ЧУДО
Решение стать священником отец принял еще в детстве, когда ему было 12 лет. Он рассказывал, как после войны вышел на улицу: было темно, и вдруг большой дирижабль, как в фильме «Утомленные солнцем», поднял огромный портрет Сталина. Его тогда словно молния ударила, в этот момент он решил посвятить свою жизнь Богу, чтобы противостоять темным силам, и тогда же задумал написать книгу о Христе – «Сын Человеческий», которая через много лет вышла миллионными тиражами и была переведена на многие языки мира. В музее, посвященном жизни и пасторскому служению отца, в Сергиевом Посаде, сохранились первые наброски этой книги и иллюстрации отца, который замечательно рисовал.
Моя бабушка, папина мама, тайно крестилась в 1935 году и крестила отца, когда ему было шесть месяцев от роду. Было это в Загорске (советское название города Сергиев Посад), в одном из подпольных женских монастырей на квартире. Таинство крещения совершал отец Серафим (Батюков), продолжатель традиций оптинских старцев. Желание креститься возникло у бабушки еще в детстве, когда она услышала семейное предание о чуде, которое произошло с ее бабушкой, Анной Осиповной.
В конце XIXвека в Харьков, где жила их семья, приехал отец Иоанн Кронштадтский. Соседка уговорила неизлечимо больную Анну Осиповну, которая одна воспитывала семерых детей, пойти к нему и просить исцеления. Площадь перед храмом была полна народа, но соседка сумела провести мою прапрабабушку через толпу. Отец Иоанн взглянул на Анну Осиповну и сказал: «Я знаю, что вы некрещеная, но вижу в вас глубокую веру в Бога. Помолимся Господу, и Он исцелит вас от болезни». Потом отец Иоанн благословил Анну Осиповну, и опухоль, которая у нее была, начала постепенно спадать, а через месяц полностью исчезла.
Так вот бабушка моя была верующей, а дед, напротив, был человеком прагматичным. Он работал инженером в химической промышленности, не верил в чудеса и верил в науку. Но это никак не портило их отношений с бабушкой, которую дед очень любил. У бабушки в доме был свой уголок с иконами, который всегда был закрыт занавесочками от посторонних глаз. С двумя детьми, моим отцом и его младшим братом Павлом, они дружно жили на Серпуховке, все вместе в одной комнате коммунальной квартиры.
Когда бабушка ездила на богомолье, она всегда брала с собой и моего отца, и его брата. А ездила она к знаменитому тогда московскому батюшке – отцу Алексею Мечеву в церковь Святого Николая на Маросейке и в Загорск к отцу Серафиму, священнику Катакомбной православной церкви, не признавшей советскую власть.
С 15 лет отец начал прислуживать в храме. Это была церковь Рождества Иоанна Предтечи на Пресне. Тогда он учился в школе №554, где одновременно с ним обучались две будущие знаменитости – Андрей Тарковский и Андрей Вознесенский. Посещение храма в то время, естественно, не приветствовалось. Но отец хорошо учился, был старостой класса, и ему многое прощали. Даже его отказ вступить в пионеры.
После школы отец поступил на охотоведческий факультет в Московский пушно-меховой институт, его интересовала биология, и он принципиально хотел получить светское высшее образование, потому что считал, что священник должен иметь светский опыт общения с мирянами и уметь разговаривать с ними на понятном языке. Тогда было время хрущевских чудачеств, и их факультет после второго курса без объяснений причин перевели в Иркутск. Там отец начал активно прислуживать в одном из местных храмов.
Руководство вуза узнало об этом, когда отец учился уже на пятом курсе, и поставило ультиматум: или отец отказывается служить «культу», или не получит диплом. Отец отказался от диплома и решил полностью посвятить себя церкви. Чуть позже он женился на моей маме, с которой они учились в одном институте, но на разных факультетах. После свадьбы они стали жить у маминых родителей в Подмосковье.
Владимир и Елена Мень с сыновьями – Александром и Павлом, 1941 год
ДЕТИ
Очень скоро, в 1957 году, родилась моя старшая сестра, а отца рукоположили дьяконом в подмосковной церкви в Акулове. А когда через три года родился я, отец уже закончил Ленинградскую духовную семинарию и его рукоположили священником с переводом в село Алабино. Так что вся его работа была связана с Подмосковьем. Мы жили в небольших деревянных домиках при храмах. Я хорошо помню Алабино – стены зимой промерзали насквозь, и для того, чтобы протопить дом, мама «жарила» дрова: сушила сначала на печке и, когда они высыхали, бросала их в топку, а на их место клала новые.
