьем на настоящие стихи, мог выдать свою бессмертную фразу о сказке Максима Горького "Девушка и смерть": "Эта штука будет посильней чем "Фауст" Гете". Правда, злопыхатели утверждают, будто вождь при этом пребывал в сильном подпитии, и тов. И. В. Сталин этой своей фразой как бы издевался над пролетарским письменником, всерьез воспринявшим свое назначение главным классиком Страны Советов. Однако в таком случае и переименование далеко не последних в стране городов, улиц, театров, колхозов, заводов и пароходов тоже следует рассматривать как некую особо изощренную форму издевательства, что попахивает чистой клиникой и подлежит рассмотрению уже скорее психиатров.

К тому же небезынтересна и по-своему символична сама история этой высочайшей резолюции. 11 октября 1931 года в особняк Рябушинского, недавно презентованный великому пролетарскому писателю Максиму Горькому, пришли важные гости: Иосиф Сталин, Вячеслав Молотов и Клим Ворошилов. Лучший друг всех писателей попросил буревестника революции что-нибудь прочесть и сам же продиктовал: «Например, «Девушку и смерть». Что людям мало-мальски начитанным во многом напомнит сцену в кабаке из "Моцарта и Сальери" А. С. Пушкина, когда подвыпивший Вольфганг Амадей заказывает попутно подцепленному слепому скрипачу-еврею: "Из Моцарта нам что-нибудь!".

А выслушавши раннее произведение Алексея Максимовича, вынул у того из рук томик и на последней странице размашисто и наискосок написал: «Эта штука сильнее чем Фауст Гете (любовь побеждает смерть)». Причем здесь именно "Фауст" Иоганна Вольфганга ихнего Гете, за все прошедшие годы почему-то мало кого заинтересовало. Между тем тов. И. В. Сталин к тому времени был уже в таком положении, когда ничего не делается просто так, а каждая фраза произносится с учетом того, чтобы быть увековеченной в анналах истории.

Но тогда с чего бы такая любовь вождя народов к довольно, мягко говоря, заурядной "штуке" начинающего тогда еще будущего Главного Писателя Страны Советов? И почему ныне сменивший у нашей прогрессивной общественности В. В. Маяковского в должности "лучшего и талантливейшего" О. Э. Мандельштам, прочитав сталинский отзыв, сказал жене: «Мы погибли». О чем в своих воспоминаниях рассказывает сама Надежда Яковлевна. 

Просто, думается, в России каждый настоящий поэт поневоле становится провидцем и обостренным своим поэтическим нервом прозревает "неслыханные перемены, невиданные мятежи". И, главное, наступление очередной эпохи огня и стали, когда все. кто хоть на чуточку не с нами, тот против нас, а значит подлежит беспощадной "выкорчевке" вплоть до седьмого колена. Ведь это же никто иной, как гуманнейший Алексей Максимович выдал нравственную максиму, золотыми буквами вырезанную на скрижалях карательных наших органов: если враг не сдается, его уничтожают. А дальнейший ход исторического процесса породил и продолжение сей крылатой фразы: а если сдается, то тем более - сугубо в целях социальной профилактики.

И любой, чья голова хоть на вершок возвышается в общем строю, будет укорочен на величину своей головы неуставного размера. А положение любого человека творческой, как и любой другой, профессии определяется не талантом, а соответствием генеральной линии партии, которую прочерчивает лично Вождь, непогрешимый даже не так, как Папа Римский. а как Сам Господь Вседержитель.

Энгр00.jpg
Вообще же, некоторым излишне начитанным гнилым интеллигентам вся сия интермедия, разыгранная вождем, напомнила исторический анекдот о визите в замок Амбуаз короля Франции Франциска I, который решил присутствовать лично при последнем вздохе старейшины из "Большой тройки" титанов Высокого Возрождения: Леонардо да Винчи, Рафаэль Санти и Микеланджело Буанаротти. И в сущности совершенно неважно, имела ли место сия трогательная сцена в действительности либо же она целиком является плодом творческой фантазии Джорджо Вазари, автора легендарного пятитомного труда "Жизнеописания наиболее знаменитых живописцев, ваятелей и зодчих». Как он сам однажды написал о себе: «Человек, мечтавший не столько о наживе, сколько о славе». И к нему вполне применимо изречение Александра Дюма-отца: "История - это гвоздь, на который я вешаю свои романы".

