Не будем углубляться в увлекательный исторический экскурс, откуда взялась на Руси водка и как в старину пытались бороться с этим национальным веселием. Отметим только важнейшие для нас моменты. Начало «пьяного» бюджета восходит к временам Ивана III, впервые установившего казенную монополию на производство и продажу водки, меда и пива, однако в казенных корчмах подавалась и горячая пища. Намеренное же спаивание народа началось при Иване Грозном после того, как в 1553 году на Балчуге открылся первый кабак. В нем вообще не полагалась закуска, и в этом был расчет: водка особенно опьяняет на голодный желудок, вызывая желание выпить больше, а на следующий день понадобится «опохмел». Народ начал пропиваться до нательных крестов, реализуя непреложный коммерческий принцип «Елка зелена денежку дает» — вместо вывески кабаки и потом питейные дома были украшены еловой лапой над входом в качестве опознавательного знака. Отсюда и народное прозвище кабака «Иван Елкин». Целовальники — продавцы приносили присягу целованием креста, обещаясь «не чинить воровства и лихоимства» ни государю, ни народу, и тем «питухов от царёвых кабаков отнюдь не отгонять». А кабацкие головы (управляющие) были обязаны сдавать годовые доходы непременно с «прибылью против прошлых лет». За счет воровства «верных людей» такое управление оказалось убыточным, и уже царь Федор Иоаннович отдал кабаки на откуп — частный кабатчик разом выплачивал в казну установленную сумму за содержание кабака и далее собирал ее с прибылью. Так появилась откупная система, а вместе с ней и первая отрава: разбавленное или фальсифицированное вино всегда было главной статьей дохода откупщика. Откупная система то отменялась, то вводилась вновь и успешно продержалась в России до середины XIX века. Тут-то все и началось.
Обнаглевшие откупщики гнали столь дрянную водку и по такой высокой цене, что добились почти невозможного в России — водочных бунтов, когда народ не столько потребовал хорошего вина, сколько наотрез отказался пить откупную водку. Целые села выносили такое решение по приговору, и более того — в 1858 году появились первые «братства трезвости». Вступавшие в них давали обет полного воздержания от вина на определенный срок или навсегда. Трезвенное движение поддержала Церковь, со времени Крещения Руси проповедовавшая самое умеренное «винопитие». В 1859 году Святейший cинод указал священникам всячески содействовать братствам, поддерживать народ личным примером и горячей проповедью в храмах о пользе воздержания. Перепугавшиеся откупщики ринулись в Петербург отстаивать свои интересы и имели триумф. Полный отказ от вина был признан противоречащим не только «общему понятию о пользе умеренного употребления», но и «государственным постановлениям о передаче питейных соборов в откупное содержание». Братства трезвости было велено закрыть, «приговоры» уничтожить и впредь таковых не допускать, а за духовенством установлен надзор, чтобы не проповедовали ничего предосудительного.
Общественность вынесла из этого робкого опыта стойкое понятие о необходимости, во-первых, широчайшего антиалкогольного просвещения народа, и во-вторых, государственной поддержки борьбы с пьянством. Добролюбов увидел радостный признак надежды, что народ может не пить. Только у народа не существует понятия о вреде пьянства, и потому он пьет, как только это становится возможным. Еще в давние времена отмечали такую особенность русского человека — если он дорвется до вина, то будет пить без остановки, пока всё имеющееся не осушит. Следовательно, ему необходимы административные запреты.
Из-за вольностей откупщиков недосчитался и бюджет, который в середине XIX века именовался «пьяным», поскольку питейные деньги составляли его существенную часть. В 1863 году Александр II, пытаясь поправить положение, ввел акцизную систему — разрешались свободное частное производство водки и ее продажа, облагаемые сбором (акцизом) в пользу казны. Акцизная система только усугубила ситуацию. Теперь водка была в изобилии, и стоила она очень дешево, став доступной даже подросткам. Ради еще большей дешевизны ее гнали из чего душе угодно, хоть из оленьего мха, но в основном из свеклы и картофеля. Такую водку, получившую циничное название «народной», было невозможно хорошо очистить от ядовитых сивушных масел, она вызывала острое отравление организма и сильную агрессию. По версии Вильяма Похлебкина, тогда и появилось слово «брандахлыст», в просторечии означавшего пойло, от которого рвет. Проклятая дешевизна решала все.
