Ученые, которые уехали, и ученые, которые вернулись. Откровенно — о работе в науке в России и за рубежом

Профессора — о своем опыте, идеях и деньгах.

Все больше ученых и высококвалифицированных специалистов уезжают из России, заявил главный ученый секретарь Российской академии наук (РАН) Николай Долгушкин. Так ли это и почему ученые стремятся за границу? «Правмир» спросил ведущих профессоров, которые имеют опыт работы и в нашей стране, и за рубежом.



Деньги не проблема — нужны идеи


Константин Северинов


Константин Северинов, профессор Сколковского института науки и технологий, профессор Ратгерского университета:

— Я уехал в Америку после окончания Московского университета в 1991 году, проработал там 3 года как аспирант по программе фонда Сороса в Колумбийском университете, затем сделал постдока в Рокфеллеровском университете и в 1996-м основал свою лабораторию в Ратгерсе. Мне было 29 лет. 

Я был полностью свободен в выборе направлений для работы, я сам получал финансирование, сам нанимал людей (они все были старше меня), сам писал статьи, в общем, был абсолютно счастлив. Надо мной не довлел никто, не было научной школы — священной российской коровы, которая ограничивает независимость и профессиональный рост, все успехи и все неудачи были мои. Это ощущение, которое дорогого стоит, и я уверен, что лучшие молодые ученые, уезжающие из России, хотели бы в конце концов оказаться в такой ситуации. В нашей стране такой возможности нет. 

В 2004 году по личным причинам я вернулся в Россию и с тех пор живу на две страны. Судить о нынешней ситуации я могу по естественно-научному направлению, в частности по молекулярной биологии и биохимии. На мой взгляд, причина миграции ученых заключается в том, что условия для продуктивной, творческой научной работы в странах Западной Европы и США, а также с недавних пор в Китае и странах Восточной Европы (включая прибалтийские страны, кроме Латвии) несравненно лучше, чем в России. Под условиями я имею в виду практически любой аспект каждодневной лабораторной деятельности. 

Заниматься в западных университетских лабораториях гораздо продуктивнее, чем в российских. И дело здесь вовсе не в оборудовании — для того, чтобы оборудование работало, чтобы с его помощью получать новые данные, необходим постоянный доступ к реагентам, расходным материалам. Они очень разнообразные, часто копеечные, но если у вас вдруг какого-то из них не станет, вся работа остановится, многомиллионные приборы будут простаивать. Или новый реагент потребуется для какого-то придуманного эксперимента, без него тот будет невозможен. Очевидно, вам надо это получить быстро. 


В России вы можете ждать необходимой мелочевки месяцами, отлично понимая, что ваши конкуренты в это время продолжают работать, пока вы тут лапу сосете.


Поэтому молодые люди, ориентированные на успешную карьеру в науке, видят свое будущее за рубежом.

Кроме быстрого и удобного доступа к реагентам и расходникам, в западных странах гораздо лучше развито научное сообщество, люди интенсивно взаимодействуют друг с другом и с коллегами из других стран. Российское научное сообщество в целом является частью международного, но стоит несколько особняком. 

Железного занавеса вроде как нет, но на самом деле он есть. Российским ученым в целом гораздо сложнее попасть на важные международные конференции за рубежом, а конференции, которые проводятся в России, в большинстве своем не стоят потраченного на них времени. Если молодой научный сотрудник, работающий в Бельгии, США или Испании, например, может без особых затруднений поехать на конференцию, посетить любую лабораторию европейской страны или США, российскому реализовать такую возможность сложнее. А если живешь в провинции, то это вообще конец, учитывая, что ради виз придется болтаться в Москву, тратить время и деньги на вещи, которые заставляют тебя чувствовать себя человеком второго сорта. 

Поэтому (хотя, конечно, не только поэтому) большинство российских ученых, переехавших работать за рубеж, стремится получить там вид на жительство.

