Дело Баталова

Алексей Баталов давно и прочно утвердился в общественном сознании как символ интеллигентности.
Фото: Владимир Вяткин/РИА Новости


Его киногерои, как правило, исполнены достоинства, наделены лучшими человеческими качествами. Зрители любят их за уверенность в себе и верность моральным принципам, цельность натуры и благородство поступков. 20 ноября со дня рождения этого удивительно одаренного артиста исполнится 90 лет.


Есть сведения о том, что Глеб Панфилов предлагал ему в конце 1970-х сыграть циничного драматурга-конъюнктурщика Кима Есенина в «Теме». Алексей Владимирович благоразумно отказался, а вместо этого принял участие в съемках картины «Москва слезам не верит». Там и состоялась его последняя классическая роль — Георгия Ивановича, Гоши. «Да, у него получается мужчина, который очень много берет на себя», — комментировала партнерша по фильму Вера Алентова.

Вопрос выбора жизненного пути для него изначально не стоял, в чем он непринужденно, без всякой рисовки (впрочем, как обычно) признавался: «Все до одного мои родственники — актеры Московского Художественного театра». Или — даже так: «Если бы в квартире, где я рос, поставить табуретку, она тоже стала бы актрисой!»

Манера Баталова вызывающе современна. Неизвестно, что стало бы с ним в театре, который требует умения методично форсировать эмоцию, усиливать психологический эффект, наращивать во всех направлениях натиск на дышащую синхронно с артистом публику. Наверное, при необходимости тоже приспособился бы: подобрал броские краски, освоил гротескные приемы с вычурно-ядовитыми интонациями. Некоторые сугубо театральные звезды оставляли на пленке потрясающие свидетельства собственного мастерства, но вот беда — со сменой эпох даже самая гениальная вычурность нет-нет да и обнаруживает некоторую искусственность.


«Дело Румянцева»


Похоже, Баталов усвоил этот урок отменно: его образцовая уравновешенность и десятилетия спустя поражает не меньше, чем в прежние времена. Он глубоко изучил и ловко приспособил к себе систему Станиславского, однако ему всегда доставало внимательности и душевных сил для того, чтобы — наряду с центральной задачей по перевоплощению — успешно адаптировать персонажа к конкретной физической реальности. Многие мастера по инерции или по незнанию киноспецифики слишком настойчиво обыгрывают перед камерой литературную основу, но Алексей Владимирович значимость материальной среды (вещной составляющей, всего того, что нужно учитывать в каждом конкретном эпизоде) котировал не меньше, нежели важность драматургии.

Тамара Семина, пересекавшаяся с Баталовым в работе над лентой Иосифа Хейфица «День счастья» (1964), впоследствии очень точно отозвалась об особенности его существования на площадке: «У него лицо гуттаперчевое, и в соответствии с тем, какая сцена тебе предстоит, он меняет свое состояние. Я поэтому сразу, целиком и полностью погружалась в атмосферу того или иного эпизода. Он как гипнотизер».


«Летят журавли»


Откуда такая сверхвнимательность, чем предопределена, обеспечена? Можно с уверенностью сказать, что она следствие психической стабильности и продукт внутрисемейной определенности. Человека не дергали, не «воспитывали», не «регулировали», а главное, не ставили под сомнение правильность его спонтанных эмоциональных реакций. С малых лет он принимал самого себя таким, каким был на самом деле. Следовательно, располагал достаточным количеством психологических ресурсов, чтобы воспринимать окружающую действительность без оценочной истерии, спокойно, а если требуется, то и стоически. Этим и поражает «типичный» баталовский персонаж в картинах послевоенной поры: твердо встав на земле, он готов пропитать мир оптимизмом, верой и радостью. И при этом особо не спешит «задрав штаны, бежать за комсомолом». Алексей Журбин из «Большой семьи» (1954), Саша из «Дела Румянцева» (1956), Борис Бороздин из «Летят журавли» (1957), Владимир Устименко из фильма «Дорогой мой человек» (1958), Дмитрий Гусев из «Девяти дней одного года» (1962) — все вместе они знаменуют чудесный процесс открытия нового героя. Тот силен и светел, внеидеологичен, но — и это главное — обладает огромным внутренним объемом. Баталов играет предельно экономно, а его образы — молодых и как будто не шибко опытных соотечественников — всеобъемлющи.

У этих парней можно учиться напрямую: как, культивируя внешнюю несуетность, наращивать в себе человеческое достоинство. Своеобразный, порой завораживающий голос артиста, плотный, с красивыми низкими обертонами, не вполне характерен для моложавых худощавых парней. Однако он явный признак психологической укорененности. Баталов сохранит его до последних дней жизни. Лицо покроется морщинами, тело подсохнет, но негромкая, вкрадчивая речь будет выражать неизменный status quo: этот мир принадлежит ему, здесь он — дитя любящих родителей, благодарный ученик, народный артист — у себя дома. Алексей Владимирович очень осторожен в оценках и на вопросы о том, кто был его главным учителем, с некоторых пор станет отвечать: «Конечно, жизнь».


