Высокие окна четырехэтажного здания, перечерченные деревянными рейками на десятки квадратиков, забиты разноцветными досками и картоном. После перестройки фабрика кое-как проработала до середины 1990-х, когда была, как и многие предприятия в городе, продана за копейки. 

— Все происходило довольно жестко,— рассказывает местный краевед Владимир Соловьев, работающий в народной газете "Точка зрения",— пришли люди с автогеном, вырезали все станки — а их там было под три тысячи,— покидали прямо из окон на улицу. Потом просто уложили в грузовики и увезли на металлом. Люди, всю жизнь проработавшие на предприятии, стояли вокруг и рыдали в голос. 

Сейчас попасть на фабрику "Пролетарский авангард" можно только при очень большом желании. Проходная с надписью "Умри!" заколочена, поэтому пробраться внутрь можно лишь со двора, через небольшой лаз в стене. Культурный слой практически не дает пройти дальше нескольких шагов. Пол усыпан кусками кирпича, покореженными железками, глазастыми противогазами, россыпью зеленых пивных бутылок, полинявшими тряпками и поломанными стульями. По замыслу столичных архитекторов, в этом здании XIX века, построенном династией купцов-старообрядцев Прохоровых, предполагается разместить Научно-исследовательский центр современных технологий строительства средств сообщения по воде и Музей водного транспорта, а через дорогу — в излучине Тоболки — отель с эллингами и причал для яхт. 

— Яхты это как с Абрамовичем, что ли? — переспрашивает Валентина Федоровна.— Не, яхты у нас не пройдут. У нас тут мелко, коряги и водозабор недалеко. Если только байдарки. А так канал надо расширять — только где на это деньги? Говорят, при царе каналы рыли пленные шведы, а сейчас где работников искать? Пьющих людей новые хозяева, как правило, не очень-то берут. Сложные сейчас времена. 

— А что, на ваш взгляд, поможет возродить город? 

— Веселья у нас не хватает,— признается Валентина Федоровна.— Надо какие-то забегаловки для молодежи сделать, не дом терпимости, а чтобы все нравственно. Где танцы? Где кинотеатр? Одно развлечение у них — спортзал. Так это еще здоровье надо, чтоб в него ходить. Может, школу какую спортивную для детей на воде открыть? Это была бы польза. 

Вода — это то, что заставило архитекторов остановить выбор на Вышнем Волочке. Две реки в городе — Цна и Тверца — благодаря стараниям дореволюционных гидроинженеров, текут в разные стороны — одна в Москву, другая в Питер. Их соединяют несколько искусственных каналов, деля землю на семь островов, заросших соснами. С одного острова на другой можно перебраться над головами рыбаков по переброшенным мостикам — их в городе почти четыре десятка. 

— Яхты под ними, конечно, не пройдут,— говорит Владимир Галюта, начальник отдела гидротехнических сооружений филиала ФГУП "Канал им. Москвы".— Ходить на небольших суднах можно только на очень коротких промежутках — метров 500, может быть, километр — каналы сильно запружены мостами, дамбами и трубопроводами. С итальянским Гранд-каналом не сравнить, конечно. Но запустить по нашей Цне историческую реконструкцию барок, которые были при Петре I, было бы интересно. 

Краевед Владимир Соловьев рисует на оттаявшей земле вытянутую плоскодонную посудину, явно не предназначенную для перевозки людей. 

— Не получится,— говорит он.— Барки шли только в одну сторону — вниз по быстрому течению в Ладогу, а оттуда — в Балтику. Там их разбирали на доски и продавали. 

Чтобы управлять таким судном, груженным то демидовским железом, то чугуном для оружия, к барке приделывали два 14-метровых весла, которые использовались как руль. Зачастую такие судна налетали на мель, и весь товар вместе с надеждами на лучшую жизнь оседал на песчаное дно возле Боровицких порогов. 

— У нас формировались баржи с провизией для Петербурга, и если случался простой — столица сидела без хлеба,— не без гордости говорит Игорь Петров, заместитель председателя городской думы Вышнего Волочка.— Город расцвел при Петре I и Екатерине, которые лично занимались развитием уникальной вышневолоцкой водной системы и строили Волочек с умом и размахом. Застройка у нас осталась потрясающая. О ней нужно рассказывать туристам, везти сюда людей. 

Игорь Петров считает, что такие города, как Вышний Волочек, государство должно взять под защиту, объединив в какую-нибудь программу, наподобие охраняемых объектов ЮНЕСКО. А чтобы в этой программе легче жилось — ввести налоговые льготы и дать возможность применить на деле хоть что-то из того, что предлагают архитекторы. 