Мы уехали из Алабина, когда мне было пять лет. Отец моей матери, Федор Викторович, который работал главным агрономом в одном из подмосковных совхозов, построил в поселке Семхоз новый дом из бруса, и на мансардном этаже мои родители сделали себе квартирку, где жили до самой смерти отца в 1990 году.
Отец помогал деду строить этот дом. Он вообще все по дому делал сам. Мы с ним пилили и кололи дрова, когда в нашем доме не было газа, копали огород… Я не могу сказать, что отцу это очень нравилось, он был не из тех людей, которые любят обрабатывать землю, но он всегда это рассматривал как физическую нагрузку, которую необходимо давать любому организму – вместо спорта. Ведь работа у священника не очень подвижная.
Сначала он служил в церкви в поселке Тарасовка по Ярославской дороге, а потом его перевели в Пушкинский район, в село Новая Деревня, в Сретенский храм, где последние два года он был настоятелем.
ВОСПИТАНИЕ ВЕРЫ
В нашем воспитании были очень четкие вещи, обязательные для всех членов семьи: молитва утренняя и вечерняя, до еды и после. «Отче наш» перед едой, «Благодарим тебя, Христе Боже» после еды. Утром и вечером – несколько молитв, среди которых обязательно «Отче наш» и «Символ веры». Отец, кстати, никогда не крестил взрослых людей, которые не знали «Символа веры». Он считал, что эта молитва – основа всего, и ее должен знать каждый христианин.
Конечно, в нашей семье соблюдались все посты. Но отказ от мясной пищи был построен так, что это не вызывало у нас, детей, отторжения. Мы физически и морально легко это переносили. Отец считал, что пост физический, конечно, очень важен, особенно Великий, но самое главное в эти дни – воздержаться от особой публичности, от конфликтов, не выходить на жесткие дискуссии и вести себя корректно по отношению к другим людям. Самая главная заповедь – возлюби ближнего своего как самого себя. Отец считал, что неправильно, когда человек, соблюдая все церковные каноны, позволяет себе ненавидеть людей.
Зато православные праздники у нас отмечались с размахом. Особенно Пасха. Мама пекла куличи по старинному рецепту, с добавлением розового масла. Рецепт этот ей передала бабушка, а той прабабушка, которая вычитала его в каком-то дореволюционном сборнике. Кулич был безумно вкусный. Теперь этот рецепт мама передала моей жене.
Мы всю ночь были в церкви, утром приезжали, садились за стол и начинали разговляться: чистили крашеные яйца, ели творожную пасху и кулич. Когда стали постарше, обязательно на Пасху были шашлыки. Папа очень любил этот праздник – праздник победы жизни над смертью. Советские праздники у нас не отмечались никогда, кроме Дня Победы, к которому отец всегда относился с особым пиететом и уважением.
У отца было несколько друзей-священников, с семьями которых мы очень часто ездили отдыхать на остров на озере Селигер. Когда мы туда приезжали, первое, что делали наши отцы – вырубали большой крест и ставили так, чтобы его видели с реки проходящие лодки. Это означало, что на острове религиозная община.
Очень многие сыновья священников воспитывались таким образом, что независимо от личных устремлений и качеств они не видели для себя альтернативной карьеры. Что интересно, наш отец сумел сделать так, что мы получили религиозное воспитание и при этом были абсолютно светскими детьми, которые могли свободно выбирать карьеру.
ОБЫСКИ
Это было непросто – в советские годы воспитываться в семье священника. Учителя вели антирелигиозную пропаганду на уроках истории, биологии, обществоведения. Для детской психики находиться между двух информационных потоков очень сложно: когда дома тебе говорят одно, а в школе – другое. Отец научил нас проходить между Сциллой и Харибдой. Мы были людьми со своей определенной тайной, за порог которой никому никогда не давали переступить.
Еще очень важный воспитательный момент: отец всегда говорил нам правду. В том числе он говорил правду про советскую власть, не делая скидку на то, что мы дети и по простоте душевной могли бы где-нибудь что-то ляпнуть. Например, что во времена сталинских репрессий были уничтожены миллионы людей или что экономика советской страны разваливается. Но, даже будучи мальчишкой, я уже знал, что можно говорить, а что нельзя, чтобы не подвести отца. Я знал, что отец мне всегда говорит правду, а это дорогого стоило.
