Тем, что настоящий поэт способен выдать хотя бы одно стихотворение, хотя бы одну строчку, которая останется, что называется, на века даже в истории такой великой литературы, как русская.
На очередную глубокую мысль натолкнулся вчерась, когда по капле выдавливал из себя материал сугубо политического свойства по поводу текущего момента. И вот вдруг всплыл в памяти даже близко не стоящий к списку любимых поэтов... Демьян Бедный. Блин, многажды оплеванный (причем не всегда незаслуженно) нашей прогрессивной общественностью. Вспомнилось начало его лучшего, на мой вкус, стихотворения 1919, если не вру, года:
Еще не все сломили мы преграды,
Еще гадать нам рано о конце.
Со всех сторон теснят нас злые гады.
Товарищи, мы - в огненном кольце!
Демьян Бедный
Прям путиноид какой-то, по нонешней терминологии. Но цепляет. Чем? Искренностью. Ну и экспрессией, конечно. В смысле, энергией выраженного чувства. И вдруг понимаешь, что это поэт. Настоящий. Вернее, мог бы стать. Но предпочел разменять на квартиру в центре Москвы. А вот такое по заказу не напишешь. Вообще, военная поэзия "цепляет" именно этим. Советский поэт Сергей Наровчатов выдал как-то формулу: "Великая Отечественная не родила гениального поэта, но создала гениальную поэзию",
Архиверно, батенька, архи!
Но то же самое можно сказать и про войну Гражданскую. В советской поэзии целая обойма совершенно замечательных поэтом: Тихонов (Из красных" мой любимый), Светлов, Сельвинский, Багрицкий, Асеев,, Пастернак.. И чуть ли не до бесконечности. Из "белых" самый-самый для меня Иван Савин. Кстати, для меня Гражданская - это Иван Савин,, а Отечественная - Ион Деген. Потому что я вот совершенно не представляю ничего более бьющего наповал, чем вот это Ивана Савина:
Ты кровь их соберешь по капле, мама,
И, зарыдав у Богоматери в ногах,
Расскажешь, как зияла эта яма,
Сынами вырытая в проклятых песках.
Как пулемет на камне ждал угрюмо,
И тот, в бушлате, звонко крикнул: «Что, начнем?»
Как голый мальчик, чтоб уже не думать,
Над ямой стал и горло проколол гвоздем.
Как вырвал пьяный конвоир лопату
Из рук сестры в косынке и сказал: «Ложись»,
Как сын твой старший гладил руки брату,
Как стыла под ногами глинистая слизь.
И плыл рассвет ноябрьский над туманом,
И тополь чуть желтел в невидимом луче,
И старый прапорщик во френче рваном,
С чернильной звездочкой на сломанном плече
Вдруг начал петь — и эти бредовые
Мольбы бросал свинцовой брызжущей струе:
Всех убиенных помяни, Россия,
Егда приидеши во царствие Твое...
Иван Савин
Или вот это Иона Дегена:
Мой товарищ, в смертельной агонии
Не зови понапрасну врачей.
Дай-ка лучше согрею ладони я
Над дымящейся кровью твоей.
Ты не плачь, не стони, ты не маленький,
Ты не ранен, ты просто убит.
Дай на память сниму с тебя валенки.
Нам еще наступать предстоит.
Ион Деген
И это написано в 18 лет! Блин, 8 строчек, за которые и душу дьяволу продашь, а вот хрен тебе! Потому как не поэт. Потому что это уже не поэзия, не литература, это какое-то запредельное библейского масштаба прозрение, озарение или что там еще. Есть у не слишком мною любимого Михаила Булгакова (ну вот не нравится мне "Мастер и Маргарита", хоть удавись, я "Белую гвардию" предпочитаю, прям как тов. Сталин) такой персонаж - жандарм, которому поручили гроб c телом Пушкина отвезти в Святтогорский монастырь. Туповат, естественно. И этот жандарм никак понять не может, а где, блин, ПОЭЗИЯ в этих вот строчках:
Буря мглою небо кроет,
Вихри снежные крутя.
Ну вот что здесь такого? И впрямь, а что такого-то? И почему ЭТО стихи? Причем стихи общепризнанно гениальные, вошедшие, что называется, в пресловутый Золотой фонд? И что это вообще такое, Золотой фонд Русской Поэзии? Как туда попасть? Например, был такой малоприметный чиновник у П. А. Столыпина, а потом у П. Н. Врангеля, звали его Иван Тхоржевский. Так тот вообще угораздился войти в этот самый Золотой фонд всего двумя последними строчками коротенького стихотворения:
Лёгкой жизни я просил у Бога:
Посмотри, как мрачно всё кругом.
Бог ответил: подожди немного,
Ты ещё попросишь о другом.
Вот уже кончается дорога,
С каждым годом тоньше жизни нить…
Лёгкой жизни я просил у Бога,
Лёгкой смерти надо бы просить.
И вот эти две строчки:
Лёгкой жизни я просил у Бога,
Лёгкой смерти надо бы просить.
- уже не вырубишь топором ни из одной сколько-нибудь серьезной хрестоматии русской литературы.
Иван Тхоржевский
Кстати, на самом деле эта самая Русская Литература со всеми своими Золотыми, Серебряными веками и прочими высочайшими пиками на самом деле - бескрайнее кладбище, где есть свои Почетные аллеи с монументами из мрамора, гранита, ангелочками плачущими и прочей позолоченной лабудой, а есть боковые аллеи с покосившими сгнившими деревянными крестами, а то и просто холмики, заросшие лопухами. И ты ходишь по этому погосту, с праздным любопытством разглядывая выцветшие фотографии. стершиеся надписи...
KАК ТАМ У мАРИНЫ цВЕТАЕВОЙ:
Идешь, на меня похожий,
Глаза устремляя вниз.
Я их опускала – тоже!
Прохожий, остановись!
Прочти – слепоты куриной
И маков набрав букет,
Что звали меня Мариной
И сколько мне было лет.
Не думай, что здесь – могила,
Что я появлюсь, грозя…
Я слишком сама любила
Смеяться, когда нельзя!
И кровь приливала к коже,
И кудри мои вились…
Я тоже была, прохожий!
Прохожий, остановись!
Сорви себе стебель дикий
И ягоду ему вслед, –
Кладбищенской земляники
Крупнее и слаще нет.
Но только не стой угрюмо,
Главу опустив на грудь.
Легко обо мне подумай,
Легко обо мне забудь.
Как луч тебя освещает!
Ты весь в золотой пыли…
– И пусть тебя не смущает
Мой голос из-под земли.
Мариина Цветаева
Чего-т я разошелся... Осень, блин, тянет на философические письма на манер П. Я. Чаадаева. Знать, пора в психушку....