Для молодых людей очень важна роль научного руководителя — это тот, кто покажет тебе путь, заложит в тебя какие-то важные ориентиры и принципы, стиль, чтобы дальше ты двигался сам. Еще Ньютон говорил, что он стоит на плечах гигантов. После распада СССР на протяжении долгого времени талантливые ученые уезжали из нашей страны. Те, кто оставался, строили свои карьеры здесь, как могли и как позволяли очень тяжелые условия. Им нужно сказать спасибо, они действительно сохранили огонь, обеспечили преемственность, а то мы вообще бы в Республику Чад превратились. 

Но делать действительно прорывные исследования на острие было фактически невозможно, разрыв с передовыми странами увеличивался, уровень исследований падал: как будто время остановилось. Такая отрицательная селекция привела в конечном счете к тому, что очень много людей занимается унылыми вещами, и это вынимает из науки ее душу, обессмысливает ее. Как следствие, большинство молодых людей сейчас не имеют возможности работать с руководителями хорошего уровня. Понятное дело, что по этой причине настоящей путевки в жизнь они не получат и станут, скорее всего, еще более маленькими, чем их руководители. Те, кто смышленее и чувствует это, голосуют ногами и уезжают, и нельзя их за это винить.

Финансирования науки не хватает всегда и везде. Ученые во всем мире говорят одно и то же: они очень много работают и очень мало получают. Но деньги не есть принципиальная проблема. Нужны идеи, на которые эти деньги стоило бы тратить. То есть если сейчас взять и залить российскую науку деньгами, как все время мечтает академическое начальство, то никакого благорастворения воздуха не произойдет, деньги не сделают российскую науку великой или хотя бы интересной.



Не бегство от нищеты, а самоутверждение

Олег Гусев, профессор медицинского факультета университета Джунтендо, Япония, заведующий лабораторией «Экстремальная биология» Казанского федерального университета:


Олег Гусев


— Я живу в Японии уже 20 лет. Старт моей студенческой научной карьеры пришелся на конец 90-х годов в Казани. Планируя стать физиком и занимая призовые места на олимпиадах, я в последний год изменил свои планы и поступил на кафедру зоологии беспозвоночных. Такая экзотическая тема в России 90-х годов не сулила для меня большого будущего по общим представлениям. Но изучать хотелось именно это. А так нет перспектив, финансирования — вообще ничего нет, кроме стипендии Сороса для студентов. Я решил доказать и себе, и остальным, что даже с такими темами можно не только закончить университет и получить диплом, но и реально состояться, да еще и за границей.

Находясь в центре Казани, я занимался морской тематикой, делать это в Японии было удобнее. И тогда была, и сейчас есть программа финансирования японского правительства для иностранных студентов через посольство Японии, каждый год отбирается только 10 победителей на все области науки в РФ. Я выиграл этот конкурс (кстати, не с первого раза) — и мне профинансировали обучение в магистратуре и в аспирантуре в Японии. Это было не бегство от нищеты, а некоторое самоутверждение. Я уехал, потому что стремился реализоваться в профессиональной сфере с минимальными трудностями.

С тех пор уже больше половины жизни я провел в Японии. Кажется, мне удалось сделать то, что я хотел. При этом я никогда не прерывал взаимодействие с Россией, и моя внутрироссийская активность ничуть не меньше, чем внутри Японии. Сейчас у меня есть лаборатории в двух странах, и могу сказать, что лаборатория в России оснащена не хуже, чем в Японии. Нам удалось создать функциональное подразделение, куда не стыдно привозить иностранных коллег. Могу сказать, что теперь для меня более актуален новый вопрос — а способен ли я состояться в РФ как ученый и руководитель? 


Возможность заниматься наукой в России сегодня есть, потому что по техническому оснащению и по набору доступных инструментальных методов Россия находится, мягко говоря, не в самом худшем положении.


Другое дело, что есть сопутствующие сложности. Это, например, банальная логистика материалов, образцов, сервисов — она в России абсолютно не развита. На то, что в Японии нужно потратить несколько дней, здесь требуется на порядок дольше. А наука — вещь конкурентная, все должно делаться быстро. На полгода опоздал — из тренда улетел. На мой взгляд, это основное ограничение. Но в целом думаю, что очень многие вещи в России можно делать.

Миграция ученых всегда была и будет. По наблюдениям нашей лаборатории в Казанском университете, можно сказать, что очень многие молодые люди, которых я бы хотел видеть работающими в российских институтах или университетах, выбирают развитие карьеры за границей, начиная с магистратуры и аспирантуры. 

