Для значительной части населения советской державы Свердлов остался председателем ВЦИК РСФСР (высшего законодательного, распорядительного и контролирующего органа государственной власти), занявшим этот пост через две недели после октябрьского переворота. Мало кто помнил, что еще с августа 1917 года он возглавлял секретариат ЦК РКП(б) и поэтому после захвата большевиками власти превратился фактически в главного начальника отдела кадров военно-полицейского государства. Суровая партийная дисциплина с ее по существу военной субординацией служила ему тем рычагом, которого не хватало Архимеду, чтобы перевернуть мир.

Действуя по четко сформулированному позднее принципу «кадры решают все», особое внимание он уделял личному составу ВЧК, направляя туда лучших, по его мнению, большевиков. Не случайно его черное облачение, «блестящее, как полированный лабрадор» (кожаные сапоги, штаны, куртка и фуражка) немедленно заимствовали чекисты и комиссары. Сам Дзержинский, получая время от времени директивы Свердлова по работе ВЧК (формально подчиненной Совнаркому или, иными словами, Ленину), тут же претворял их в собственные приказы.

К лету 1918 года вся верховная власть в стране сосредоточилась в руках Ленина и Свердлова, а так называемое коллективное руководство государством и партией свелось к единоличным указаниям того или другого повелителя. Только Ленина облекал, как правило, собственные решения в форму постановлений Совнаркома, тогда как Свердлов, повсюду таскавший с собою портфель с бланками и печатями ВЦИК и ЦК РКП(б), сам писал свои распоряжения на определенном бланке и сам же скреплял их соответствующей печатью. Соратники видели в Свердлове бесспорного лидера, человека точного политического расчета, оптимального организатора, «передвигающего шахматные фигуры на доске партии»; он пользовался безоговорочной поддержкой мощного клана уральских большевиков.

В январе 1919 года Свердлов сформировал и возглавил Организационное бюро (Оргбюро) ЦК РКП(б). Своим заместителем в Оргбюро он назначил верного ему наркома финансов Н.Н.Крестинского. Второго члена Оргбюро, бывшего санитарного врача М.Ф.Владимирского – человека совершенно никчемного, но неизменно послушного любому начальству – Свердлов присмотрел на скамейке запасных Московского комитета партии. Основной задачей нового учреждения считалась подготовка предстоящего съезда партии; на деле «тройка» выносила постановления по конкретным оперативным вопросам. Наибольшую известность получил циркуляр Оргбюро от 24 января 1919 года о «расказачивании» – массовом расстреле казаков с конфискацией у них всего хлеба.

Оргбюро присвоило себе право вещать и распоряжаться от имени всей партии, центр тяжести пролетарской диктатуры перемещался из Совнаркома в кабинеты ВЦИК. Оставалось только утвердить «перераспределение сотрудников» на партийном съезде, но до его открытия Свердлов не дожил.

Внезапная смерть Свердлова, погребенного без проведения патологоанатомического исследования, привела рядовых большевиков в полное недоумение. Они знали, что до рокового дня 16 марта председатель ВЦИК отличался несокрушимым здоровьем. В начале октября 1918 года он перенес, как будто, легкое простудное заболевание, но с тех пор спал не больше пяти часов в сутки, зимой щеголял в легком пальто и от предложения отдохнуть отмахивался со словами: «Пустое… Вы же знаете, что я не устаю и не болею…». 

В пятницу 7 марта поезд председателя ВЦИК прибыл в Орел к обеду. Чтобы потрафить начальнику державы, местные власти объявили в тот день праздник по случаю основания Коминтерна и собрали митинг в железнодорожных мастерских. Свердлов отрядил туда агитаторов, потом, не утерпев, забежал сам, пробасил короткую зажигательную речь и вернулся в свой вагон охрипшим. К вечеру 8 марта он приехал в Москву и, несмотря на недомогание, провел совещание Президиума ВЦИК и подписал «Положение об особых отрядах при ВЧК». С этого дня его уже не отпускала лихорадка с повышением температуры тела до 39-40 градусов. И все-таки утром 9 марта он, как всегда, занимался делами в служебном кабинете, а вечером заседал то в Совнаркоме, то в Президиуме ВЦИК.

В ночь на 10 марта жена Свердлова проинформировала Ленина о болезни мужа, заодно переслав вождю, как припоминала она впоследствии, несколько документов, с которыми председатель ВЦИК хотел срочно ознакомить председателя Совнаркома. В действительности, как следовало из ее сопроводительной записки, речь шла лишь об одной важной бумаге, составленной Г.Д. Заксом – заведующим отделом ВЧК по борьбе с должностными преступлениями (по сути начальником службы внутренней безопасности). Поскольку копии у Свердлова не осталось, она просила вождя возвратить письмо (скорее всего рапорт) Закса председателю ВЦИК. Неизвестно, какие сведения содержались в этом документе, не сохранившимся в личном фонде Свердлова, и как отреагировал на них вождь мирового пролетариата. 

