Эксклюзив «Собеседника»: Вдова Игоря Старыгина решила рассказать всю правду о болезни и последних днях жизни актера

Об уходе замечательного актера Игоря Старыгина написали, кажется, все российские издания, все СМИ. Самый близкий ему человек – супруга Екатерина Табашникова (Катя работает в нашем еженедельнике редактором отдела иллюстраций) по понятным причинам воздерживалась от комментариев. А газеты определенного направления и окраски будто соревновались – кто больше напечатает небылиц, допустит неточностей или даже откровенного вранья о последних годах, болезни Старыгина. Минуло девять дней. Мы попросили Катю рассказать, как все было в их жизни…  


Своей пятой жене Кате Табашниковой Старыгин посвятил стихи – он знал сотни чужих, дивно читал их глубоким бархатным голосом и легко сочинял свои на случай. Кате на очередную годовщину встречи (в законном браке они прожили почти три года) написал следующее:  
С той поры,  
как мы увиделись с тобой,  
Завязался между нами  
смертный бой.  
Скорпион ты,  
ну а я – дурной Близнец.  
Не житуха,  
а практически звездец.  

 В этом было, конечно, юмористическое преувеличение, но чего уж там – Старыгин был непрост: хрупкий, страшно самолюбивый, легко впадающий в депрессию и трудно из нее выходящий. Если бы не этот последний брак – он погиб бы раньше, на этом сходятся многие. У них с Табашниковой было девять лет счастья – не слишком легкого, как и все у Старыгина, но самого настоящего.  

 Они познакомились, когда он почти не снимался и мало играл в театре: начались девяностые – прокатная яма. Приличных ролей не предлагали, на неприличные Старыгин не соглашался. Жил он скудно, нигде не светился. В это время «Собеседник» издавал книгу Андрея Максимова – сборник любовных историй главных российских знаменитостей. Была там и глава о Старыгине, и его фотография с дочерью от второго брака Настей. Катя уже тогда заведовала нашим фотоотделом, и впервые она встретилась со Старыгиным, отдавая ему эти фотографии. Потом они случайно увиделись три года спустя, на дне рождения Ефима Шифрина в Театре эстрады, и Табашникова предложила: давайте мы ваше интервью напечатаем, а то что-то вас нигде не видно. Старыгин был известен нелюдимостью и требовательностью. Катя извлекла все наши козыри: расспрашивать будет король московских интервьюеров Андрей Ванденко, снимать – король российских портретистов Валерий Плотников… Старыгин неожиданно согласился, и снова начался отбор фотографий, а дальше они как-то стали позванивать друг другу – уже без повода.  

 Закрутилось все по-настоящему в 2000 году. Летом, возвращаясь из отпуска, Катя узнала от соседки по купе – бывшей учительницы географии, а ныне профессиональной гадалки (в девяностых такие превращения случались сплошь и рядом), что ей предстоит романтическая ночь. Это ее озадачило – она ничего подобного не планировала, будучи совершенно свободной. Скоро ей позвонил Старыгин, позвал в гости, а когда прощались в прихожей – неожиданно обнял. Катя, девушка сурового уральского воспитания, отреагировала в духе «Я не такая, я жду трамвая», и Старыгин несколько опешил, он не привык к такому. Сама она долго не могла успокоиться, сидела одна в кафе – и вдруг спросила себя: а что, собственно? У него сейчас никого, у меня тоже, все честно. И следующее свидание оказалось уже вполне романтическим – как раз вечером того дня случился известный теракт на Пушкинской, и вся редколлегия помнит, как наутро главный в «Собеседнике» чехвостил Катьку за то, что она никого из фотографов вовремя не отправила на репортаж. А она ничего и не знала.  

 Жить вместе они стали не сразу. Старыгин был известен взрывным нравом, Табашниковой боятся даже фотографы, не вылезающие из горячих точек, – при этом обоих все любят. Но близкое соседство столь сильных характеров чревато серьезными вспышками. Тем удивительней было то, что, когда они наконец съехались, жизнь их превратилась в совершенную идиллию: Катя дружит даже со старыгинской бывшей женой Микой и его подругами. Вопреки легенде о беспробудном актерском пьянстве, Старыгин никакой алкозависимостью не страдал и выпить мог очень немного по причине чрезвычайной худобы. В последние годы он болел атеросклерозом – первые обмороки и боль в ногах начались еще в девяностые, когда он сильно мучился от невостребованности; тогда было не до лечения, и серьезно заниматься им он стал только после брака. Было пять операций, в том числе на сонных артериях. Он регулярно чистил сосуды, забросив это дело только после съемок «Возвращения мушкетеров», на которые согласился только ради удовольствия поработать в старой компании.  

