Диана Арбенина: «Протестные песни писать? Это конъюнктура»

Лидер «Ночных снайперов» — о гражданственности, личном выборе и хозяевах Москвы

19 августа группе «Ночные снайперы» исполнилось 20 лет. В этот же день вышел двойной сольный акустический альбом Дианы Арбениной — «Акустика. Песни как они есть». 4 сентября прошла его презентация.

— Только что вы в обращении (о политзаключенных к читателям «Новой газеты». — Ред.) на камеру сказали: «Я призываю страну к миролюбию, к доброте, к тому, чтобы следовать закону».

Фото: Евгений Фельдман

— А к чему еще может женщина призывать? Конечно.

— Но эти слова были обращены к власти или к людям?

— А это обоюдная история. Когда власть действует жестоко, то народ ополчается. Как правило, на силу мы отвечаем силой. Вот у меня дети, двойняшки. Когда один другого начинает задирать, я говорю: «Тема, прекращай драться. Марта тебе ответит». Всегда существует ответная реакция, и не всегда понятно, что ее породило.

— И все же от кого вы ждете изменений в обществе?

— От народа. Только от народа все зависит, хотя бы потому, что людей больше, и гораздо больше потенциал все изменить. Просто сейчас народ инертен — и в этом суть. Поэтому у нас все сейчас так, как есть.

Все же идет из семьи. Когда я приходила домой из школы с «парой» или «колом» и оправдывалась: «А всем двойки поставили!», мама говорила: «Мне все равно, что у всех, с себя начни». Начни и подумай, где ты будешь 22-го числа.

— Артемий Троицкий находит связь между гражданской позицией и творчеством: пишет, что у тех музыкантов, кто молчит и прогибается, свободно творить не получается.

— «Молчать» и «прогибаться» суть не одно и то же. Артисту можно быть аполитичным. Более того, когда те, кому дано писать о любви, начинают писать о политике, — это выглядит уродливо. Вам, может быть, не близка гражданственность, вы можете быть пассивны, и это ваш выбор. Только при такой позиции не надо брюзжать и роптать на то, в каком государстве живешь. «Прогибаться» — это бояться сказать, когда сказать хочешь. А многим просто сказать нечего — им все до фени. Нельзя всех стричь под одну гребенку и тащить на митинг. К примеру, мне, человеку, который активно выражался о «деле Pussy Riot», было непонятно молчание наших рокеров. Потом я поняла, что у каждого своя дорога, я не вправе никого осуждать, я отвечаю только за себя.

— Вы начали плотно интересоваться политической жизнью России именно с дела Pussy Riot?

— Конечно, раньше. Но Pussy Riot — вопиющий случай. Это произошло в храме, там, где живет Господь Бог, — а он никого, а уж особенно, детей, не карает. Но их покарали. Русская православная церковь этого допустить не должна была. Думать о том, что на том суде была какая-то справедливость, — смешно. Именно священнослужители должны были защитить их от тюрьмы. Они же добрые, они же «батюшки». А вышло так, что сейчас за решеткой сидят две невиновные, умные девочки, которых, между прочим, лишили их семей.

— Вы об этом писали на сайте «Ночных снайперов» год назад: «Сегодня у нас отбирают свободу так нагло и неприкрыто, как не было даже в те времена, когда наши родители были юнцами». Как лично вас это касается?

— Что касается группы «Ночные снайперы» — нас никто не запрещает, не притесняет. Ни разу не было, чтобы до выступления пришел дядя и сказал: концерта не будет. В этом смысле я благодарна сильным мира сего, потому что они позволяют мне петь то, что я хочу. Мы активно гастролируем, дали около 80 концертов с программой «Выжить вопреки». Сложная программа, отнюдь не только о любви, но наши слушатели все понимают.

— А есть ли в ваших высказываниях воспитательный момент для поклонников?

— Я хочу, чтобы люди задумывались о своей гражданской позиции. Очевидно, что мое слово имеет вес среди моих поклонников, — иначе бы они не приходили на концерты. Я призываю исключительно к пониманию ситуации, к тому, чтобы люди включали голову. Но я не призываю людей на баррикады, не вывешиваю плакат «Все идем 6 сентября на митинг за Навального!» Каждый отвечает за себя.

— Кстати, о Навальном. Как вы относитесь к нему, к выборам мэра?