С понедельника 10 марта к медицинскому обслуживанию Свердлова приступил доктор Ф.А.Гетье, и больной начал выполнять какие-то врачебные рекомендации, не выпуская из рук тугоподвижный штурвал государственной власти. Он просматривал поступающие телеграммы, подписывал постановления ВЦИК, а 12 марта провел заседание Оргбюро, на котором решил мимоходом вопросы «перераспределения» сотрудников ВЧК.

В субботу 15 марта Свердлов разговаривал по телефону с Лениным и даже обещал вождю скоро поправиться, потом присутствовал на заседании Президиума ВЦИК, а ночью, по словам секретаря ВЦИК В.А. Аванесова, участвовал в работе Совнаркома. Его по-прежнему трепала лихорадка, но уложить его в постель удалось лишь после того, как температура тела повысилась до 40 градусов. Тем не менее воспалительный процесс в легких 15 марта как будто не определялся. Родственники и соратники, толпившиеся в квартире, надеялись на скорое выздоровление Свердлова, но утром 16 марта их поразило необычное возбуждение больного. Он непрестанного твердил что-то о наступающем съезде партии, укорял «левых коммунистов», якобы укравших у него какие-то резолюции, и просил поискать эти бумаги под его кроватью. Аванесов и жена больного расценили его поведение как проявление бреда и галлюцинаций.

За полчаса до смерти Свердлова посетил Ленин. О чем они говорили, окружающие либо не услышали, либо не хотели вспоминать. Аванесову показалось, что больной скончался через четверть часа после того, как вождь покинул квартиру председателя ВЦИК; по словам управляющего делами Совнаркома В.Д.Бонч-Бруевича, Свердлов сначала что-то объяснял Ленину, потом затих, сжал его руку и умер. Хоть мемуары Бонч-Бруевича никогда не заслуживали доверия, на этот раз он, похоже, лишнего не примыслил, так как Ленин, расставшись с председателем ВЦИК и зайдя в свой кабинет, сразу же уведомил по телефону Троцкого о кончине соправителя.

На следующий день лишь одна московская газета, выходившая небольшим тиражом, опубликовала официальное медицинское сообщение о смерти Свердлова. Во вторник 18 марта только одна «Петроградская правда» перепечатала это заключение:

«Яков Михайлович Свердлов заболел 7 марта, простудившись на митинге в Орле. Первые дни, хотя температура доходила временами до 40, кроме катара верхних дыхательных путей – насморка, кашля и легкой ангины, – ничего не отмечалось, и общее состояние было вполне удовлетворительно, так что все внушало надежду на то, что дело ограничится простой инфлюэнцей. Но в ночь с 10 на 11 марта температура, начавшая уже опускаться, вновь поднялась до 40,3, и на следующее утро появился воспалительный фокус в правом легком. Начиная с этого дня, болезнь приняла очень тяжелое течение: воспаление, быстро распространяясь, заняло всю нижнюю и часть верхней доли правого легкого, а затем перешло на левое легкое, постепенно занимая все большую и большую поверхность. Одновременно с развитием воспаления стали быстро падать силы больного, появились бред, сопровождающийся галлюцинациями, беспокойное состояние, бессонница, и болезнь приняла форму тяжелого геморрагического воспаления легких, или так называемой испанской болезни. 14 марта сердце, все время работавшее вполне удовлетворительно, начало слабеть: пульс стал слабее и чаще, дыхание участилось, появилась синюха губ и ногтей. Пущенный в ход весь арсенал сердечных средств мало достигал цели, улучшая лишь на короткое время сердечную деятельность, и 16 марта в 4 часа 55 минут дня Яков Михайлович скончался при явлениях паралича дыхательных центров и слабости сердца.
Главный доктор Солдатёнковской больницы Ф.А.Гетье».

Испанской болезнью, или просто испанкой, именовали в те годы гриппозную эпидемию. Зимой 1919 года эпидемия испанки в Москве пошла на убыль, словно вытесняемая другими инфекциями. С марта 1919 года в столице бушевали натуральная оспа и сыпной тиф. Свой грипп Свердлов подхватил, вероятно, в Орле, но это – чуть ли не единственное положение официального медицинского сообщения, не вызывающее особых сомнений. В остальном же информация Гетье, напечатанная так, чтобы она стала известной минимальному кругу читателей, порождала множество вопросов.

Почему неизменно осторожный Гетье нарушил врачебные традиции и ни разу не собрал консилиум у постели умирающего председателя ВЦИК? Или ему по высшим конспиративным соображениям запретили советоваться с коллегами?

Еще в сентябре 1918 года по указанию Ленина в Кремле «организовали» некое подобие стационара с приемным покоем и амбулаторией для руководящих партийных кадров. Почему же крайне осмотрительный Гетье пошел на ничем не аргументированный риск лечения своего пациента на дому и не настоял на его переводе если не к себе в Солдатёнковскую больницу, то хотя бы в приемный покой при Кремлевской амбулатории? Или высокие инстанции сочли нецелесообразной госпитализацию погибающего председателя ВЦИК?