У нас дома часто были обыски, искали компромат на отца, в основном антисоветскую литературу, например книги Александра Солженицына или произведение Джорджа Оруэлла «1984», за которые легко можно было получить срок. У нас дома, конечно, были все эти книги, плюс запрещенная духовная литература, которую издательство «Жизнь с Богом» печатало за рубежом специально для Русской православной церкви, был самиздат. Все запрещенные книги мы прятали в угле, который был в пристройке к дому. Во время обысков нас сажали в одну из комнат и начинали перетряхивать все, что попадалось на глаза. Только порыться в угле они ни разу не догадались.
Было время, когда отец практически каждый день ездил в Москву на допросы. Дома он никогда не разговаривал по телефону. Если ему звонили, он говорил: «Здравствуйте. Приезжайте ко мне в церковь, там поговорим», – и клал трубку.
У нас дома побывало много интересных людей. Например, Александр Исаевич Солженицын. У него была идея построить православный храм на гонорары, которые он получил на Западе за свою книгу «В круге первом». Они с отцом выезжали в Подмосковье и выбирали место под храм.
Бывал в гостях Александр Аркадьевич Галич, которого крестил мой отец. Несколько раз он приезжал к нам с гитарой и пел. На меня это произвело неизгладимое впечатление. Я не могу сказать, что Александр Аркадьевич был каким-то суперпевцом или супергитаристом, но он был человеком очень мощной энергетики. Послушав его, я попросил родителей, чтобы они отдали меня в музыкальную школу по классу гитара. Надежда Яковлевна Мандельштам, вдова поэта, жила у нас в летний период несколько лет подряд, как на даче. Мне посчастливилось с ней общаться. Это действительно была великая женщина – очень мудрая, спокойная, я до сих пор вспоминаю ее с большим теплом. За день до смерти отец соборовал ее.
ДЕНИСКИНЫ РАССКАЗЫ
Мне было десять лет, когда я увидел по телевизору объявление, что проходит отбор кандидатов на роль Дениски в детском фильме. Я захотел поехать, но родители только смеялись надо мной. «Хорошо, – наконец сказала мама, чтобы я отвязался, – вот выучишь это длиннющее стихотворение, тогда пойдешь». Я его выучил, и мама выполнила свое обещание и повезла меня в Останкино, благо ехать было не очень далеко. Увидев огромную толпу из двух тысяч детей, мама сказала: «Поедем назад», но я уперся, говорю: «Я выиграю этот конкурс». И выиграл. Отец вида не показал, но после этого, мне кажется, он зауважал мою настойчивость и умение добиваться поставленных целей.
Когда режиссер Владимир Храмов был уже готов приступить к съемкам, мама сказала: «Ничего у вас не получится. Мальчик – сын православного священника». Папа и мама уже тогда, в десятилетнем возрасте, объяснили мне, что сыну священника закрыта дорога во многие общественные институты. Уже тогда я это понял, принял и смирился, хотя, конечно, сниматься очень хотелось. И вот режиссер обегал все инстанции вплоть до КГБ, и ему разрешили: «Пусть снимается, не будет же он пропагандировать в фильме религию». Так я стал Дениской и снимался в течение почти восьми месяцев.
КНИГИ
У нас дома была традиция чтения вслух. Но читали не сказки… С самых малых лет отец читал нам с сестрой качественную художественную литературу. В десять лет я уже был знаком с «Мастером и Маргаритой» Булгакова, «Камо грядеши» Сенкевича и многими произведения Гоголя, которого отец очень любил. Слушать чтение отца было одно удовольствие. Конечно, читал он нам и Евангелие, и другую духовную литературу.
Воспитывал нас отец очень тонко, он умел разговаривать, не унижая, не оскорбляя, но так, что после этого у тебя оставалось ощущение стыда за себя: «Боже мой, какое я ничтожество!» Если я начинал плохо учиться, он спрашивал: «Хочешь в коровник пойти работать?» – и долго рассказывал о моих перспективах работы в коровнике или свинарнике. Конечно, он нацеливал нас на лидерство, на умение принимать решения и делать выбор.
У сестры он всегда поощрял тягу к рисованию, у меня – к музыке. Мы занимались в разных кружках, но это не было так, что нас без спроса запихивали туда насильно. Мы все собирались, обсуждали и решали вместе.