— Я до сих пор не ассоциирую себя с московским жителем. В Москве живу, потому что здесь удобнее работать. Меня коробит, что огромное количество людей приезжает в Москву только за деньгами. Им плевать на город, на бульвары, по которым они несутся на свои выгодные встречи; на широкие проспекты, которые они клянут почем зря, стоя в пробках. Москва как таковая нужна далеко не всем. Что до меня, я мечтаю вернуться в Питер. Он мне ближе. Поэтому историю московских градоначальников я знаю весьма поверхностно.

Я с симпатией относилась к Лужкову. Знаете почему? Он был обаятелен в своей кепке (улыбается). Москве безусловно нужен первоклассный хозяин. Если выберут Навального, я порадуюсь. Мне кажется, за ним будущее. И мне приятно, что все мое окружение поддерживает его тоже.

— Вы не сможете выступить на митинге 6 сентября? Почему?

— Моей группе в этом году 20 лет, и 5 декабря в «Крокус-сити Холл» будет большой юбилейный концерт, посвященный этим 20-ти непростым годам. Непростым, потому что нам никто не помогал: нам не давали денег, у нас никогда не было ни папика, ни мамика, ни продюсера. Все 20 лет я занималась всем сама, и группа жива только благодаря энтузиазму. Этот концерт для нас чрезвычайно важен — своеобразный рубеж. Перед большими концертами организаторы, рассчитывая собрать тысячи зрителей, включают в договор с артистами обязательный пункт, по которому ты обязуешься нигде не появляться и не петь полгода. Вполне, как мне кажется, обоснованный. Я не могу пойти поперек договоренностей с нашими партнерами. Мне важна моя профессиональная репутация. Так что 6-го меня не будет.

— Вы к юбилею новый акустический альбом выпустили?

— Именно. Причем двойной. В нем 30 песен. 15 раритетов и столько же абсолютно новых. Был определенный риск выпускать акустику. Модные сложные аранжировки, походы на диджеев — все это в фаворе. Все это — наше время. Но, с другой стороны, среди этих высоких технологий хочется вернуться к корням, хочется чистого звука. И акустику очень хорошо приняли. Я вообще на него не ставила, кстати. А альбом сразу занял первые позиции на iTunes. Мы очень рады, что люди ценят возможность услышать просто голос под гитару. Сейчас это уже редкость.

— И все же вернемся к политическим вопросам. Хотела отдельно спросить вас про закон о гей-пропаганде. Так вышло, что среди ваших поклонников много ЛГБТ… Видите ли вы для них опасность?

— А что, приняли этот закон?

— Да.

— Не в курсе. Ну по крайней мере на концертах у нас никто никого не бьет, все миролюбиво. Что касается милиции, то чаще всего с ней борюсь я. И причины весьма банальны. Бывает, не пускают поклонников к сцене. Бывает, отбирают бумажные самолетики. У нас есть такая традиция — пускать самолеты на песню «Столица». Когда я это вижу — останавливаю концерт. Хорошо, последние годы это редкость.

—Следите за «болотным делом»?

— Честно говоря, нет. До письма Пшеничного (организатора «Рок-узника». — Ред.) — нет.

— Позиция «пора валить» сейчас распространена: все теряют надежду что-то изменить и хотят уехать. Думаете об эмиграции?

— Нет. Я пою на русском языке. И я хочу, чтобы мои дети впитывали ту культуру и ту страну, в которой я родилась. Соглашаться на эмиграцию — значит обрекать себя — я не хочу обижать людей, сделавших такой выбор, — на примитивный образ жизни. Хорошо жить, есть, спать, но не более того. А я хочу петь, и хочу петь на русском языке. Я много чего успела сделать, до того как родились «снайперы». Строила дома, полы мыла, пирожки продавала, афиши клеила, уроки давала. Я не хочу делать это опять, спрятавшись за красивым словом «заграница».

— А оставаться в России — это обрекать себя на определенную степень несвободы.

— А что делать, если такие времена?

— Терпеть?

— Выступать! Петь. Иметь гражданскую позицию и заявлять о своих правах.

— Может ли гражданская позиция что-то изменить? Все же высказываются, а ничего не меняется…

— Если бы все высказывались, соотношение в рейтинге двух людей, которые хотят быть мэром Москвы, было бы другим. 19 процентов и 63 — я такие цифры видела недавно в интернете. И что, это все высказываются? Нет. Общество сейчас не готово. Оно закормлено, людям не до политики. 19 процентов — это мало. Ну было бы хотя бы 40 на 60! Люди, с которыми я общаюсь, пойдут голосовать, точно. Возможно, они пойдут и на митинг. Но таких всего 19 процентов!