Помимо дешевизны, простой народ ценил только количество выпитого и его крепость — чтоб до костей продрало, и маму родную забыл. Питейные дома, торгующие «распивочно и навынос», открывались на каждом углу, не щадя никаких ценностей. В доме С.А.Соболевского на Собачьей площадке, где гостил Пушкин, винная лавка открылась вместо музея. Достоевский приводил еще более вопиющий случай: пропили городской памятник! Спиленную чугунную руку у Ивана Сусанина отнесли в кабак, а в кабаке приняли. Пьянство достигло таких размеров, коих и не видывали в предшествующую откупную эпоху.
Общество все более сознавало национальную угрозу алкоголизма, сулившего вырождение нации за счет деградации народа, дегенерации потомства и утрату Россией независимости от более развитых западных стран. Тревогу били врачи. Психиатр И.А.Сикорский писал, что до XIX века у нас было пьянство, а теперь начался алкоголизм, то есть физическая и психическая зависимость от алкоголя, поражавшая чувства, работоспособность и волю. Указывали и на разницу между пьянством у западных народов и отечественным пьянством: в первом случае наблюдался хронический недуг, которому подвержен известный процент населения, составляющий меньшинство народа. В России же этот недуг принял характер «острой, повальной и затруднительной» болезни, охватившей не «известный процент», а всю массу населения. Развивался детский и женский алкоголизм вследствие широкой доступности дешевой водки, а это грозило вырождением и вымиранием нации. Ф.Кони называл пьянство вторым рабством русского народа после крепостного права и общественным бедствием наряду с сифилисом. Ф.М.Достоевский писал о вреде «пьяного бюджета», за который приходится расплачиваться народным развратом, то есть всей народной будущностью: «а правильный бюджет окупается лишь трудом и промышленностью». Надеясь, что «народ найдет в себе охранительную силу и захочет чести, а не кабака», писатель призывал русскую интеллигенцию помочь ему пропагандой и личным примером. Общественность взывала к законодательным мерам.
На первых порах правительство попыталось решить проблему уничтожением кабака. В мае 1885 года Александр III подписал «Правила о раздробительной продаже напитков»: в питейных заведениях следовало обязательно подавать закуску, (на которой посетители немедленно стали экономить), а в винных лавках впервые было разрешено торговать на вынос порциями меньше ведра — раньше для этой меры элементарно не хватало бутылок. Содержатели питейных заведений остались при своем личном интересе. Стало понятно, что единичных мер недостаточно, и тогда решили ввести винную монополию — последнюю в дореволюционной России и уникальную. Александр III бесспорно оценил алкогольную угрозу национальным интересам России, к тому же рост индустриализации требовал трезвых рабочих в условиях повышенной опасности производства. Монополия вводилась не только ради привлечения в казну питейного дохода, но прежде всего «в интересах нравственности и народного здравия».
На этот счет существует две точки зрения. Одни считают, что единственной истинной целью монополии было обеспечить бюджет «пьяными деньгами», и антиалкогольная кампания проводилась исключительно как ловкое демагогическое прикрытие. Другие — и таковых, к сожалению, меньшинство, утверждают, что винная монополия сама была частью государственной антиалкогольной кампании. Витте вспоминал, как Александр III пожелал принять решительные меры против пьянства, а потому решил ввести питейную монополию как меру «по своему объему и по своей новизне совершенно необычайную». Довольно странно было сопровождать винную монополию широкой антиалкогольной пропагандой, не говоря о том, чтобы допустить в обществе борьбу за абсолютную трезвость. Кажется, что истина посередине. Хотели убить двух зайцев — и пополнить бюджет, обеспечив твердые поступления и оздоровить-окультурить население путем создания стандартной качественной водки и пропагандой ее умеренного потребления. А это возможно, лишь если водка уйдет из частных рук. Другое дело, как задачу поняли чиновники-исполнители. Очень многие поставили цель обеспечить поступление монопольных доходов в казну — и только. Без головной боли о народной трезвости.