Историческая сцена навечно запечатлена в таких шедеврах, как полотно великого француза Жана Огюста Доминика Энгра "Франциск I при смерти Леонардо да Винчи" или менее известного немецко-итальянского живописца Чезаре Муссини "Франциск I, король Франции, у постели умирающего Леонардо да Винчи"

Мало сегодня кому памятный советский художник Анатолий Никифорович Яр-Кравченко (1911—1983), конечно, вряд ли потянет на то, чтобы встать в один ряд не то что с великим Леонардо да Винчи, но даже и с Чезаре всуе попутно помянутым Массини. Тем не менее его  полотно "А.М. Горький читает И.В. Сталину, В.М. Молотову и К.Е. Ворошилову свою сказку «Девушка и смерть». 11 октября 1931 года", тоже относится к признанной классике советской живописи. Примечательна история с датировкой этого полотна. Злопыхатели утверждают, что Анатолий Никифорович написал свою картину в 1949 году. Тем самым расстаравшись к всенародному празднику, отмечавшемуся в том году 70-летнему юбилею любимого Вождя и Учителя советского народа и прочего всего прогрессивного человечества. Однако этому противоречит тот факт, что наш Анатолий Никифорович за свою иллюстрацию был удостоен в 1948 году Сталинской премии второй степени. Поэтому более достоверной выглядит другая дата - 1940 год.

Кравченко.jpg
Кстати, были у него и гораздо более примечательные для живописца награды, например, медаль "За оборону Ленинграда". За время блокады он написал более пятисот графических портретов ленинрадцев, в основном героев-летчиков, поскольку сам на протяжении всего периода боев на Ленинградском фронте прослужил в летных частях.

Здесь будет самое время отметить, что вообще умный правитель понимает: самый верный путь к бессмертию лежит через творения великих художников, поэтов или кинематографистов. Именно поэтому тов. И. В. Сталин даже в 1941 году прим всей неимоверной занятости вопросами обороны страны в наиболее острый период поражений на всех фронтах находил считал себя обязанным отсматривать каждый новый фильм, прочитывать каждый новый роман и присутствовать практически на всех премьерах в московских театрах. С той же тщательностью, с какой он проводил совещания с высшим командным составом РККА, он давал указания кинематографистам, как правильно снимать фильмы, писателям, как правильно писать романы, а композиторам, как правильно сочинять оперы, чтобы не получался сумбур вместо музыки. 

Вспоминается, как в приснопамятный период застоя, среди сонма прочих анекдотов о дорогом Леониде Ильиче, ходил и такой, пародировавший запись в будущей энциклопедии: "Брежнев Леонид Ильич - политический деятель эпохи Аллы Пугачевой". Что называется, в каждой шутке есть доля шутки. 

И в этой связи можно привести другой гораздо более серьезный исторический анекдот, о Франсиско Гойе, придворном художнике испанского короля Карла V. Так вот, однажды ихнее величество остались не вполне удовлетворены очередным своим портретом, поскольку, по их мнению, налицо было некоторое несоответствие изображения с оригиналом. И тогда умнейший первый министр счел нужным вмешаться: "Ваше величество, с течением времени ваше сходство с портретом будет только расти, и через триста лет вас будут вспоминать только так, как изобразил великий Гойя".

Рокотоа1200.jpg
И в этом есть своя большая сермяжная правда. У одного из любимых моих поэтов есть знаменитое стихотворение, посвященное портрету Александры Струйской кисти Федора Рокотова. Причем более всего это стихотворение известно по первым четырем строчкам:
Любите живопись, поэты!
Лишь ей, единственной, дано
Души изменчивой приметы
Переносить на полотно.

Впрочем, лично меня прямо-таки завораживают другие четыре строчки из того же стихотворения:
Ее глаза — как два тумана,
Полуулыбка, полуплач,
Ее глаза — как два обмана,
Покрытых мглою неудач.

