Им смешны теории «прибавочной стоимости», «отчужденного труда». Они выдумали такое, что Марксу не приснилось бы.
Буржуй мне так сказал: «Какой я угнетатель? Я даю рабочие места людям. В наше трудное время. Когда другие голодают. А сколько я плачу – есть предмет трудового соглашения сторон. Я предельно честен, иначе у меня не будет хорошего бизнеса. Не хочешь работать, не работай».
Буржуй не сказал, почему именно он командует другими, но это ясно: потому что он самый прыткий.
Имеется иной взгляд на этот вопрос; моя соседка по подъезду Нина Григорьевна сказала: «Я свой ваучер выкинула – мы торговцами сроду не были. Я всю жизнь работала переплетчиком». Старушка морщится, когда ей советуют проявить инициативу. Она ходит на работу, готовит обед, нянчит внуков – ей кажется, что она делает достаточно. Вдруг велели приспособить жизнь под законы спекуляций – но она не хочет учиться. Она считает, что исполняет долг перед обществом честно.
«Я живу и работаю, и когда мне перестают платить, я спрашиваю – что я сделала неправильно? Или когда продукты дорожают. Или когда вода дорожает и свет. Долг у государства растет? Но я ничего не брала в долг. И мои дети не брали. Куда же этот долг ушел?»
Старушка полагает, что ей достаточно честно работать, и когда дорожает хлеб, старушка в растерянности. Не может постичь, что идет процесс большой реакции – кипит варево в колбах алхимиков, выкачивающих золото из мира. Ее переплетная лавочка растерта в порошок, брошена в реторту вместе с тысячами других; алхимики ее не пощадят.
Парадоксально, но факт: общего интереса в обществе нет, а общая повинность есть. Теперь старушка отвечает не перед обществом, а перед лидерами этого общества. А они не люди.
Алхимия пускает в переработку все живое, чтобы получить мертвый метал и символические бумажки. Кащей обращал людей в камни, Мидас превращал в золото все, к чему прикоснется. Алхимики крошат в колбы мир, кипятят – и выходит продукт, который они называют «богатство» и «цивилизация».
Историю переписали как понятнее – если в прошлом случались нападения на собственность, то вандалов они осудили. Их вкусы изменили мир. Они построили дворцы в стиле туркменского партийного санатория с добавлением античного декора – во всех странах архитекторы лепят эту гадость. Искусство сформировали себе под стать – остроумное, с люрексом. Романы для них пишут недлинные, чтоб прочесть в джакузи. Алхимики встречаются на вернисажах, брифингах, саммитах, дефиле и в ресторанах – и смеются. Они похожи на людей. Сразу не скажешь, чего не хватает для сходства с человеком. Не хватает – стыда.
5.
- Думаете, я всегда был богатым? Жил на зарплату ученого! А как жить на зарплату ученого? – он историю накоплений стал объяснять, - Антрекот за тридцать семь копеек – помните, были такие?
- Мы микояновские котлеты ели, по пять копеек штука. Вкусные.
- Антрекоты жена покупала, чтобы я мог заниматься наукой! Денег при советской власти не было! Когда я покупал люстру, пришлось кредит брать в кассе взаимопомощи!
- Неужели нужен кредит, чтобы купить светильник?
- Как? Как я мог купить хрустальную люстру за пятьсот рублей без кредита?
- А зачем так дорого? Мои родители за восемь рублей плафон купили – сорок лет висел.
- Ну, знаете, мне требовалась люстра. Надо себя уважать.
Так вот он какой был при развитом социализме, пролаза с жигулями и люстрой, он быт обустраивал. Так кащеи и начинали.
Над нами, на 3-ьем Михалковском проезде, дом 8, жил один такой прыткий инженер – он вечно обустраивал быт в своей квартирке: то люстру хрустальную притащит, то паркет из красного дерева положит, то антикварное кресло купит. А под нашим окном – мы на первом этаже жили – красовались его жигули. Папа называл этого человека «гнездун». Помню, мы гуляли возле дома, а гнездун выкликал свою эрдельтерьериху: «Эрли! Эрли!»
- Вы назвали собаку – Стерлядь? – спросил папа без всякой иронии. Папа решил, что гнездун и здесь хочет как покрасивее.
Вот эти гнездуны и стали потом кащеями – но они всегда были особенными.
Диалог Скотта-Фицжеральда и Хемингуэя известен:
- Богатые не похожи на нас с вами, - сказал Фицджеральд.
- Верно, у них денег больше.
Оба неправы. Не в том дело, что богатые не похожи на нас, проблема в другом – в том, что богатые на нас похожи. Гнездуны и кащеи с виду почти как люди. Они тоже смеются, тоже плачут, часто и подолгу едят, если их ранить, из них течет кровь, если холодно – они мерзнут. Они даже свое гнездо вьют из каких-то соображений, близких к человеческим. Иногда их принимают за людей, но это не люди.
