Легко ли быть русским? Эмиграция и смысл русской идеи

Жизнь в эмиграции и общение с русскими наводит на размышления и вопросы.
Что такое эмиграция сегодня? В каких отношениях находится с Россией? Способна ли к самосохранению или обречена на угасание и исчезновение вдали от родины? Есть ли у нее свое предназначение?

Постоянно живущие в России и редко выезжающие за ее пределы такими вопросами, вероятно, не задаются – незачем да и лицом к лицу, как известно, лица не увидать. Для эмигранта же они возникают в повседневном и безотлагательном общении с инокультурой. Тем острее эти вопросы встают перед русскими, считающими своим вторым домом город и предместья Сан-Франциско.

К тому обязывает память о сохранивших свои убеждения эмигрантах-староверах, о трагически оставленном Форте Росс и о деятельности великого святого Иоанна Шанхайского, пример и подвиг которого продолжает объединять православных верующих. Обязывает и вклад в развитие северной Калифорнии российского государства, недавно закрывшего по требованию властей США здание генерального консульства Российской Федерации на Грин-стрит. Заметный вклад в развитие края вносят теперь и программисты-выходцы из бывшего СССР, а также растущая новая эмиграция тех, кто продолжает думать и говорить по-русски, в той или иной мере связывая себя с Россией.

У этих групп и общин – отличающиеся взгляды на современные события, а также на трудную и породившую немало расколов историю ХХ столетия. «Старые» и «новые» русские общаются нечасто, временами демонстрируя заочное недоверие друг к другу.

Помнящие о своих корнях выходцы из досоветской России выросли в Америке, думают и предпочитают изъясняться по-английски, но при этом активны в церковно-приходской жизни, сохраняют в душе образ России и болеют за улучшение ее отношений с США.

Наоборот, «новые» лучше знают современные российские реалии, думают по-русски, но при этом реже связывают свою жизнь с церковью и храмами, больше озабочены интеграцией в американское общество и меньше – во всяком случае, на первых порах – склонны задаваться сформулированными вопросами. Среди них немало молодежи с космополитичными взглядами на жизнь. Многие из важных вопросов они пока еще не задают – вероятно, по молодости и желанию побыстрее интегрироваться.

Из личного общения знаю, что у некоторых из них «старые» русские ассоциируются с днем вчерашним – экономическим «неуспехом» и устаревшими взглядами на жизнь. Некоторые же вообще полагают, что быть русским – непосильное и никому не нужное бремя.

Все же, несмотря на глубокие внутренние различия, большинство русских разделяют ряд черт, сплав которых и создает характер и идею народа, формирует отношение к жизни, окрашивает взгляд на мир. Один мой знакомый, эмигрант раннеперестроечного времени, немало общающийся с молодыми выходцами из современной России, признался, что уже и сам не понимает, что значит быть русским, если не считать способности говорить и думать на языке. Но русский язык, при всем его самостоятельном значении, есть еще и средство передачи базовых жизненных установок, возникших из соединения славянства, евразийской географии, православной веры и, особенно, опыта жизнеустройства и общения с соседями. В том, что пришедшие в северную Евразию славянские племена выжили и, вопреки суровому климату и внешним вызовам, окрепли, переплелись с соседями и не утратили при этом своих корней и идентичности и есть особый смысл, загадка и чудо русской идеи. В нем – основа веры в исключительность и особое предназначение русского народа в мировой истории, ярко проявившееся в его философии.

Вера в национальную исключительность вытекает из внутреннего осознания важности и мирового значения того, что сделано русскими. В этой вере – немало мистического, как немало мистического и в самом православном вероисповедании. В русской идее заключены тайна и потаенный смысл, которые славянофилы, а до них Филофей Псковский обозначали понятием богоизбранности.

Всякий раз, когда русские подвергаются давлению извне, как сегодня со стороны Запада, они сплачиваются и демонстрируют склонность к замкнутости и национализму. Но главное в русской культуре связано со стремлениям преодолевать локальность и национализм, демонстрируя сформулированную писателем «всемирную отзывчивость» и веру в установление справедливости.

Русский – это не только не язык или этнос, но связанное с поиском справедливости отношение к жизни. Те, кому такое отношение отказывается близко, отчасти становятся русскими, даже если их культурно-исторические корни отличаются от славянских и православных.