— То есть наша беда, что у нас такой народ?

— Очень инертный народ, и он был таким в России всегда. Не говоря уже про 70 лет, во время которых его просто вкатали в асфальт. Еще не пришло то время, когда весь народ, ну хотя бы половина, хочет быть активным.

— А до тех пор все бесполезно?

— Безусловно. Но надо продолжать, тогда будет не 19 процентов, а 20, 30, 40. Это не быстрый процесс, это дело десятилетий, вот в чем грусть и печаль. И очень хорошо, если мои дети будут жить в цивилизованной стране. Но это случится, если мы с вами будем стараться все это время.

— Вы не думали протестные песни писать?

— О нет! Это конъюнктура. Я пишу о любви. Я не сажусь за стол: «А дай-ка я напишу песню». Просто вдруг чувствую, что не могу не взять ручку. У меня начинается некая связь с тем, кто на небе над всеми нами. И я пишу то, что Он мне диктует. А так, чтобы писать на злобу дня, — увольте.

— На митинг просто так идти не собираетесь?

— 6-го? Я думаю, пойду.

— На вас фанаты не накинутся?

— Фанаты у нас отличные ребята — умные, думающие и не оголтелые. Когда я встречаю их на улице, ничего кроме уважения и умных глаз не вижу. Здорово, если они там будут. Не будут — их выбор.

— И все же, где баланс между политикой и вечным у творческого человека? Как найти его творческому человеку, который интересуется политикой, но не хочет стать трибуном на злобу дня?

— Ну тут мера совести. Совесть — это вообще чистилище у каждого из нас. Совесть обмануть невозможно. Можно выступать, агитировать, а после ложиться в постель и чувствовать, что ты в чем то лукавишь, что-то делаешь не так. И сна нет. У меня рефлексия на эту тему постоянно. Я хочу быть в ладу с собой. И пока это получается. Вот мне всегда понятно, написал человек песню от сердца или спекульнул. Последних мне жалко. И потом, артист, конечно же, должен оставаться артистом. У кого-то предназначение — быть мэром, у кого-то — журналистом, у кого-то — гимнастом. И когда это все смешивается и сидит в Думе — получается цирк. Я хочу остаться на сцене. Там мое место. Что касается политических убеждений — они тоже останутся. Потому что я живу в стране, которую люблю, и мне важно, что будет завтра.

Наталия Зотова

Новая газета

http://www.novayagazeta.ru/storage/c/2013/09/08/1378633925_570906_86.jpg

Фото: Евгений Фельдман

— А к чему еще может женщина призывать? Конечно.

— Но эти слова были обращены к власти или к людям?

— А это обоюдная история. Когда власть действует жестоко, то народ ополчается. Как правило, на силу мы отвечаем силой. Вот у меня дети, двойняшки. Когда один другого начинает задирать, я говорю: «Тема, прекращай драться. Марта тебе ответит». Всегда существует ответная реакция, и не всегда понятно, что ее породило.

— И все же от кого вы ждете изменений в обществе?

— От народа. Только от народа все зависит, хотя бы потому, что людей больше, и гораздо больше потенциал все изменить. Просто сейчас народ инертен — и в этом суть. Поэтому у нас все сейчас так, как есть.

Все же идет из семьи. Когда я приходила домой из школы с «парой» или «колом» и оправдывалась: «А всем двойки поставили!», мама говорила: «Мне все равно, что у всех, с себя начни». Начни и подумай, где ты будешь 22-го числа.

— Артемий Троицкий находит связь между гражданской позицией и творчеством: пишет, что у тех музыкантов, кто молчит и прогибается, свободно творить не получается.

— «Молчать» и «прогибаться» суть не одно и то же. Артисту можно быть аполитичным. Более того, когда те, кому дано писать о любви, начинают писать о политике, — это выглядит уродливо. Вам, может быть, не близка гражданственность, вы можете быть пассивны, и это ваш выбор. Только при такой позиции не надо брюзжать и роптать на то, в каком государстве живешь. «Прогибаться» — это бояться сказать, когда сказать хочешь. А многим просто сказать нечего — им все до фени. Нельзя всех стричь под одну гребенку и тащить на митинг. К примеру, мне, человеку, который активно выражался о «деле Pussy Riot», было непонятно молчание наших рокеров. Потом я поняла, что у каждого своя дорога, я не вправе никого осуждать, я отвечаю только за себя.