Неверно говорить, что мы видим страшную волну, которая смывает всех ученых. Эта волна никогда не сравнится с тем, что происходило в 90-е годы.

Кажется, что ситуация динамична, потому что даже замечательных ученых за границей не особо-то и ждут. За 20 лет в Японии я очень четко осознаю, что в России я могу повлиять на микроструктуру вокруг меня гораздо эффективнее, чем за рубежом. Это такая ситуация успешного встраивания в хорошо уже отлаженную систему. Хочется, чтобы большинство ученых продолжало работать на родине. Но, к сожалению, это не так.

В той же Японии считается хорошим тоном поработать несколько лет за границей и вернуться. Это некоторый стимул для карьерной лестницы: если ты провел постдок за границей, ты становишься VIP-ученым, иметь международный опыт — это огромный плюс. В нашей стране в идеале должно быть так же. Конечно, нужно получать опыт заграничной работы. Проблема в том, что не то количество людей возвращается назад, у нас этот процесс работает в одну сторону.

У нас ведь есть хорошие программы, которые стимулируют какое-то время работы ученых за границей с обязательством работы в РФ, и это идея очень правильная. Проблема в том, что из-за совокупности факторов работать за границей комфортнее для отдельно взятого ученого. За границей есть контракт, который дает тебе понимание, что сегодня-завтра-послезавтра у тебя будет определенная зарплата, которая не зависит ни от каких-то колебаний, например, сезонности грантового финансирования. 

В России ситуация иная. Теоретически вот вы выиграли много грантов — у вас уже зарплата огромная. Конечно, за границей такого нет. В той же Японии понятие «дополнительные зарплатные выплаты с гранта» просто отсутствует, но есть стабильность и возможность сосредоточиться на исследованиях на какой-то промежуток времени, не переживая, где достать денег. Для молодых ученых это очень благоприятная атмосфера: можно получать те самые научные результаты, которые потом и определят вектор академического роста.



Если я могу работать на родине, то буду это делать


Артем Оганов


Артем Оганов, профессор Сколтеха и МИСиС, член Европейской академии, действительный член (Fellow) Королевского химического общества и Американского физического общества:

— Я уехал из России в 1998 году, вернулся в 2014-м. В Англии был аспирантом, защитил кандидатскую, год проработал постдоком, потом перебрался в Швейцарию ведущим научным сотрудником, создал свою первую научную группу, там же защитил докторскую диссертацию, стал приват-доцентом. В Америке я получил должность профессора с пожизненной ставкой, то есть мог бы остаться там навсегда.

В то время российская наука и Россия вообще были в тяжелейшем состоянии. В 90-е уехали лучшие ученые, наука плохо финансировалась, страна разваливалась на куски. Разные части России объявляли о своем суверенитете, чудовищная война в Чечне, нищета и повальная безработица. Тогда в библиотеках не было новых научных журналов. А ученый, который не читает современной научной литературы, это уже не ученый. 

Кроме того, моя работа связана с вычислениями, она требует суперкомпьютеров. А в 1998 году их было очень мало, в США действовал запрет на их продажу в Россию. Сюда добавьте общие депрессивные настроения, массовый уход людей из науки — кто-то, чтобы прокормиться, ушел на рынки торговать апельсинами и стиральным порошком, кто-то покончил с собой или разрушил свою жизнь.

Оставаться просто не было смысла, я бы не смог развиваться как ученый. Кроме того, в юности я был западником. И теперь, когда смотрю на сегодняшних ультралибералов, вижу в них собственное отражение. Когда-то я тоже был таким и даже радовался распаду Советского Союза, о чем сейчас горько жалею. Мне казалось, что все хорошее — на Западе, и поэтому нечего мне, такому замечательному, делать в этой ужасной стране.