— Мы взяли Вышний Волочек как пример для восстановления исторического пространства в отдельно взятом городе,— говорит один из кураторов российского павильона на Венецианской биеннале архитектор Сергей Чобан.— В проекте будет максимально задействована уже существующая в городе инфраструктура: искусственные каналы могут стать основой для прекрасной рекреационной зоны, а отреставрированные и наполненные новым содержанием замечательные архитектурные памятники, обнаруженные нами в центре города, позволят вдохнуть в Вышний Волочек новую жизнь и создать здесь привлекательный региональный центр между Москвой и Петербургом. Именно развитие таких малых центров может стать ответом на проблемы с экологией в городах-миллионниках. 

Сергей Чобан, работающий в архитектурной мастерской "SPEECH Чобан/Кузнецов",— один из самых успешных русских архитекторов, живущих на Западе. Он построил берлинский отель Radisson SAS, в который приезжают люди со всего мира, чтобы прокатиться на лифте сквозь гигантский цилиндрический аквариум, установленный в его атриуме. Еще один известный проект Чобана — самая высокая (пока недостроенная) башня Европы — башня "Федерация" в московском комплексе "Москва-Сити". 

Глядя на преимущественно двухэтажный Волочек, с гигантскими коричневыми лужами и сонными автобусами, сложно представить здесь что-то кардинально новое — гигантское, стеклянное и современное. 

— В городе есть довольно интересные исторические здания, поэтому вовсе не обязательно использовать стекло,— продолжает Сергей Чобан.— Скорее в ход пойдет камень, штукатурка, кирпич, металлические конструкции. Новые части комплекса и исторические здания города будут находиться, с одной стороны, в гармонии друг с другом, с другой — в благородном контрасте, чтобы всегда можно было легко понять, где новое, а где старое. 

Архитекторы уверены, что обновленная старая архитектура может дать городу импульс к возрождению производства. 

— Мы хотим сохранить ту энергию, которую люди вложили в объекты этого города,— говорит архитектор Сергей Кузнецов.— Очень важно возрождать на местах что-то традиционное. В Венеции, например, есть муранское стекло. Что-то подобное нужно поискать и в Вышнем Волочке. 

Стеклянное прошлое 

Выбор у сегодняшнего Волочка довольно скромный: вафельные полотенца в знаменитую белую клеточку, которыми в свое время вышневолочане снабжали армию и больницы по всему Советскому Союзу, бутылки для ликероводочных комбинатов и нижнее трикотажное белье. 

1364 нити, сверкая в солнечном свете нейлоновыми бликами, соединяются в одной точке машины, которая связывает их в полотно. Если хотя бы одна полупрозрачная нитка обрывается, работница останавливает машину, чтобы завязать узелок. Белая материя сматывается в огромные рулоны. Ткани с узелками в советское время превращались в майки и трусы для своих граждан, без узелков — шли на экспорт. Сейчас уже не до экспорта. 

Между тем "Парижская коммуна" — одно из самых живых предприятий. Здесь работают в три смены, как и раньше,— ткут, вяжут, красят ткани. От такого обилия производства в здании тепло и душно. Работницы, одетые в лосины, футболки и фартуки с крылышками, собираются вокруг узнать про будущее их фабрики. Услышав про Конференц-отель с выставочным центром и Летнюю школу на базе Института проблем современного искусства, они как-то снисходительно улыбаются. 

— Пусть лучше нам баню сделают,— просит швея Ольга, щуря ясные серые глаза,— какая там была красота! И тазик тебе давали, и два отделения можно было посетить — горячее, холодное — все за 20 копеек. А сейчас что там? 

Сейчас бывшая баня стоит на въезде в город с проломленной крышей. Владельцы, выкупившие землю в середине 1990-х, захотели баню взорвать, чтобы расчистить место под торговый центр. Но дореволюционная кладка и кирпичи, сделанные умельцами Вышнего Волочка из 16 сортов глины, не поддались. Так и стоят руины, как памятник дореволюционным строителям. 

Но вообще пустующих помещений у нас особенно нет,— говорит Татьяна Виноградова из планового отдела,— выслушав архитектурные планы. Попробуйте сходить на "Аэлиту". 

На проходной фабрики "Аэлита" рассказ о лофт-жилье — элитных квартирах, переделанных из бывших заводских цехов, успеха не имеет. 

— Жить при заводе? Это опять типа общежитий? — переспрашивает Татьяна Аксеева.— Мне кажется, люди уже этим наелись, хуже некуда. 

Мы проходим через цех, где отшивается спецзаказ в Москву — тысячи синих милицейских рубашек. Когда-то, при купце Косьме Прохорове, особая камчатная скатерть получила в Париже бронзовую медаль на Международной текстильной выставке. 