Отец никогда не навязывал свою точку зрения, он заставлял меня думать, читать, и в конечном итоге я приходил к тем же выводам, что и он. Если меня интересовали глобальные вопросы, он говорил: «Вот почитай журнал, потом обсудим».
Я довольно ровно учился в школе и, как отец, был гуманитарием. Что касается поведения, то я был типичным ребенком со своими проблемами и конфликтами. В нашем поселке контингент был еще тот: условно говоря, половина молодежи сидела в тюрьме, а вторая половина беспробудно пила водку. Конечно, у отца были основания для переживаний. Он внимательно отслеживал, с кем я встречаюсь, куда хожу после уроков. Когда я начал увлекаться музыкой и у меня появились первые музыкальные коллективы и друзья в этой сфере, у него, наверное, камень с души свалился.
СВОЯ КОЛЕЯ
После школы я поступил в Губкинский институт нефтехимической и газовой промышленности. Отец считал, что я обязательно должен получить высшее образование, а потом смотреть, куда двигаться дальше. Но у меня судьба сложилась так, что, проучившись два года, я понял, что это совсем не мое, я был увлечен искусством, режиссурой, музыкой. Я сказал: «Папа, я пойду отслужу, а потом спокойно после армии поступлю туда, где мне будет учиться по душе, я не буду ни от кого прятаться». В то время начиналась война в Афганистане, в советской армии было много других проблем, поэтому отцу было непросто принять мое решение, и он, естественно, переживал за меня. Но в конце концов согласился. Он писал мне на Дальний Восток письма и молился. А после демобилизации я поступил на режиссерский факультет в Институт культуры.
Моя сестра закончила и обычную, и художественную школы, а потом брала уроки у одного известного иконописца. Она уехала в Италию незадолго до гибели отца. Для него это было тяжелым известием. Отец всегда очень резко выступал против, если кто-то из его прихожан хотел эмигрировать. Он считал, что эмиграция никому ничего хорошего не принесла. Но он смирился с решением дочери, потому что не в его правилах было что-то запрещать. Он прекрасно понимал, что любой запрет рождает противодействие. Если дети не хотят учиться на чужих ошибках, они должны учиться на своих.
К счастью, у сестры все сложилось очень хорошо, у нее прекрасная семья, сейчас она достаточно известный иконописец. Сестра много работает и в Италии, и в России, ее персональные выставки на хорошем счету у российских и европейских искусствоведов.
Брат отца, Павел, долго работал в химической промышленности. Сейчас он возглавляет издательство, которое издает духовную литературу, в том числе книги отца. Мама – староста храма Святых бессребреников Космы и Дамиана в Столешниковом переулке в Москве.
Михаил с отцом, 1970-е годы
ПЕРЕСТРОЙКА
Давление на отца закончилось к 1986 году, и для него началась серьезная открытая работа. Он был первым священником, который вышел на телеэкран, и его проповедь произвела эффект разорвавшейся бомбы. Он выступал со своими лекциями перед тысячами людей в спорткомплексе «Олимпийский», в других больших залах, что для многих его коллег казалось диким, странным и против канонов. Отец не боялся осуждения, он был первопроходцем и оказался прав, потому что сегодня публичные выступления духовенства по телевидению и на массовых мероприятиях стали уже обычной формой проповеди.
Отец говорил, что самая большая опасность для церкви кроется в том, что гонения закончатся и будет предоставлена возможность открытого диалога с обществом, а сказать обществу будет нечего. Потому что богоборческая власть в то время допускала к служению в церкви в основном малограмотных людей из далеких деревень, которые проповедовать особо не могли. Отец был исключением, это было настоящее чудо. Сейчас, к счастью, ситуация коренным образом изменилась к лучшему. Сегодня появляется большое количество высокообразованных священников, способных вести грамотный диалог с обществом.
Кроме друзей у отца было много тайных и явных врагов и завистников. Ему часто угрожали расправой по телефону, писали анонимные записки. 9 сентября 1990 года, когда ранним утром отец торопился на литургию, его убили, ударив топором по голове. Убили рядом с домом в поселке Семхоз. За 18 лет убийцу так и не нашли.
Канонизация отца Александра, о которой так много говорилось все эти годы, я думаю, сейчас не тема для обсуждения. Я убежден, что это произойдет обязательно, но не сегодня и не завтра. Всему свое время.
автор: Михаил Мень
Записала Светлана Иванова
Фото из архива Фонда им. протоиерея Александра Меня
Опубликовано в журнале «Медведь» №123, 2008