Иными словами, кризис – трамплин для модернизации. Неслучайно в конце 80-х – начале 90-х годов, когда в сознании российских элит ценности рыночной экономики были весьма привлекательными, популярность получила идея «модернизации через катастрофу», под которой понимался решительный слом трудно реформируемой структуры прежней советской экономики. Оставим в стороне споры о том, насколько тогда подобное решение могло бы придать импульс социально-экономическому и техническому прогрессу. Тем более что история не знает слова «если», ведь вопреки широко распространенным взглядам, никакого решительного слома структуры, доставшейся в наследство от советской экономики, не произошло. Она сохранила свой экспортно-сырьевой характер. Другое дело сейчас. В апрельском докладе МВФ по вопросам глобальной финансовой стабильности говорилось о том, что «без тщательной очистки банковских балансов от неблагополучных активов, сопровождающейся реструктуризацией, а также при необходимости рекапитализацией, сохраняется риск того, что проблемы банков будут продолжать оказывать понижательное давление на экономическую активность». Политики и экономисты в развитых индустриальных странах восприняли оценки МВФ как указание на то, что успешность антикризисных стратегий на следующем этапе в решающей степени будет зависеть от расчистки национальных экономик от «плохих» активов.

История с банкротством GM показывает, что нынешняя американская администрация, несмотря на ее приверженность леволиберальным и даже, как утверждают некоторые, социал-демократическим идеям, действует исключительно в логике функционирования рыночной экономики и по-другому не собирается.

Не возражая против банкротства мирового автогиганта, она тем самым начинает следующий этап по преодолению кризиса и создания условий для модернизации экономики. Но у российского «капитализма закадычных друзей» иная логика.

Для отечественных чиновников разных уровней – главная задача поддержать на плаву «дружественные компании», связанные с ними общностью родственных, финансовых и земляческих интересов.

И пусть бюджетные, стабфондовские и прочие государственные ресурсы расходуются без всякой общественной отдачи. Главное, чтобы современные лени голубковы, исповедующие нехитрую жизненную философию «мы сидим, а денежки идут» и привыкшие к очень хорошей жизни за годы нефтегазового бума, по-прежнему имели возможность поддерживать свой уровень благосостояния. Пусть бы для этого и пришлось откровенно присосаться к государственному бюджету, беспардонно тратя деньги налогоплательтщиков на бессмысленные с точки зрения целей социально-экономического развития страны или отдельных регионов проекты.

А что в этом особенного? Ведь российское чиновничество в эпоху экономического процветания, когда публичная политика в стране закончилась, пришло к искреннему и глубокому убеждению, что его корпоративные интересы и есть государственные. Поэтому в ситуации, в которой государство в условиях сокращающегося объема ресурсов как прежде продолжает тянуть на себе давно отжившие свой век автопромы, машиностроительные гиганты сталинской индустрии, строительные и девелоперские компании, ставшие сытной кормушкой для чиновников городских администраций и т. п., все разговоры о модернизации становятся пустыми протокольными призывами и декларациями. Конечно, можно приглашать «на ковер» в высокие инстанции бизнесменов и указующим перстом рекомендовать им активнее заниматься инновациями, а то и вовсе в обязательном порядке брать на работу изобретателей. Однако подобные усилия не приведут к модернизационному прорыву. И ссылки на то, что у нас, мол, изобретено диковинных машин и приборов больше, чем где-либо в мире, безосновательны.

Еще из старых школьных учебников истории, по которым учились многие нынешние власть предержащие и в которых рассказывалось про печальную судьбу изобретения Ивана Кулибина в мрачную эпоху царизма, известно, что сами изобретения не способны стимулировать технический прогресс, если экономическая система не заинтересована в их применении.

В современной российской экономике, где главным залогом успеха является близость к властным структурам и возможность монопольного извлечения ренты, изобретатели ничего не решают.

Как не решали и в брежневский период «развитого социализма», когда на каждом предприятии имелись «бюро рационализаторов и изобретателей» (БРИЗ). Да и изобретатели теперь – не персонажи сталинских шарашек. Едва ли они в массе своей согласятся фонтанировать свежими технологическими идеями за копеечное жалованье, в то время как другие «хорошо сидят и им денежки идут». Так что надежды вдохнуть технический прогресс в архаичные и неповоротливые структуры, ориентированные лишь на возрастающее поглощение денег, тщетны. И в таком контексте банкротство GM – вовсе не причина радоваться проблемам «супостатов», а лишний повод на этом очередном повороте истории призадуматься, а не пытаемся ли мы снова плыть против течения только ради того, чтобы кто-то привыкший к красивой и беззаботной жизни продолжил бы это безмятежное существование.

И не станет ли это неадекватное восприятие прецедента с GM точкой невозврата, за которой отставание от передовых индустриальных государств мира с неизбежной дальнейшей латиноамериканизацией и африканизацией России приобретет хронический характер, под аккомпанемент ритуальных призывов к модернизации?

Андрей Рябов

Газета.RU