И сразу за этим идет уже чисто поэтический портрет женской души:
Соединенье двух загадок,
Полувосторг, полуиспуг,
Безумной нежности припадок,
Предвосхищенье смертных мук.

Любовь как награда или как расплата? Страданье как возмездие за грех прелюбодеяния, совершенного хотя бы только в мыслях? 
Когда б вы знали, как ужасно
Томиться жаждою любви,
Пылать — и разумом всечасно
Смирять волнение в крови.

Нет, это уже из "Евгения Онегина", но всё на туже тему. Томиться жаждою некоего высшего чувства, идеальной любви дворянской барышни, воспитанной на французских да аглицких романах, и при этом исправно родить от, мягко говоря, не слишком любимого мужа 18 (восемнадцать!) детей, из которых до совершеннолетия доживут восемь, - судьба той самой Александры Петровны Струйской, которую Федор Рокотов обессмертил в своем портрете. 

И портрет этот недаром получил чуть ли не официальное именование "русской Джоконды": эта полуулыбка, полуплач, то ли обреченный и какой-то затравленный взгляд, как у попавшего в капкан зверя, то ли взгляд слишком пожившей и опытной женщины, презирающей окружающих именно потому, что слишком знает им цену.  Как у Гоголя: "Это были живые, это были человеческие глаза!". Да, вот именно два обмана, два тумана, не позволяющие посторонним разглядеть суть души.

Любопытно, что сам Федор Рокотов отзывался о г-же Струйской следующим образом: "Чертовски хитра и вежлива". Между прочим, это выражение "чертовски хитра" относится к 18-летней барышня, только-только приехавшей с мужем в Москву после медового месяца. И если присмотреться к портрету, то становится очевидно, что в этом омуте под внешним покоем и даже величавостью такие черти водятся... только волю дай. Кажется, Николай Еремеевич Струйский потому и не давал супруге передышки с деторождением, что именно таким вот способом смирял это пресловутое "волнение в крови" своей Сашеньки, превращая романтичную барышню в типичную для того времени помещицу-крепостницу, бестрепетно отравлявшую на конюшню для порки вверенных ее попечению крестьян.
Она езжала по работам, 
Солила на зиму грибы, 
Вела расходы, брила лбы, 
Ходила в баню по субботам, 
Служанок била осердясь — 
Все это мужа не спросясь. 

А это снова "Евгений Онегин", "энциклопедия русской жизни", по выражению "неистового Виссариона" Белинского. Кстати, говорят, что тов. И. В. Сталин "Евгения Онегина" знал едва ли не наизусть. И это, кстати, очень по-человечески понятно. Так же понятно, как то, что любимым его спектаклем была постановка МХАТа "Дни Турбиных". Это был тот мир, который он победил и разрушил до основания. Мир, который бедный Сосо наблюдал с детства, мир красивых холеных женщин и лощеных гвардейских офицеров, мир, в котором мужья не бьют жен и детей, мир, который он ненавидел всей душой и в который всей душой желал войти. Но войти не жалким просителем в прихожей, которому добрые господа на Пасху суют недоеденный кусок кулича и пятачок на водку, а грозным всадником Апокалипсиса, возвещающим конец этого уютного, обжитого привычного и дорогого прядка вещей. Где по стенам развешаны фотографии бабушек и дедушек, а каждый стул стоит там, куда его поставили еще полтора столетия тому.

И вот он врывается в этот мир, крушит его, разоряет эти уютные теплые домашние гнезда, он, бедный Сосо, нищий мальчишка из заштатного грузинского городишки с Богом и начальством забытой окраины империи. Чем более трудов, а нередко и крови, приходится платить за победу, тем эта победа дороже тому, кто ее одержал. И к том же Максиму Горькому Иосиф Виссарионович относился примерно так, как относится страстный коллекционер к наиболее ценному приобретению в своей кунсткамере. Ведь вот Алексей Максимович даже Ленину открыто возражать осмеливался, а ему - нет! Ну как такого не любить?

(Продолжение следует)
Поделиться
Комментировать

Популярное в разделе «Авторские колонки»