А на другой день я прихожу к нему домой по делам. А у него здоровая лайка сибирская - Дора - из загородки выпущена и бегает по двору. Собака добрейшая, мы с ней друзья всегда были, а тут чего-то загавкала и к калитке, то есть ко мне, с пастью настеж и с явным намерением не пущать. Ну, я начальство уважаю, достаю мобилу, звоню. А собака на забор лапами залезла и слушает. Но пасть на всякий случай не закрывает. И тут я гляжу, а у нее на зубах тысячная бумажка наколота. Нифига себе, - думаю, - живут же в кризис олигархи!
Дальше. Выходит сам, и этак мне угрюмо и с ленцой (ну знаете, как это умеют делать олигархи): Чего не заходишь? Я объясняю, что, мол, пасть... Ты же, - говорит, - с ней недавно в обнимку на снегоходе ездил, а теперь "пасть". Я ему опять: ты ей в пасть погляди. Он валенки надел, подошел к калитке, поглядел. Нифига себе, - грит, - живут же в провинции у олигархов собаки!
В общем, отдала нам Дора деньги, конечно, с трудом. Они у нее в куче снега возле конуры были заныканы. Посчитали. Четыре с небольшим тыщи. Но украли-то их в Ярославле, а конура - здесь и собака точно дальше двадцати метров от нее не отходила.
Я бы радовался, но у богатых свои причуды. Мучается теперь вопросом, которой из двух бездельниц он должен все таки ту премию дать. Или пополам разделить?
За раба Божия Виктора, если что. Крещенный воцерковленный.
Да, забыл. Ни кошелька, ни бумажника, ни следов крови нигде не нашли.