Мои взгляды очень сильно изменились, но я по-прежнему очень рад, что я поехал на Запад. Я узнал мир, смог состояться, очень многому научился. Мои западнические взгляды очень быстро дали трещину. Сначала я понял, что люди — везде люди. Есть какие-то культурные различия, но сумма всех плюсов и минусов для всех стран и наций одинакова. Кем бы ты ни был, какого бы происхождения ты ни был, ты должен принимать себя таким, какой ты есть, и гордиться этим. Фактически я понял, что мое неприятие России было моим неприятием самого себя. Я понял, что мне необходимо принять свою страну и полюбить ее. Тем более она этого заслуживает, это действительно великая страна, вклад которой в мировую историю и культуру колоссален. Но даже если бы это было не так, я бы и тогда ее полюбил.

Я понял, что все страны одинаково хороши, но только одна является моим домом. Представьте себе, что вы живете в красивом, обустроенном доме своих соседей. Штукатурите там стены, подметаете, готовите, но вы все-таки в гостях. А через дорогу стоит ваш собственный дом, но вы ничего не делаете для того, чтобы он процветал, и этот дом приходит в упадок. И если вы можете приводить в порядок чужой дом, что же вам мешает приводить свой?


И я дал себе такой ответ. Если у меня есть возможность ухаживать за своим домом — за своей страной, за наукой в своей стране, — я буду это делать.


Но если я, как многие тогда молодые ученые, буду просто рабом на побегушках в унизительном положении, без возможности заниматься передовой наукой, то я свой дом в порядок не приведу. Лучше быть полезным для чужой страны, чем бесполезным для своей. 

Первые признаки возрождения российской науки я увидел в 2004 году, когда обнаружил, что в России снова издаются классные научно-популярные книги, до этого лет 15 практически ничего хорошего не издавали. Но потребовалось много времени, прежде чем реальная возможность вернуться возникла. Сначала это был мегагрант — я его получил в 2013 году и создал свою лабораторию в России. Через год я переехал в Россию, затем стал профессором Сколтеха, коим являюсь и до сих пор.

Нет трагедии в том, что кто-то уезжает на Запад сейчас. Вспомним, что Петр I перед тем, как начать свои реформы, тоже поехал учиться на Запад, а потом послал туда молодых людей, чтобы они тоже учились и приводили Россию в порядок. Поэтому главное, чтобы ребята вернулись, а для этого нужны условия для их самореализации и достойной жизни в России. Мне бы хотелось, чтобы такие условия были для всех талантливых людей — и это касается не только россиян, которые уехали, но и иностранцев. Та культура, которая максимально широка для привлечения умных и достойных людей со всего мира, и будет максимально успешной.

Сейчас мир погружается в глобальный кризис — экономический, политический, социальный. У большинства развитых стран резко растут долги, нарастает политическая конфронтация между странами. Вот говорят: «В этом году правительство США поднимает финансирование науки». Ну так я вас огорчу: зато в следующем оно ничего не поднимет. И фактически получается стагнация. Ровно то же самое, увы, и в России. Финансирование науки составляет примерно 1% от ВВП России. В развитых странах, которые претендуют на звание сверхдержав в области науки, этот показатель превышает 2%. Можно сказать, что российская наука недофинансирована примерно вдвое. 

Сегодня состояние российской науки, на мой взгляд, кардинально лучше, чем в то время, когда я уезжал. Максимум был где-то до 2013–2015 года, потом в России начался экономический кризис, обострилось политическое противостояние с Западом, и этот быстрый рост затормозился. Не могу сказать, что есть снижение, но некая стагнация существует. Изменения есть положительные и отрицательные. Если говорить об отрицательных, то сразу назову одно: было ошибкой слияние двух фондов, которые финансируют фундаментальную науку — Российского научного фонда и Российского фонда фундаментальных исследований.

Но если говорить про хорошие вещи, в институтах Академии наук пару лет назад была введена система, которая позволяет ученым, работающим на хорошем уровне, получать приличные зарплаты. Вот сейчас средняя зарплата в ряде институтов Академии наук составляет 150% от средней по региону — то есть 120 000 рублей в месяц для московских институтов. Не роскошь, но вполне достойно. В России появились передовой Российский научный фонд, качественная международная экспертиза, полная линейка грантов для молодых ученых и интересные карьерные возможности для них.

Автор
ВЕРОНИКА СЛОВОХОТОВА
Поделиться
Комментировать

Популярное в разделе