— По архитектурному плану у вас еще будет Музей народного костюма на базе существующей экспозиции. Где она существует? 

— Нет никакой экспозиции,— признается Татьяна Петровна,— есть только магазин с сорочками. Мы по сорочкам больше — в прошлом году продали почти 20 миллионов штук. А зачем они хотят музей делать? У нас уже есть один, краеведческий. Я, если честно, и туда не хожу. Там сделали так, что надо раздеваться, а это не очень удобно. А вообще много у нас в городе выдумывать не надо — пусть городской сад сделают. Сколько там было качелей, каруселей, даже детская железная дорога. Или пусть доделают начатое — соединили все острова мостами, и что? Теперь по ним коровы ходят, лепешки всюду оставляют. Узнает кто в Венеции — стыдно будет. 

Город миллионеров 

В городе Вышний Волочек жило всего два миллионера — купец Прохоров и купец Ермаков, третий — Рябушинский — был миллиардером. Он, как и современные архитекторы, оценил выгодное положение Волочка — аккурат между двух столиц — и построил тут гигантскую фабрику, названную при советской власти Вышневолоцким хлопчатобумажным комбинатом. До перестройки в любом доме Волочка можно было найти целые облака мягкой белой марли, которой укрывали посадки, шили бальные платья детям на новогодние утренники и даже умудрялись мастерить из них летние одеяла — легкие и теплые. 

— Как запасы,— спрашиваю у женщины рядом с проходной хлопчатобумажного комбината,— истощаются? 

— Закончились,— констатирует она.— Все закончилось. А все ваши идеи с дорогим жильем в заводах — ерунда полная. Кто будет жить в цехе отбельно-отделочной фабрики? Или в красильном цехе? Там же все пропитано химией. Все, что нам нужно — возродить производство. Это оживит город, который всегда был исключительно промышленным. 

Но экономикой архитекторы ограничиваться не собираются, поскольку, если в городе будет более или менее сытно, но скучно, люди из него все равно побегут. Поэтому в бывших корпусах фабрики миллиардера Рябушинского предполагается открыть Музей познания мира и развлекательный центр. Дело в том, что сам Рябушинский в свое время мечтал создать в России автопром, парк авиации и перепрофилировать ткацкое производство с хлопка на лен, чтобы не зависеть от США. Осуществить задуманное ему не дала революция. 

— Революцию мы пережили, Великую Отечественную войну тоже, а вот перестройку не смогли,— констатирует краевед Владимир Соловьев, входя внутрь через двери ядовито-коричневого цвета. 

Разбитые окна пропускают ветер, отчего внутри все становится ледяным. Огромные помещения уже сейчас напоминают храм какой-нибудь будущей галереи современного искусства. Забытые часы показывают без пятнадцати шесть. Кружком, как представители иной формы жизни, стоят красные бочки от чесальных машин — то ли раритет, то ли хлам. Один из предпринимателей, который приценивался к зданию завода, рассказал, что сейчас здание Рябушинского стоит копейки, но вложить туда нужно столько, что окупится предприятие только у правнуков. Пока мусор разгребешь и вывезешь — уже разоришься. 

Мусор потихоньку разгребают. На кривых железных тележках молодые люди вывозят разрезанные пополам моторы от швейных машин, объезжая дырки в полу, куда запросто может провалиться крупная собака. 

— А чем вам не музей познаний мира,— вдруг отзывается один из них, поднимая с пола жестяной табель с графиком работы чесального центра,— ну в таком, в финальном варианте? В смысле, что все построенное будет разрушено? 

В пять часов, как по команде, жизнь в большинстве цехов замирает. Люди выходят из немногих работающих цехов через проходные, с треском ломают стеклянные лужи, и от этого многолюдства становится весело. 

Мэр Вышнего Волочка Олег Меньшиков, горячо поддержавший идею архитектурной биеннале, сказал, что денег, выделяемых федеральным бюджетом, хватит максимум на один-два объекта. Кто будет выбирать — пока непонятно. 

— Мы всегда были городом ткачей, вязальщиц и стекольщиков,— говорит Галина Малахова, директор Вышневолоцкого краеведческого музея.— Делали трехслойное стекло для рубиновых звезд Кремля, отправляли ткани со знаменитым рисунком " в цветочек" по всему миру. А сейчас кто мы? Если архитектура поможет нам ответить на это вопрос — это большое дело. А пока я хожу по улицам и чувствую пустоты. Хорошо, если они будут заполнены смыслом. 

Редакция благодарит за сотрудничество куратора российского павильона на XII архитектурной биеннале Павла Хорошилова 

Елена Кудрявцева, Вышний Волочек—Москва 

Огонек