Поэтому русский – это тот, кто задается вопросами справедливости и кто связывает пути их решения с Россией. Те эмигранты, для которых такие вопросы и решения превращаются в помеху на пути к интеграции в американское общество, перестают быть русскими, даже если продолжают говорить по-русски. Те же, кто не перестал сопереживать России  – при всех различиях своего отношения к истории и современности страны – остаются русскими, независимо от места их проживания, в любой точке земного шара.

Но важен не только сам факт размышлений и переживаний о России. Важно и содержание этих переживаний. Важно, что именно занимает мысли русского и как именно он(а) формулирует занимающие его жизненные вопросы. Здесь принципиальным значением обладают две идеи – справедливость устроения жизни и государства и ответственность за подержание мирового порядка.

Вопросы справедливости занимают, конечно, не только русских, но и всех, кто сталкивается с решением повседневных проблем и поиском хлеба насущного. Однако русские, пожалуй, больше других склонны об этих вопросах не только думать, но и – в силу частой неустроенности жизни российской – мучиться ими. Для русского решение вопроса справедливости – не в поддержании общественной иерархии, как для китайца, не в правовой дисциплинированности, как для немца, и не в индивидуальной политической свободе, как для американца, а в достижении социального, экономического и политического равенства.

Русская культура, при всей глубине ее веры божественное предназначение, демонстрирует немало лево-социалистического эгалитаризма. Впрочем, не только левого, ведь корни такого эгалитаризма – в общинном выживании в условиях тяжелого климата, в идее православного раздела общего имущества и помощи нуждающимся, в содержании княжеской дружины для обеспечения внешнего мира и безопасности.

В зависимости от условий, вера в эгалитарную справедливость принимает различные формы. Русская идея — по ту сторону правого и левого. Она может проявляться в терпеливом приятии тяжелых налогов государства и жертвенности перед лицом внешней опасности. Но она может вести и к бунту против коррупции и злоупотреблений власти. В случаях неспособности что-либо изменить тяга к справедливости оборачивается глубокой депрессией и настроением «все – к черту».

Русский человек редко равнодушен или не замечает вокруг себя несправедливости. Среди русских чаще встречаются борцы или пьяницы и гораздо реже — циники. Довольный жизнью западный обыватель в русском контексте воспринимается как лодырь сродни Обломову. В представителях же среднего класса, в «среднем европейце» многие русские, подобно философу Константину Леонтьеву, могут разглядеть «орудие всемирного разрушения».

«Офисный планктон», как полупрезрительно отзываются сегодня о городском среднем классе, не заслуживает уважения. Справедливость – в борьбе, а не в усредненности или приятии жизни такой, как она есть. Жизнь несправедлива и ею нельзя быть довольным. Искать, вопреки всему, личного счастья постыдно.

Наконец, русский не будет русским, если хотя бы ментально не пытается устроить судьбы мира и преодолеть не только внутреннюю несправедливость государства, но и неустроенность глобальную. У каждого русского таксиста есть своя теория того, куда «катится» мир. При этом порядок для русских – результат не только равновесия сил или торжества идеи либеральной демократии. Русские не раз доказывали славу своего оружия, стойкость и умение побеждать, но, вопреки распространенному убеждению, вовсе не считают силу окончательным авторитетом.

Победа для русского невозможна без веры в справедливость и без бога, который не в силе, а в правде. «Сила правду знает да не любит сказывать» — говорит другая русская пословица. Поэтому ответственность русских сегодня – не только за восстановление нарушаемого США баланса сил, но и создание справедливых правил поведения и принятия решений в мире.

Справедливость – не в навязывании из единого центра «хороших» и «прогрессивных» идей, а в создании для различных культур условий, которые  помогут им культурам реализовать свои лучшие стороны в движении к справедливому международному обществу. И пусть в этом соревновании победит лучший. Русскому здесь комплексовать не приходится, ведь его идея справедливого государства куда достойнее идей справедливости частного собственника, лучшего этноса или высшей расы.

Словом, русский в любом пространстве и времени – тот, кто разделяет идею эгалитарной справедливости, сопереживает России и убежден, что без этой идеи и без сильной России мир обречен. В сбережении этой идеи и заключается предназначение русских, где бы они ни жили. И хотя жизненные обстоятельства России и русской эмиграции различаются, идея спасения остается общей. Пронести эту идею — особенно, в эмиграции — непросто, и для многих это, действительно, нелегкая ноша. Но легких путей русским никто и не обещал.



Андрей Цыганков
Профессор международных отношений Университета Сан-Франциско, автор ряд книг о России, русской мысли и российско-американских отношениях

Автор
Андрей Цыганков
Поделиться
Комментировать

Популярное в разделе