 Мушкетерская четверка дружила тридцать лет, хоть виделась редко. Встречаясь, они непрерывно хохмили, причем мишенью шуток чаще всех становился именно Арамис – столь же щепетильный и рафинированный в жизни, как и в фильме. Но на эти подколки, исходившие главным образом от Портоса – Смирнитского, Старыгин как раз не обижался.  

 А вот на Юнгвальд-Хилькевича обиделся всерьез – ему не слишком нравился сценарий четвертой части, и не раз он мрачно шутил, что режиссер поступил с мушкетерами, как Тарас Бульба с сыном: сам породил, сам и убьет. Съемки начались как раз со сцены убийства Арамиса, но Старыгин не обращал внимания на приметы. Он согласился сниматься на одном условии: ему самому позволят озвучить роль (в первых двух картинах за него говорит Игорь Ясулович). Режиссер согласился, но потом передумал – Старыгин сильно переживал по этому поводу, не хотел даже идти на премьеру, но в конце концов друзья уговорили. Успех картины был для него неожиданностью, но относиться к мушкетерскому циклу серьезно он так и не начал. Гораздо больше его радовали театральные успехи, в особенности последняя антреприза – «Безымянная звезда» в постановке Ольги Анохиной, где он играл учителя Удрю.  

 Осуществилась его давняя мечта о гротескной, комической роли: «Я люблю комиковать, а предлагают все красавцев или аристократов». Репетиции этого спектакля для него прервались на месяц – в мае этого года у него случился первый инсульт, почти незаметный. Но Катя уже понимала, что дела плохи: Старыгин слабел, чаще злился – главным образом на себя, тяжело переживал старость, хотя почти не менялся внешне.  

 Утром 20 сентября, после посиделок со старым другом, артистом и фехтовальщиком Владимиром Балоном, сыгравшим в первых «Мушкетерах» де Жюссака, Старыгин долго спал, а потом Катя пришла из кухни и увидела его в кресле накренившимся на левый бок. Он был в полном сознании, пытался встать, но почти не чувствовал левой половины тела. Вызвала скорую. Его отвезли в московскую больницу №31, врачи которой сделали все возможное и, кажется, невозможное для его спасения.  

 Состояние его быстро ухудшалось: тромб закупорил артерию, правое полушарие погибло, оказалось, что одновременно с этим был и инфаркт и двустороннее воспаление легких, Старыгина перевели на искусственное дыхание и питание. Катя металась по аптекам, доставая новейшие японские антибиотики. Тут случилось чудо – они подействовали, многоочаговую пневмонию удалось победить.  

 Старыгин открывал глаза, приходил в себя, начал дышать самостоятельно и отвечать на вопросы. Появилась надежда. Врачи глазам не верили, но фиксировали отчетливую положительную динамику. Он уже самостоятельно ел бульон и в последнюю их встречу, 29 октября, разговаривал с ней, выслушивал приветы от знакомых и новости.  

 А в воскресенье, восьмого ноября, в восемь сорок утра умер от внезапной остановки сердца. Врачи сказали, что у организма закончился ресурс: и они, и Старыгин сделали все, что могли. Персонал этой больницы старался оградить его от любых треволнений, шугал желтых репортеров, рвавшихся в реанимацию, так что все фотографии, появившиеся в Сети, стопроцентно фальшивы. И все мы, кто Старыгина знал и любил, благодарим этих людей, героически пытавшихся спасти любимого артиста.  

 Старыгина нельзя было не любить, асфальт напротив его дома вечно был исписан телефонами поклонниц, но только сейчас, кажется, все мы поняли, как трудно он жил, как много было ему дано и как мало позволили ему сделать.  

 «У меня трудный для окружающих принцип: либо по-моему, либо никак», – говорил он с вызовом, тут же смягчаемым несколько виноватой арамисовской улыбкой. И вот я думаю: если б большая часть населения жила по этому принципу, может, все у нас было бы несколько лучше?  

 Игоря Старыгина похоронили в минувший четверг на Троекуровском кладбище столицы, рядом с Семеном Фарадой… 

Дмитрий Быков


Собеседник
Поделиться
Комментировать

Популярное в разделе