В мае 1894 года за полгода до смерти Александр III подписал «Указ о введении казенной винной монополии». Она была рассчитана на 8 лет, и осуществлять ее пришлось Николаю II. Основными задачами было: передать в руки государства производство и торговлю водкой, поднять качество казенной водки, сделав ненужным самогоноварение, и ликвидировать пьянство, подняв культурный уровень народа и приучив его к домашнему застолью, — причем не обязательно с водкой. Монополия на виноградные вина и пиво не распространялась, и правительство пока не ставило целью полностью запретить алкоголь. Целью монополии стала «борьба с неумеренным употреблением крепких напитков».
Для создания эталонной водки пригласили Д.И. Менделеева, кстати, признавшегося, что он никогда водку не пил и ее вкус знает плохо. Он создал ржаную водку с идеальным сочетанием долей воды и спирта крепостью в 40%, которая меньше отравляла организм. Для ее производства были построены казенные заводы, именовавшиеся складами, поскольку на них отпускали продукцию оптом. Московский казенный винный склад №1 ныне известен как завод «Кристалл».
Была упорядочена торговля спиртным. Казенные лавки открывались на определенном расстоянии от храмов, учебных заведений, фабрик, железных дорог, больниц, и торговали в строго отведенное время от 7 утра до 10 вечера. Водка продавалась в плотно закупоренной таре только на вынос. Так старались искоренить пагубный способ распития — вместо разового употребления вместительной чарки без закуски, приучали выпивать пару рюмочек за домашним столом, дабы народ смотрел на водку не как на способ напиться и забыться, а как на естественный элемент обеда. Правда, вышло еще хуже: водку стали «употреблять» прямо на улице, не отходя от заведения, чтобы сдать бутылку и вернуть деньги. Винные лавки окружила нищета со штопорами и стаканами, предлагавшая свои услуги за право «глотнуть». Получилось прежнее, «кабацкое» распитие спиртного, по-прежнему залпом, большими дозами и на голодный желудок, но теперь пили очень крепкий алкоголь, который, по утверждению В.М.Бехтерева, при приеме в таких условиях действует намного вреднее. Благие плоды, конечно, тоже были. Прекратилась торговля в долг и под заклад, перестали пить суррогаты, «киндербальзам», одеколон и самогон (кроме случаев крайней экономии), однако «кабак прополз в семью»: водку стали приносить домой и «застольничать» с женами и детьми. За продажу подросткам продавцов штрафовали и увольняли нещадно, однако «клиенты» обошли и это правило — взрослые караулили малолеток у входа в лавку и предлагали купить им бутылочку опять же за «глотнуть».
Наконец, одновременно с введением винной монополии учреждались казенные попечительства о народной трезвости, которым поставили задачу заботиться о соблюдении правил торговли спиртным и способствовать правительству в деле отрезвления народа. А именно: всячески распространять сведения о вреде неумеренного употребления крепких напитков, предоставить народу возможность проводить досуг вне стен питейных заведений, «с пищею духовною и разумными развлечениями», и заботиться об открытии лечебниц для страдающих запоем. Таким образом, оценив необходимость пропаганды, правительство пошло и на практические меры, призывая интеллигенцию к объединению в борьбе с пьянством. В состав руководства попечительств входили члены местной администрации, представители общественности и обязательно священники.
Московское столичное попечительство о трезвости открывало благотворительные заведения, чайные, столовые, библиотеки, выпускало противоалкогольную литературу, организовывало спектакли и общественные гуляния. А когда убедились, что все эти занятия простому человеку удобней совмещать под одной крышей, началось открытие народных домов: там были и чайные, и читальни, и показ туманных картин с помощью волшебного фонаря, и даже маленькие театры. Репертуар подбирался в соответствии со вкусами учредителей и их представлениями о культурных потребностях народа: могли быть дешевые выступления клоунов, а могли быть и духовные концерты, как Литургия Чайковского. Попечительство выстроило на Васильевской улице народный дом имени наследника цесаревича Алексея Николаевича (он располагался в старом здании дома Кино на Васильевской улице). Вообще же народные дома предпочитали устраивать в рабочих и злачных районах — на Трубной, в Бутырках, на Преображенке, Рогожке, в Дорогомилово, где была вечерняя школа для рабочих и бюро оказания юридической помощи, а на Хитровке попечительство открыло, кроме чайной, и контору найма рабочих. Самым известным стал Введенский народный дом в Лефортово, которым заведовал меценат А.А.Бахрушин, создатель театрального музея. Там появился великолепный театр с декорациями Виктора Васнецова, где для народа ставили пьесы русских классиков, которые великосветская публика видела в лучших театрах Москвы. И в читальнях предлагали не только «народные» басни Льва Толстого, но и книги Пушкина, Гоголя, Жуковского, Тургенева, Диккенса, Гюго. Библиотекари при народных домах получали больше, чем остальные, ибо жалование им платили из казенных средств, выделенных на винную монополию.