По официальному медицинскому заключению, массивная гриппозная пневмония с вовлечением в патологический процесс почти всего правого, а затем и левого легкого выявилась у больного не то 11, не то 12 марта. Столь обширное воспаление легких не могло не сопровождаться очень тяжелой одышкой, а в связи с гриппозным характером поражения – еще и кровохарканьем. Как же удалось больному с такой одышкой и кровохарканьем вести заседания то Оргбюро, то Президиума ВЦИК, да к тому же участвовать в работе Совнаркома поздним вечером 15 марта? Как он вообще сумел выбраться из постели? И на каком основании у окружающих, по рассказу Аванесова, сложилось впечатление, будто 15 марта воспалительный процесс в легких не определялся? Не имея медицинского образования, они могли ориентироваться только на мнение лечащего врача. Неужели Гетье не распознал пневмонию за сутки до смерти больного? 

Из того же официального врачебного заключения, составленного Гетье, следовало, что бред и галлюцинации возникли у больного одновременно с развитием легочной патологии, а 14 марта наступило фактически преагональное состояние. Но агонирующий больной с грубыми психическими расстройствами не мог заниматься государственными делами, готовить резолюции к партийному съезду, подписывать новые декреты и беседовать с вождем мирового пролетариата. В таком случае напрашивается вывод: у Свердлова была возможность заболеть испанкой, но причину его смерти Гетье утаил.

Последнее свидание председателя Совнаркома и председателя ВЦИК соратников скорее удивило, чем растрогало, ибо эта встреча очень плохо вязалась с характером вождя мирового пролетариата. Жизнеутверждающая способность пожертвовать миллионами сограждан гармонично сочеталась у Ленина с трепетным отношением к собственному здоровью. Одно дело поставить на кон свою страну, а другое – рисковать собой и, очертя голову, встречаться лицом к лицу с грозной испанкой. 

Между тем вереница экстраординарных происшествий, начиная с покушения на его жизнь 30 августа 1918 года и кончая скоропалительной кадровой перетасовкой в марте 1919 года, неумолимо подводила Ленина к мысли о комплоте, созревшем в его окружении. Инициативный и самостоятельный председатель ВЦИК уже отхватил себе изрядную часть ленинской власти и деловито примерялся к оставшейся, что не могло не подталкивать вождя мирового пролетариата к соответствующим ответным действиям. Неписаные правила непросвещенного деспотизма побуждали его не только сговариваться при необходимости с врагами, но и своевременно избавляться от чересчур активных и честолюбивых соратников. Вот тут-то и подоспела испанка.

Нет смысла ожидать в будущем определенного ответа хоть на какой-нибудь из неизбежных в этой ситуации вопросов: понял ли председатель ВЦИК, что его планы раскрыты; в чем хотел он убедить Ленина, посылая ему в ночь на 10 марта таинственное донесение начальника службы внутренней безопасности ВЧК Закса; какие бумаги пропали у Свердлова за последние дни его жизни; только ли болезнью объяснялось охватившее его 15 марта возбуждение, которое соратники связывали с «расшатанной нервной системой», и что все-таки объяснял он вождю мирового пролетариата непосредственно перед смертью? Ясно лишь одно: Ленин навестил умирающего не из милосердия, а просто потому, что нуждался в информации о каких-то деталях потенциального дворцового переворота.

Здесь допустима одна неординарная версия. Из воспоминаний М.И. Ульяновой известно, что весной 1922 года Ленин обратился к Сталину с просьбой дать ему яд, если его болезнь завершится развитием паралича. В феврале 1923 года Ленин, по словам Троцкого, неожиданного вызвал к себе Сталина и уже потребовал «доставить ему яду». Между тем в ноябре 1922 года Рыков, выступая перед соратниками на праздновании очередной годовщины октябрьского переворота, вдруг разоткровенничался и сообщил, что пять лет назад лидеры большевиков во главе с Лениным «держали в карманах цианистый калий для того, чтобы в случае неудачи революции отравиться».

Пока в стране полыхала гражданская война, предусмотрительному Ленину надо было, очевидно, бережно хранить имевшийся у него ядовитый препарат. Однако на пятом году после октябрьского переворота цианистого калия у него не оказалось. Куда же задевал он тогда это самое популярное в начале ХХ века отравляющее вещество? Не предложил ли он Свердлову свой быстродействующий яд вместе с обещанием предать забвению все прегрешения разоблаченного соправителя? И не с приемом ли цианистого калия связаны странные обстоятельства скоропостижной смерти председателя ВЦИК, сжавшего на прощание руку верховного вождя?

Как только недавний соправитель угас, вождь безмолвно направился в свой кабинет. Там он связался по телефону с Троцким и взволнованным глухим голосом произнес всего одно слово: «Скончался». «Мы подержали еще некоторое время трубки, – вспоминал впоследствии Троцкий, – и каждый чувствовал молчание на другом конце телефона». Настоящие большевики понимали друг друга без лишних вопросов.

Виктор Тополянский

Новая газета