— Вы начали плотно интересоваться политической жизнью России именно с дела Pussy Riot?

— Конечно, раньше. Но Pussy Riot — вопиющий случай. Это произошло в храме, там, где живет Господь Бог, — а он никого, а уж особенно, детей, не карает. Но их покарали. Русская православная церковь этого допустить не должна была. Думать о том, что на том суде была какая-то справедливость, — смешно. Именно священнослужители должны были защитить их от тюрьмы. Они же добрые, они же «батюшки». А вышло так, что сейчас за решеткой сидят две невиновные, умные девочки, которых, между прочим, лишили их семей.

— Вы об этом писали на сайте «Ночных снайперов» год назад: «Сегодня у нас отбирают свободу так нагло и неприкрыто, как не было даже в те времена, когда наши родители были юнцами». Как лично вас это касается?

— Что касается группы «Ночные снайперы» — нас никто не запрещает, не притесняет. Ни разу не было, чтобы до выступления пришел дядя и сказал: концерта не будет. В этом смысле я благодарна сильным мира сего, потому что они позволяют мне петь то, что я хочу. Мы активно гастролируем, дали около 80 концертов с программой «Выжить вопреки». Сложная программа, отнюдь не только о любви, но наши слушатели все понимают.

— А есть ли в ваших высказываниях воспитательный момент для поклонников?

— Я хочу, чтобы люди задумывались о своей гражданской позиции. Очевидно, что мое слово имеет вес среди моих поклонников, — иначе бы они не приходили на концерты. Я призываю исключительно к пониманию ситуации, к тому, чтобы люди включали голову. Но я не призываю людей на баррикады, не вывешиваю плакат «Все идем 6 сентября на митинг за Навального!» Каждый отвечает за себя.

— Кстати, о Навальном. Как вы относитесь к нему, к выборам мэра?

— Я до сих пор не ассоциирую себя с московским жителем. В Москве живу, потому что здесь удобнее работать. Меня коробит, что огромное количество людей приезжает в Москву только за деньгами. Им плевать на город, на бульвары, по которым они несутся на свои выгодные встречи; на широкие проспекты, которые они клянут почем зря, стоя в пробках. Москва как таковая нужна далеко не всем. Что до меня, я мечтаю вернуться в Питер. Он мне ближе. Поэтому историю московских градоначальников я знаю весьма поверхностно.

Я с симпатией относилась к Лужкову. Знаете почему? Он был обаятелен в своей кепке (улыбается). Москве безусловно нужен первоклассный хозяин. Если выберут Навального, я порадуюсь. Мне кажется, за ним будущее. И мне приятно, что все мое окружение поддерживает его тоже.

— Вы не сможете выступить на митинге 6 сентября? Почему?

— Моей группе в этом году 20 лет, и 5 декабря в «Крокус-сити Холл» будет большой юбилейный концерт, посвященный этим 20-ти непростым годам. Непростым, потому что нам никто не помогал: нам не давали денег, у нас никогда не было ни папика, ни мамика, ни продюсера. Все 20 лет я занималась всем сама, и группа жива только благодаря энтузиазму. Этот концерт для нас чрезвычайно важен — своеобразный рубеж. Перед большими концертами организаторы, рассчитывая собрать тысячи зрителей, включают в договор с артистами обязательный пункт, по которому ты обязуешься нигде не появляться и не петь полгода. Вполне, как мне кажется, обоснованный. Я не могу пойти поперек договоренностей с нашими партнерами. Мне важна моя профессиональная репутация. Так что 6-го меня не будет.

— Вы к юбилею новый акустический альбом выпустили?

— Именно. Причем двойной. В нем 30 песен. 15 раритетов и столько же абсолютно новых. Был определенный риск выпускать акустику. Модные сложные аранжировки, походы на диджеев — все это в фаворе. Все это — наше время. Но, с другой стороны, среди этих высоких технологий хочется вернуться к корням, хочется чистого звука. И акустику очень хорошо приняли. Я вообще на него не ставила, кстати. А альбом сразу занял первые позиции на iTunes. Мы очень рады, что люди ценят возможность услышать просто голос под гитару. Сейчас это уже редкость.

— И все же вернемся к политическим вопросам. Хотела отдельно спросить вас про закон о гей-пропаганде. Так вышло, что среди ваших поклонников много ЛГБТ… Видите ли вы для них опасность?

— А что, приняли этот закон?

— Да.

