Фото: romanavdeev.ru
Не нужно быть большим знатоком церковной истории, чтобы увидеть: обрядовые формы, в которые Церковь облекает свои таинства, – категория исторически изменчивая. Несомненно и другое: развитие богослужения до определенного момента проходило в сторону все большего усложнения обрядности.
Первые христиане, как это видно из книг Нового Завета, довольствовались самыми простыми формами обряда: причащались за вечерями, совершавшимися по образцу той Тайной вечери, которую совершил сам Христос, предваряя свою крестную смерть. Чуть позже появилась уже специальная служба – литургия, пока еще очень простая. Потом литургия стала усложняться: ее чин стал более протяженным, а молитвы стали излагать уже не тем простым наречием, на котором говорила большая часть рядовых граждан Римской империи, а возвышенным языком античных поэтов и философов. Наконец, церковному богослужению придали многое из того величавого церемониала, который существовал при дворе византийских императоров, – вплоть до царских облачений, в которые облекли наших архиереев.
Мало-помалу над Евангелием возникла весьма большая надстройка в виде сложного богослужебного круга, основанного на календаре и подчиненного уставу, который тщательно регламентировал каждую деталь службы.
Какая логика двигала этот процесс? Очевидно, что чем дальше по ходу истории отодвигалось в прошлое время, когда по земле ступала нога Христа, тем сложнее становилось христианское богослужение. Почему так происходило? Вероятно, прежде всего, потому что изменялись сами христиане, изменялось качество церковной жизни. Уходил пламень веры, присущий первым христианам – эпохе апостолов и мучеников.
Христианство удалось успешно привить к Римской империи, оно стало религией императоров и, как следствие, религией широких масс народа. Будучи по определению религией, требующей от всякого верующего во Христа полного самоотречения, а значит, религией очень узкого круга максималистов, готовых стать мучениками, христианство вдруг стало религией государственной, религией большинства. И Церковь в результате превратилась из собора мучеников в сообщество вполне тепло-хладных граждан, веру которых приходилось постоянно возгревать. Вот тут-то и начался расцвет литургического творчества.
Но это все было в далеком прошлом...
Теперь обратимся ко дню сегодняшнему и зададимся вопросом: справедлива ли по отношению к современному человеку рассмотренная логическая схема – чем сложнее и содержательнее богослужебные формы, тем более они способны донести Истину до разума и сердца человека?
Увы, у меня сложилось стойкое впечатление, что данная логика давно перестала действовать. Средневековый византиец, будучи даже самым отъявленным негодяем в жизни, все же был способен очень ярко воспринимать Слово Божие, обращенное к нему через богослужение, видеть его красоту, внимать ей, отзываясь на нее в своей душе покаянным порывом. На него это воздействовало – и очень даже эффективно! Но таков ли современный среднестатистический россиянин?
Прежде всего, что бы ни говорили о близости русского и церковно-славянского языков, абсолютное большинство приходящих в храм не понимают смысла большей части исполняемых за богослужением молитв. Все разговоры о том, что выучить церковно-славянский – дело элементарное, увы, немногого стоят. Не то что новоначальные, но даже люди с большим церковным стажем точно так же плохо понимают тексты на церковно-славянском, если речь идет о редко исполняемых молитвах и чтениях. Думаю, что большая часть давно пришедших в Церковь людей честно сознаются вам в том, что чтение Апостола за литургией почти всегда оставляет у них одно и то же впечатление: прочитан текст, из которого не понятно практически ничего!
Но проблема языка – отнюдь не единственная. Большинство современных людей по большей части не способны внимать службе и по соображениям эстетическим: они уже не видят ничего привлекательного в богослужебных обрядах, не воспринимает пения (которое к тому же во многих храмах далеко от идеального в плане исполнительского мастерства). У большинства современных людей совершенно другие критерии красоты, сформировавшиеся под влиянием телеящика с его попсовыми концертами и смехаческими шоу в духе Петросяна.
Давайте честно признаемся себе: наше церковное богослужение сегодня почти что перестало исполнять свою главную функцию – служить той формой, в которую адекватно облекается содержание Евангелия. Ему еще способны сопереживать люди, давно и глубоко воцерковленные, но таковых ничтожно мало. Все больше оно напоминает те самые «старые мехи», в которые, по слову Христа, не следует вливать «молодое вино».
Если же говорить о миссионерском эффекте нашего богослужения, то он не просто равен нулю, а имеет уже отрицательное значение. Иначе и быть не может. Что увидит и почувствует человек, впервые попавший на воскресную литургию в среднестатистический московский приход в каком-нибудь спальном районе? Битком набитый верующими храм, абсолютно непонятное по содержанию пение и чтение, чуть более вразумительную, но все равно почти неслышимую проповедь, заглушаемую истошным ревом младенцев, ожидающих Причастия, к чему еще можно добавить торопливо-скомканную исповедь и бабушек, шипящих у подсвечников. Так что, помимо недоступности содержания богослужения, в большинстве случаев имеет место и его вполне негативная эстетика. Далеко не каждый способен абстрагироваться от подобных впечатлений, особенно если это первая встреча человека с православием.
Что дальше происходит с восприятием церковной жизни у человека, получившего такой негативный импульс от первого знакомства с современным богослужением? Если он все же впечатлен не настолько, чтобы навсегда уйти из храма и больше никогда туда не вернуться, торжествовать еще рано. На мой взгляд, здесь вошедшего в число неофитов подстерегают две большие опасности. Одни зачастую начинают воспринимать богослужение как некую необходимую неприятность, сопровождающую его начавшуюся церковную жизнь, – любым способом они начинают стремиться увильнуть от посещения службы, хотя и не отвергают церковную жизнь как таковую. И это еще не самый худший вариант! Гораздо хуже другое: когда богослужение, содержание которого не понимается, начинает восприниматься человеком не как средство, но как самоцель. Обряд занимает место таинства. Возникает искушение относиться к богослужению как к магическому действу. Важным становится не осознанное участие в церковном таинстве, не внимание молитве, не вникание в ее содержание, а сам факт причастности к ней и правильного исполнения литургического алгоритма.
Так что впору задаться вопросом: чем сегодня является для нас сложная богослужебная надстройка – это по-прежнему значимое средство духовного воспитания верующих или же тормоз в современной церковной жизни?
Признаюсь, я не готов пока однозначно ответить на этот вопрос, который, однако, считаю очень важным. Очевидно, что нашей Церкви сегодня нужны меры, которые бы способствовали ее духовному оздоровлению, стряхнули с нее все то наносное, временное, лишнее, что препятствует идти за Христом, жить по Евангелию. Думается, что и в богослужебной жизни нужны какие-то перемены, иначе она рискует превратиться в какую-то «игру в классики» для одних и «белую магию» для других. Но действовать в этом направлении нужно крайне осторожно, чтобы, как говорится, не выплеснуть ненароком младенца вместе с водой.
Роман Авдеев, владелец Московского кредитного банка
"Взгляд"