Общественность признала деятельность попечительств «недостаточной». Их называли «декоративным украшением» в связи с их призрачной ролью и с мизерностью отпущенных на них средств. Народные дома критиковали за продажу «альтернативных» пива и сидра, ибо посетители приучались смотреть на слабоалкогольные напитки как на безвредные, а для склонных к спиртному создавался соблазн перейти к крепким. Общественность не захотела ограничиться правительственными мерами, поскольку борьба с неумеренным потреблением не означала искоренение пьянства. Прежде чем истребить зло, следовало понять его причины, и общество оживленно обсуждало два стратегических вопроса, не утративших актуальности и сейчас: во-первых, о пользе для здоровья умеренного употребления алкоголя или полного отказа от него, и во-вторых — следует ли искоренить алкоголизм, чтобы достигнуть «общественного блага» или, наоборот, создать благо для народа, чтобы искоренить алкоголизм.
По первому вопросу общественность настаивала на полном отказе от спиртного, чтобы придти к ощутимому результату. Церковь возглавила антиалкогольную кампанию, действуя и на правительственном фронте, и на общественном. Если в древности духовенство осуждало пьянство, а не употребление вина, то к концу XIX века из-за масштабов, которых достигла пьянство, людей старались убедить вообще воздержаться от спиртного — навсегда ли, или на определенный срок, что кому по силам. Еще до введения монополии эту меру признал необходимой «апостол трезвости», гениальный русский педагог-славянофил, Сергей Александрович Рачинский, племянник поэта Евгения Баратынского и друг Победоносцева. В 1875 году он открыл в родном селе Татеве Смоленской губернии школу для крестьян, ставшую прообразом церковно-приходских школ в России и одновременно православным обществом трезвости, защищавшим учеников от окружающего пьянства путем абсолютного отказа от спиртного, в том числе и самого учителя для примера. Рачинский же изложил православную идею полного воздержания от вина, которая заключается не в том, чтобы не пить, а в том, чтобы не пьянеть, — а наркотическое опьянение вином неизбежно для человека, тем более намерено вводящего себя в это порочное состояние. И тут Рачинский указывал на пример святого Иоанна Предтечи, который счел нужным оградить себя назорейским обетом от любого употребления вина, даже самого легкого.
Этому отчасти вторили сторонники умеренного потребления. А.Ф.Кони доказывал, что борьба с пьянством есть не борьба с потреблением вина, а искоренение порочной «привычной нетрезвости» — состояния, с которого начинается пьянство. Князь-винодел Лев Голицын продавал свое отборное красное вино по 25 копеек за бутылку, чтобы отучить народ от водки. Однако подавляющая часть участвовавших в обсуждении считала необходимым полный отказ от спиртного, включая пиво, ибо трудно установить границу, где кончается умеренное потребление и начинается пьянство. А дорогие напитки приводят к такому же алкоголизму, как и дешевые, пусть и меньше отравляя организм на первых порах. Многие врачи доказывали, что умеренное, то есть частое употребление небольших доз алкоголя вреднее сильного разового опьянения и неблагоприятно влияет на продолжительность жизни. Что при умереном потреблении повышается риск венерических заболеваний. Что алкоголь является ядом для центральной нервной системы даже при дозе в две небольшие рюмки менделеевской водки. Профессор Сикорский фотографировал человека трезвым, а потом после умеренной выпивки. Оказалось, что одни и те же эмоции — радость, гнев, нежность, печаль, — выражаются иначе, «физиономия становится менее благородной», а это означает, что алкоголь в первую очередь действует на чувства, и тонкоорганизованый человек «превращается в грубую животную». Доза спирта в две столовые ложки понижает работоспособность, следовательно, сокращается национальное производство, снижается потребление и качество жизни в России. Менделеев, кстати, тоже считал водку таким продуктом, без которого люди вполне могут существовать и развиваться вполне естественным образом. Самое опасное в умеренности — ее развращающее действие, потому что алкоголь в малых дозах будет сочтен невредным, а хронический алгоколизм может развиваться и от умереных доз. Причину же пьянства видели не в изначальной физической тяге к вину, а в желании подражать другим — дурной пример заразителен, рука сама собой тянется к рюмке, и катится снежный ком. Итак, по этому пунтку сошлись во мнении, что только полное воздержание приведет к положительным результатам, так как умеренно пьющие бросят пить, а злоупотребляюшие перейдут к умеренности — а потом и откажутся.