После цитаты из Шейлока, читатель, думающий что корень бед в евреях, решит, что и я про то же: мол, началось с дантистов, вьющих гнездо, а потом пошли банкиры. Это действительно, удобная форма рассуждения. Однажды писатель Булгаков уже описал, как злобный Швондер рушит русский мир, подговаривает Шарикова на разбой, – а вот благородные русские жильцы дома на Обуховом (они описаны сочувственно: буржуй Саблин, сахарозаводчик Полозов) страдают от еврейского самоуправства. Соблазнительно сказать, что швондеры нынче не в красных комиссарах, а в финансистах – вот так за сто лет поменялось.
Евреи - первые в разорении капиталистического мира, и первые в его построении; это непонятно, но думать так приятно. Однако крепостное право в России придумали не евреи. Здесь давно так.
«Все поделить?» - возмущается благостный профессор Преображенский. Профессору, обличителю разрухи, и в голову не приходит, что буржуй Саблин и сахарозаводчик Полозов свои капиталы нажили не вполне нравственным путем. Почему Саблин стал богат, а «певуны в котельной» бедны - это остается за кадром. А между тем, именно это и интересно. Условия труда на заводах Саблина и Полозова были таковы, что мужики ополоумели - Швондер здесь не при чем. Никакого мягкого эволюционного процесса, разрушенного злобной теорией Маркса не было – была мировая война. И эту мировую войну затеяли не швондеры и шариковы, а саблины и полозовы.
Гражданская резня возникла не вдруг, а потому что человеческая жизнь обесценилась, жизнь уценили как рубль.
В процессе обесценивания человеческой жизни (а такое случается регулярно в истории) важно установить, что имеет приобретает ценность, когда жизнь человека ценность теряет. И здесь надо сказать, что ни комиссары, ни дантисты - не выиграли. Красные комиссары были расстреляны, а суетливый средний класс был разорен – хотя создатели демократии клялись, что демократии нужен средний класс и красные комиссары. И те и другие были накрошены в котел большой алхимии, у которой нет нации.
Кащей – не еврей и не русский. Из предприимчивого мещанина вылупился кащей – но для того, чтобы стать кащеем, он должен был убить в себе все человеческое, и мещанство в том числе. Окаменевший мир потерял национальные особенности, вместо культуры возник усредненный продукт – абстрактная цивилизация. Появились страты и формы деятельности, именующие себя прежними названиями: интеллигенция, искусство, и т.п., это функции нового мира. Авангард не принадлежит культуре страны, это форма салонного протеста, отменяющего революцию; интеллигенция – давно не адвокатура народа, но обслуга олигарха.
Даже в сказках объясняют, что Кащей - не человек, хотя человеческое ему не чуждо. Ему мало золота, он хочет женщин, поклонения и признания. Но люди для него – материал.
Когда я расспрашивал о данном лондонском кащее российских либеральных журналистов и правозащитников, ругать его не хотели, а хвалить боялись. Они все были в долгу у Кащея. Большинству из опрошенных он платил деньги – как же теперь его ругать. Они на его виллах шампанское пили, гуляли по клеточкам его шахматной доски. Время от времени кащей жертвует одной из своих шахматных фигурок. А фигуркам он сам представляется значительной фигурой.
- Трагическая фигура! – сказала про кащея одна правозащитница.
А кащей сказал про эту правозащитницу так:
- Я ей квартиру купил. Надо было.
- Скажите, он людей убивал? – спросил я у этой правозащитницы
- Нет, он не убивал. Вот, может быть, Бадри…- это я от нескольких слышал. Почему-то теперь правозащитники списывают мокруху на Бадри, партнера преобразователя страны. Так следователи норовят все нераскрытые убийства повесить на покойного вора – ему-то уже все равно. Отчего-то соображение о том, что партнер трагической фигуры вероятно был замешан в убийствах – не делало трагическую фигуру менее притягательной.
- Да не убивал он, не убивал, -ну что вы пристали!
Говоря с кащеями, не принято упоминать про первые мошенничества и убийства, совершенные в пубертатном возрасте. Ну да, Абрамович признался, что он мухлевал, капиталы нажил незаконно. И что теперь – в нос ему этим вечно тыкать? Ну да, у Березовского с Аэрофлотом не все чисто, ну да, кто-то с кем-то в банях Солнцевского района сиживал…Ну да, мэра Нефтьюганска застрели… И что теперь, слезы по нему лить до сих пор? Вот, скажем, Усманов когда-то сидел, но не будем же мы ворошить прошлое. А Ходорковский обманул вкладчиков банка Менатеп, еще в девяносто восьмом. Но ведь не этим же они интересны! Вы же не будете поминать, допустим, космонавту, что он когда-то писал в штанишки? Ну, писался герой, когда маленький был – но давно в космос летает.