«Дама с собачкой»


В наши дни необычайную популярность получило понятие «эмоциональный интеллект» — способность распознавать эмоции, понимать намерения, мотивацию; умение управлять чувствами, правильно истолковывать обстановку и оказывать на нее влияние; интуитивно улавливать то, чего хотят и в чем нуждаются окружающие. Трудно найти человека, который продемонстрировал бы совершенство в этой сфере лучше Алексея Баталова. От его ролей и телевизионных выступлений остается приятное послевкусие, которому нашлось теперь внятное определение. С таким эмоциональным интеллектом легко перевоплощаться и в классического рабочего паренька из «Большой семьи», и в обаятельно-мудрого слесаря из «Москвы...», и в ученого-ядерщика из «Девяти дней...», и в типичного чеховского неврастеника из «Дамы с собачкой» (1960). Революционно настроенный канатоходец Тибул из «Трех толстяков» (1966), забывшийся в кутежах правдоискатель Федор Протасов из «Живого трупа» (1969), приват-доцент Голубков из «Бега» (1970), князь Сергей Трубецкой из «Звезды пленительного счастья» (1975) — на любом материале выдающийся исполнитель сохраняет объем своей реальной личности и в обязательном порядке достигает убедительного, в точности по Станиславскому, перевоплощения.

«Как сделать роль? — рассуждал он, будучи завкафедрой актерского мастерства во ВГИКе. — Станиславский говорил: надо определить, какой гвоздь в голове этого героя».


«Девять дней одного года»


«Гвоздь» — это социально-психологическая конкретика, а уж более точного артиста, чем Баталов, еще надо поискать. Сохранилось его телеинтервью конца 90-х, той поры, когда отечественное кино откровенно загибалось, не получая ни идей, ни финансирования. Алексею Владимировичу пеняют: мол, давно не снимаетесь. «Где бы вы хотели меня увидеть? — с легким сарказмом парирует мэтр. — В каком, по-вашему, кино я не снялся?!» Эта реплика и его интонация — сами по себе «гвозди», осязаемая, хотя совсем уже короткометражная профреализация. Почти аналогичны и оставленные им воспоминания — тематически и стилистически завершенные новеллы. Рассказывая про жизнь в эвакуации в годы Великой Отечественной, первым делом отстраненно информирует о том, что вдали от линии фронта располагались госпитали с самыми тяжелыми ранеными; им не суждено было вернуться на поле боя, а зачастую и к нормальной жизни: «Человек без руки, нет пол-лица. Понимаю, что отдал руку за меня. «За други своя» — именно так я ощущал в 14 лет». А вот дело близится к Победе, возвращается на двух костылях воин, стучится в калитку, из-за которой вываливаются навстречу жена и двое дочерей: «Я увидел Счастье... и никакого значения не имело то, что человек на деревяшке». Повествуя о предельных или даже запредельных вещах, Алексей Владимирович умудрялся, не поступаясь высоким смыслом, избегать выспренности, начисто вытравлять пафос. Как? Это тайна великого артиста со здоровой психикой.

Именно ему Юрий Норштейн доверил закадровый текст «Ежика в тумане»: «Его голос нужно разливать по пузырькам и продавать в аптеках. Божественный терапевтический голос».


«Три толстяка»


А еще, вдохновившись примером знаменитого оператора, сотоварища по фильму «Летят журавли», актер решил снимать кино. «Урусевский — только он заставил меня бросить все и снова начать учиться, чтобы получить право стать режиссером! Урусевский стоял против классической школы гениальных русских операторов».  Баталову нравились те, кто принимал дерзкие самостоятельные решения — и не одни лишь киношники. Вторая жена, артистка цирка Гитана Леонтенко, покорила его не только природной красотой, но и выступлениями на манеже, где воедино сплавила изящество с бесшабашной смелостью. Экранизируя «Трех толстяков», режиссер-постановщик Баталов предписал исполнителю Баталову режим полной достоверности, и вот под руководством жены он каждую свободную минуту тренирует обязательную для Тибула ходьбу по высоко натянутому канату. И при всем этом — абсолютное отсутствие звездной болезни, трезвое понимание того, что подлинная жизнь — не фанфары, не тщеславное самоупоение, а внимательное отношение к работе и паузам в трудовом процессе.

Ирина Купченко, которая была его партнершей на съемках «Звезды пленительного счастья», выделила позже следующее обстоятельство: «Вел себя до такой степени скромно, незаметно, словно актер из массовки». Между тем к середине 70-х его кинокарьера длилась два десятка лет и была полна огромных свершений.

Картину «Москва слезам не верит» отдельные коллеги-кинематографисты поначалу высмеяли. Принять историю о нелегком жизненном пути сильной духом женщины, получившей в награду за стойкость интеллигентного слесаря в мужья, «рафинированная», замечтавшаяся о новых социальных горизонтах публика решительно не могла. Приятно видеть выступления Баталова, где он, усмехаясь, рассказывает, как менялся статус картины после того, как ее посмотрели первые 15 млн зрителей, пятьдесят, восемьдесят миллионов и, наконец — по присуждении «Оскара»...


«Москва слезам не верит»


Возвратившись, по сути, к своему раннему репертуару — людям труда, долга, чести, — большой артист актуализировал, ни много ни мало, вечные ценности. В правомерности собственного творческого усилия, а равно в качестве их совместной с Владимиром Меньшовым работы он с самого начала не сомневался. Триумф Гоши и Кати, Баталова и Алентовой, ознаменовал парадоксальную смычку «наивных» народных представлений с предпочтениями изощренного, в известной мере капризного международного жюри.

Оказалось, что высочайший уровень эмоционального интеллекта достижим на разном социальном материале и очевиден внутри любого общественного слоя.

Вот почему Алексей Владимирович, открывший это психоэмоциональное правило еще в середине 50-х (когда смотреть на народ сверху вниз было не принято) добродушно посмеивался, вспоминая о приключениях кассового чемпиона. «Москва...» была, по сути, нашей общей победой над высокомерием и верхоглядством. Артист, прекрасно сочетавший в своем творчестве трезвость ума и радость труда, предметно, чрезвычайно наглядно показывал: человеческая надежность — не роскошь, не экзотика, а непременная производная от психической нормальности.

Автор
Николай ИРИН
Поделиться
Комментировать

Популярное в разделе