— Не в курсе. Ну по крайней мере на концертах у нас никто никого не бьет, все миролюбиво. Что касается милиции, то чаще всего с ней борюсь я. И причины весьма банальны. Бывает, не пускают поклонников к сцене. Бывает, отбирают бумажные самолетики. У нас есть такая традиция — пускать самолеты на песню «Столица». Когда я это вижу — останавливаю концерт. Хорошо, последние годы это редкость.

—Следите за «болотным делом»?

— Честно говоря, нет. До письма Пшеничного (организатора «Рок-узника». — Ред.) — нет.

— Позиция «пора валить» сейчас распространена: все теряют надежду что-то изменить и хотят уехать. Думаете об эмиграции?

— Нет. Я пою на русском языке. И я хочу, чтобы мои дети впитывали ту культуру и ту страну, в которой я родилась. Соглашаться на эмиграцию — значит обрекать себя — я не хочу обижать людей, сделавших такой выбор, — на примитивный образ жизни. Хорошо жить, есть, спать, но не более того. А я хочу петь, и хочу петь на русском языке. Я много чего успела сделать, до того как родились «снайперы». Строила дома, полы мыла, пирожки продавала, афиши клеила, уроки давала. Я не хочу делать это опять, спрятавшись за красивым словом «заграница».

— А оставаться в России — это обрекать себя на определенную степень несвободы.

— А что делать, если такие времена?

— Терпеть?

— Выступать! Петь. Иметь гражданскую позицию и заявлять о своих правах.

— Может ли гражданская позиция что-то изменить? Все же высказываются, а ничего не меняется…

— Если бы все высказывались, соотношение в рейтинге двух людей, которые хотят быть мэром Москвы, было бы другим. 19 процентов и 63 — я такие цифры видела недавно в интернете. И что, это все высказываются? Нет. Общество сейчас не готово. Оно закормлено, людям не до политики. 19 процентов — это мало. Ну было бы хотя бы 40 на 60! Люди, с которыми я общаюсь, пойдут голосовать, точно. Возможно, они пойдут и на митинг. Но таких всего 19 процентов!

— То есть наша беда, что у нас такой народ?

— Очень инертный народ, и он был таким в России всегда. Не говоря уже про 70 лет, во время которых его просто вкатали в асфальт. Еще не пришло то время, когда весь народ, ну хотя бы половина, хочет быть активным.

— А до тех пор все бесполезно?

— Безусловно. Но надо продолжать, тогда будет не 19 процентов, а 20, 30, 40. Это не быстрый процесс, это дело десятилетий, вот в чем грусть и печаль. И очень хорошо, если мои дети будут жить в цивилизованной стране. Но это случится, если мы с вами будем стараться все это время.

— Вы не думали протестные песни писать?

— О нет! Это конъюнктура. Я пишу о любви. Я не сажусь за стол: «А дай-ка я напишу песню». Просто вдруг чувствую, что не могу не взять ручку. У меня начинается некая связь с тем, кто на небе над всеми нами. И я пишу то, что Он мне диктует. А так, чтобы писать на злобу дня, — увольте.

— На митинг просто так идти не собираетесь?

— 6-го? Я думаю, пойду.

— На вас фанаты не накинутся?

— Фанаты у нас отличные ребята — умные, думающие и не оголтелые. Когда я встречаю их на улице, ничего кроме уважения и умных глаз не вижу. Здорово, если они там будут. Не будут — их выбор.

— И все же, где баланс между политикой и вечным у творческого человека? Как найти его творческому человеку, который интересуется политикой, но не хочет стать трибуном на злобу дня?

— Ну тут мера совести. Совесть — это вообще чистилище у каждого из нас. Совесть обмануть невозможно. Можно выступать, агитировать, а после ложиться в постель и чувствовать, что ты в чем то лукавишь, что-то делаешь не так. И сна нет. У меня рефлексия на эту тему постоянно. Я хочу быть в ладу с собой. И пока это получается. Вот мне всегда понятно, написал человек песню от сердца или спекульнул. Последних мне жалко. И потом, артист, конечно же, должен оставаться артистом. У кого-то предназначение — быть мэром, у кого-то — журналистом, у кого-то — гимнастом. И когда это все смешивается и сидит в Думе — получается цирк. Я хочу остаться на сцене. Там мое место. Что касается политических убеждений — они тоже останутся. Потому что я живу в стране, которую люблю, и мне важно, что будет завтра.

Наталия Зотова

Новая газета

Поделиться
Комментировать

Популярное в разделе