Русские буржуи так и говорят: «наша работа имеет специфику». А еще говорят так: «я работал с пенсионными фондами» или так: «мой муж много работал – он выдумал схему» - какую, не уточняют, имеется в виду та, которая позволяет брать деньги пенсионеров. «Было разное, но я не переступал черту!», - сказал мне однажды румяный воротила, торговец холодильниками. Он рассказал мне, как они закрыли завод и выгнали людей, но вот убивать – не убивали. Заводы банкротили, людей по миру пускали, разоряли семьи, саму страну выжали как лимон – но «черты не переступали». И директор в Верхнем Уфалее «черты не переступал» – он рабочих не убивал буквально. Впрочем, на пространстве, освоенном им вплоть до этой последней черты, он растоптал немало судеб и обрек людей на нищету. Однако самой черты не переступал. И потом – это ведь честно: возможности к разбою были у всех, он свои реализовал. Он освоил те самые акции прав, которые у него имелись. А работяги - как вкалывали в цеху, так другого и не придумали. Поделом!
И этот кащей, напротив меня, устроитель российской судьбы, ловкач, математик, комбинатор, похожий на цепкую обезьянку – он тоже говорил, что не убивал.
- Ну, а как вы думаете? Мог ли я желать стране блага и убивать?
- Но вы же страну разорили?
- Перестаньте! Страна - концлагерь. Нашли что жалеть!
6.
Заговорили о мрачных годах советской власти. У буржуев всегда так: когда их спрашиваешь, почему воруют, они вспоминают, что Сталин был тиран. У кащея выходило, что тирания Сталина есть достаточное основание для воровства. И, кстати, тот торговец холодильниками, о котором я вспомнал, он тоже был борцом со сталинизмом. Каждым проданным холодильником он наносил удар по тоталитарной системе. По логике буржуев, спекуляция – есть форма борьбы с тоталитаризмом. Шли в банк как на баррикады.
- Был момент, когда я заработал первые сто миллионов, поддался эйфории. А эйфория - нехорошее чувство. Я покаялся в алчности. – сказал кащей. – Все что заработаю на этом суде – отдам на борьбу.
Надо сказать, кащеи любят называть приобретения словом «заработали». Все, что они получили путем спекуляций, махинации с офф-шорами, все что присвоено путем фальшивых аукционов, все соглашения с грабителями, все это называется - «заработали». Как мило сказала жена одного румяного банкира: «мы заработали много денег» - и улыбнулась; так и моя соседка Нина Григорьевна могла бы сказать. И кащей, сидящий напротив меня, считал, что все заработал – анализом ситуации.
- Все это более чем серьезно, на строго научном расчете. Я наукой занимался, классифицировал! Вся наука - это классификация!
Он несколько раз произнес слово «классификация», и я вспомнил, что в русском обществе, где был третьего дня, все говорили слово «классифицировать» - я еще удивился, что они его выговаривают. Богатые эмигранты давали «вайлд парти» - там играл нанятый музыкант, он все время кланялся – и еще присутствовал беглый Газпромовец по имени Николай. Газпромовец хвалился, что разводит в своем пруду в Холланд-парке осетрину, а пришедший с ним вместе правозащитник жадно ел и пил. Разговор был оживленный, только что в Лондоне отшумели концерты Димы Быкова, всем понравились разоблачительные куплеты: талант у мужика, Путина пропесочил! И вот помню: один импозантный мужчина (кажется, спекулянт недвижимостью) уговаривал свою даму не пить больше розового шампанского, а дама обижалась и кричала: «Только не классифицируй меня!» А еще один спекулянт черной икрой (достойный джентльмен, он еще графику диссидентов собирает) говорил о проблемах истории: «надо все детально классифицировать». Вот откуда это словцо, оказывается. Это их просветил человек, похожий на Березовского, он их научил умному слову. Он здесь за образованного канает.
- Строгий анализ и классификация. – Кащей посмотрел влево, взгляд его метался. – у России сейчас есть реальный шанс.
- На что? – спросил я.
- На то, чтобы войти в цивилизацию. Стать культурной страной. Реально духовной. – И он неожиданно сказал: - Я говорю в терминах иудо-христианской религии. – сказал именно так, этими вот словами «иудо-христианская религия».
- Такой религии нет.
- Как это? я сам читал.
- Есть термин «иудео-христианская культура». А религия либо иудейская, либо христианская.
- В целом – неважно. Вы меня поняли. Следует делать дело. Согласны?
- Предстать перед судом?
- Продажный русский суд! – он посмотрел на часы, а потом опять вбок: у стойки сидела проститутка, подавала ему знаки.