Революция 1905 года опровергла благодушные чаяния умеренного потребления, и потребление снова стало неумеренным. Попечительства с чайными и туманными картинами оказались беспомощны перед грозной действительностью. Революция поставила знак препинания в спорах об «общественном благе», где общественность тоже раскололась на два лагеря. Тем, кто видел в алкоголизме почву для революции, удобно было сваливать на водку все общественные проблемы, прикрывая свой аристократический экстремизм. Они считали пьянство причиной революционных событий: у пьющего падает трудоспособность, нравственность, интеллект. Он становится подвержен вредному внушению, всякий труд ему противен и оттого-то он требует сокращение рабочего дня до 8 часов. Он беден и завистлив и потому-то желает отнять собственность у других. От водки у него растет болезненное самомнение, и он не только воображает себя гегемоном, но и требует введения «равного тайного избирательного права». Алкоголь отнимает у него чувство национального самосознания и гордости, тогда как непьющий готов работать бесплатно ради здоровой жажды труда, совсем по-толстовски! В общем, пьянство и только пьянство поставляет персонажей Максима Горького, «подонков общества» с их кабацко-босяцкой антигосударственной и антинациональной моралью. Эта «аристократическая» точка зрения давала огромные козыри социал-демократам, вручая им привилегию ведения борьбы за народные интересы, а они уже включали борьбу с алкоголизмом в программу классовой борьбы. Другие, и отнюдь не только социал-демократы, считали, что сначала надо создать достойную рабочего человека жизнь, дабы искоренить алкоголизм, ибо его причина — тяжелые жизненные условия, плохой заработок, скудное питание, бедное жилище, изнурительный и опасный труд, доходящий до 18 часов в день, невежество, однообразие жизни. Эта партия тоже констатировала связь между алкоголизмом и деградацией национальности: отсутствие национального чувства и самосознания у пьющего русского народа считали характерным признаком его вырождения. Председатель комиссии по изучению алкогольного вопроса доктор М.Н.Нижегородцев предлагал в качестве антиалкогольных мер развитие рабочего законодательства, создание фабричного надзора и профессиональных ремесленных школ вместо системы ученичества, когда ученик не только регулярно бегал за водкой, но и участвовал во взрослых попойках.
Правительству предлагали полностью отказаться от «денег крови» — питейного дохода, заменив его подоходным налогом и повышением остальных налогов. Этим постулатом открывался перечень общественной антиалкогольной программы. Экспортировать в Европу не зерно и пеньку, а муку и пряжу, создав в России обширный внутренний рынок труда. Запретить производство всех алкогольных напитков, даже крепостью в 1-2 градуса, понизить крепость водки до 30 градусов, а спирт продавать в аптеке по рецепту врача. Запретить торговлю водкой и вином в воскресные и праздничные дни. Даровать женщинам избирательное право, в том числе и право быть избранной в городские самоуправления, ибо женщины зарекомендовали себя энергичными и убежденными борцами с пьянством. Учреждать опеку над пьющими мужьями и женами, ограничивая их в семейных правах. Чиновным лицам отказаться от бокала вина на банкете — для примера. Прекратить винные традиции университетского Татьяниного дня, но внедрять и распространять народное образование как мощную преграду алкоголизму — ибо оно не только просвещает и повышает вожделенный культурный уровень, но и усиливает мозговую деятельность, которая дает силу и ясность ума. Сикорский предложил понизить цену на чай и сахар как самые противоалкогольные средства, способные стимулировать нервную систему, повышать работоспособность и отбивать тягу к спиртному. Налог на них он сравнил с налогами на сон и дыхание.