Пока разговаривали о спасении отечества, он все время на эту барышню поглядывал – здесь свидание было назначено. И правильно – у деловых людей всякая минута на счету. Проститутка встала с табурета пошла к нашему столику – лет двадцати, в теле. Он осмотрел ее с позитивным чувством.
- Благодарю вас за беседу, - я встал, показал ему чек.
- Ну зачем же, ведь это я приглашал.
- Нет, все уже заплачено.
У выхода меня догнал тот самый парень, что организовывал встречу – он, оказывается, неподалеку караулил. Посетовал, что дружбы, видимо, не сложилось. А я-то недоумевал, что у кащея за интерес. А просто человеческий интерес – дружить хотелось.
- Думаешь, он суд выиграет?
- Хочешь, чтобы Лондонский суд ворованное распределял? Не выиграет.
- Он обещал, если пять миллиардов отсудит, то мне миллион даст. Точно не выиграет?
- Точно, - сказал я жестоко.
- Обидно, - парень расстроился. – Он тебе не понравился? – у прилипал есть трогательная черта, они хотят, чтобы все ладили.
- Нет.
- Обидно.
Кащеи хотят людского тепла, у меня есть несколько знакомых буржуев – те тоже хотят по-человечески дружить. Ну, просто дружить, как это у нормальных людей бывает – ведь дружат же люди! Они еще помнят как это делается - что-то в кино видели, что-то из юности осталось: сели, налили, чокнулись, поболтали чуток о работе – ты картину написал, я алюминиевый комбинат приватизировал.
Буржуи любят повторять: у меня дефицит общения. Это значит, что общаясь меж собой, кащеи испытывают недостачу живой крови – им надо свежатинки, им надо кому-то объяснить, почему быть кащеем хорошо. Богачи взяли все что могли: золото, власть, дворцы, яхты. Не хватает какой-то дряни, признательности, что ли. Понимания людского не хватает. Вот бы их еще всенародно числили за избавителей от тоталитарного гнета! Надобно, чтобы люди признали, что богатство досталось кащеям по праву! Что буржуи набили сундуки не потому что самые жадные, а потому что самые смелые. Им мало, что они всех обманули – теперь пусть признают, что обман – это очень прогрессивная деятельность. За свои бабки богачи еще хотят быть и честными.
Кащеям понадобилось дружить с интеллигентами – они завели себе очкариков, чтобы те писклявыми голосками рассказывали про прогрессивное искусство и про борьбу с тоталитаризмом – о, мы ненавидим тоталитаризм вместе с кащеями! Кащеи любят слушать про Кафку и про дискурс, про Малевича и абстракции; им нравится коллекционировать картины, они стали главными в современном искусстве, от их вкуса зависит все, они любят выносить приговоры по литературным премиям. Вкусы людей подчинены кащеевым, ведь кащеи - почти как люди.
Вместе с интеллигентами кащеи ходят протестовать против коррупции: произвол чиновников им мешает. Взяток гады-чиновники требуют! Кащей оскорблен – он хочет справедливости вместе с очкариками!
Кащей свое – заработал! В поте лица банкротил завод, гнал людей на улицу, гробил производство, налаживал спекуляцию, выстраивал систему предприятий с ограниченной ответственностью – это реальное дело! Это бизнес! Кащей объясняют интеллигенту, что у них с интеллигентом один общий враг – государство! Общий враг - это вертикаль власти! Очкарик должен понять, что кащей свои миллиарды честно надыбал, потому что кащей талантливый, а теперь чиновники ему ставят препоны. И очкарик согласен, что это произвол, и ему, очкарику, власти тоже не дают самовыражаться. Очкарик чувствует единение с кащеем – вместе они идут бороться за абстрактные права, за акции демократии. Молодец, очкарик – говорит кащей, - Мы с тобой теперь одна семья, правда, я поумнее и понаходчивее. И очкарик признает за кащеем право распоряжаться миром.
И все, к чему богачи не прикоснутся, обращается в золото и умирает.
Так они убили искусство ХХ века, и искусство ХХ1 века родилось уже мертвым. Так они убили города: Лондон протух от их ворованного богатства, и Москва превратилась в склеп. Так они убили своих женщин, сделали из них вампиров. Так они убили язык и люди стали говорить на их мерзостном жаргоне. Так они убили своих друзей-интеллигентов, и те стали рыбками-прилипалами. Так они убили ту страну, в которой родились – без пощады и без жалости.
И кащей ухмыляется.
До его сердца никогда не доберутся. Он успеет всех сожрать.
Смотрите на его самодовольную румяную харю. Кащей уверен, что за ним и такими как он - правда жизни и прогресс. Они вылупились из героев Зощенко, из Клопа, которого описал Маяковский.
Теперь клопы жрут людей.
Люди, как же вы позволили с собой такое сделать. Люди, как это случилось?