Практическая деятельность общественности вторила правительственным мерам, лишь с тем отличием, что здесь опробовался полный отказ от спиртного — и правительство не сдерживало этот порыв, в принципе подрывающий идею монополии. При школах, университетах устраивали антиалкогольные кружки и чтения, но в основном создавали районные общества трезвости, где разъясняли вред алкоголя, наносимый организму при употреблении в любом количестве. В остальном же общества трезвости повторяли действия попечительств — устройство чайных, библиотек, концертов, спектаклей (Станиславский организовал на своей фабрике рабочий театр под эгидой Рогожского Общества трезвости), издание антиалкогольной литературы, где огромное внимание уделяли религии. Витте утверждал, что единственное, что «отличает русский народ от зверя — это те основы религии, которые переданы ему механически или внедрены в него посредством крови». Церковь призывала относиться к алкоголикам ласково, как к больным. При храмах создавали приходские попечительства, воскресные школы, устраивали паломничества и познавательные экскурсии по городу.
Единым фронтом общество встало на борьбу с детским алкоголизмом, который оставался главным поставщиком беспризорников и малолетних преступников, но начинался в семьях и был следствием взрослого алкоголизма. Многие родители сами подносили ребенку рюмочку, чтобы с младых ногтей привыкал к небольшим дозам и не спился. А детишки, подражая взрослым, по праздникам устраивали в укромном уголке собственное застолье и знатно угощались водочкой. Были случаи и похуже, как тайное общество «Огарки»: подростки собирались при свечах и пили, пока не погаснут свечи, а потом в темноте завершали встречу плотскими утехами. На этом фронте первым орудием была профилактика, но кроме воздействия на взрослых требовалось самостоятельное воздействие и на детей, которых, как считалось, убедить легче. Убеждение сводилось к внушению двух истин — смертельная опасность алкоголя и исходящая от вина бедность.
Главное требование и духовенства, и общественности, очень ценное в наши дни — это ввести в школах «алкоголеведение» или антиалкогольные курсы как обязательную учебную дисциплину. А также преподавать о вреде пьянства во всех остальных дисциплинах, от Закона Божия до математики и истории, где можно решать увлекательную, доходчивую антиалкогольную арифметику или иллюстрировать пагубность вина на примерах поражения армий и гибели цивилизаций. В 1901 году в Нижнем Кисловском переулке открылся «Кружок деятелей по борьбе со школьным алкоголизмом», в который вошли врачи и протопресвитер кремлевского Успенского собора Николай Любимов. При кружке была бесплатная амбулатория, профильная библиотека, кабинет «для антропопсихометрических исследований», а в 1907 году кружок открыл в своем доме Противоалкогольный музей, где экспонировались сравнительные модели внутренних органов человека, здоровых и пораженных алкоголем. Этот же кружок издал потрясающий сборник математических задач противоалкогольного содержания, которые должны были попутно убедить ребенка во вреде алкоголя на жизненных примерах: «Во Франции на 1 миллион жителей приходится (на круг) 11,5 алкогольных смертей в год. А в России — в 5 раз больше. Сколько алкогольных смертей бывает у нас на 1 миллион жителей?» Выпускали школьные книжки о трезвости с трогательными баснями, вроде:
Не всякий знает правду
Стал пьяница на улице водку пить. Шел мимо добрый человек и сказал: — Не пей! Это яд. Пьяница удивился и сказал: — Какой это яд? Это водочка.
Чтобы яда не выпивать, надо про него правду знать.
Общество медленно двигалось к сухому закону. В декабре 1909 года в Петербурге открылся Первый Всероссийский съезд по борьбе с пьянством, в котором участвовал В.М.Бехтерев. Основные дебаты разгорелись по поводу итогов винной монополии и ее целесообразности как противоалкогольной меры. Частная инициатива и правительство столкнулись очень круто, поскольку в глазах общества монополия себя не оправдала, ибо преследовала исключительно финансовые интересы казны. Представители общественности указывали на высокую крепость водки, на уличный способ потребления и резкое увеличение производства дешевого самогона за счет ослабления государственного контроля над корчемством. Представитель государства — начальник Главного управления неокладных сборов и казенной продажи питей А.А. Шумахер указал на упорядочение потребления спиртного и на тенденцию его снижения, определенное снижение преступности, числа насильственных смертей и алкогольных психозов. Священники призывали усилить религиозное воспитание, направленное на созидание в человеческой душе крепких нравственных устоев, создавать детские общества трезвости с широким спектром деятельности (образование, экскурсии), вести борьбу за повышение в народе нравственности и самосознания и за исправление быта. Участники единодушно провозгласили целью борьбы с пьянством абсолютное воздержание от спиртного, включая слабоградусные напитки.
Дебаты о введении сухого закона в Государственной Думе начались в 1911 году. С одной стороны, боялись крупного ущерба казне, но идею поддержали промышленники, терпевшие убытки из-за пьянства рабочих, и Церковь. Кстати, думскую Комиссию по борьбе с алкоголизмом возглавлял преосвященный Митрофан, епископ Гомельский. В марте 1914 года Святейший синод постановил учредить в России ежегодный церковный праздник трезвости 29 августа (11 сентября) в день памяти святого Иоанна Предтечи. Уже в апреле прошел общероссийский день трезвости, когда были закрыты казенные винные лавки, рестораны и трактиры. Вскоре последовал заключительный аккорд в антиалкогольной кампании.
Летом 1914 года правительство приняло постановиление о прекращении продажи спиртного на период войны, и о закрытии казенных питейных заведений. Один современник отозвался о «рабстве, павшем по манию царя». Эксперимент беспрецедентный по смелости и риску, ибо, как писали врачи, был произведен «небывалый в истории человечества опыт внезапного отрезвления многомиллионного народа». Уже полугодовое принудительное воздержание принесло ощутимые плоды, добрые и злые, однако исследования врачей и статистика свидетельствовали о превалировании благоприятных результатов: увеличилась производительность труда рабочих, возросло количество вкладов в сберегательные кассы, уменьшилось число самоубийц и душевнобольных, особенно в армии, снизилась городская преступность и производственный травматизм. Идиллии, конечно, не было. Хроники перешли в лучшем случае на процветающий самогон, а в худшем стали пить лаки, краски и денатурат, попадая в больницы с острыми отравлениями. И все же врачи же рукоплескали сухому закону, утверждая, что он должен остаться в силе навсегда. Больше половины опрошенных хорошо переносили принудительное воздержание. А публицисты, восторгаясь проявлению истинного нравственного облика русского народа, «этого великого молчальника», призывали впредь тратить сэкономленные деньги на образование и продуктивный труд. Это может послужить не только экономическому развитию России. Это может пробудить интерес народа к поддержанию закона, политической свободы, прав гражданственности и собственности, вырвав жало у революции, и в итоге возродить национальное самосознание, понятие национализма «в самом благородном смысле этого слова».
Такой вердикт вынесла дореволюционная мысль. Дебаты о пользе умеренного употребления или полного его запрета никогда не придут к конечному итогу без опыта, а возможно, и без поисков золотой середины. Все кроется не только в самом принципе, но и в ситуации. Если свободный, сознательный и постепенный отказ от вина полезен и потребен, то общество к нему надо готовить. И если следовать логике тех времен, нашу золотую середину можно определить как «умеренное воздержание». Бокал шампанского на Новый год. Рюмка кагора на Пасху и Рождество. Рюмка коньяка или вина на семейный праздник. Несколько капель бальзама в кофе. Кризис пока решает все, но конструктивные идеи дореволюционного опыта можно опробовать и в наши дни. Качественное крепкое спиртное, которое должно быть передано в руки государства, и разнообразнейший ассортимент легких виноградных вин. Запрет на баночные коктейли, а также на водку, содержащую опасные примеси. Всячески рекламировать безалкогольные вина и пиво и расширять их ассортимент — это же кладезь для трезвого застолья и спасение в жару!! И не экономить на здоровье. И не пренебрегать широчайшей, здравой пропагандой, благо у нее теперь есть такие технические возможности, которые дореволюционной России и не снились.