Сентиментальный фальсификатор

Кривое зерцало российской государственности Уверен, со школьной скамьи многие наши читатели не заглядывали в тексты Николая Карамзина. А подавляющее большинство не читало его и тогда… Так, что-то застряло. «История государства Российского». Наиболее памятливые, возможно, вспомнят белые масонские перчатки, которые Карамзин саркастично бросил в гроб Пушкина: «Врешь, брат, от нас не уйдешь…» А между тем перечитывать Карамзина нужно и даже жизненно необходимо. Ибо без него совершенно непонятно, откуда у российского правящего класса такое отвращение и такая ненависть к России и ее народу. Первый официальный историограф Российской империи Карамзин положил всю свою жизнь на искусное формулирование и вдалбливание в головы образованных русских самой свирепой, самой махровой, вспоенной всеми надеждами всех ненавистников России русофобии. И нельзя сказать, что труд его не увенчался успехом… Об этом в новой книге Александра Тюрина «Война и мир Ивана Грозного», вышедшей в московском издательстве «Эксмо».

Презрение к людям других культур, столь свойственное «высокоразвитым» европейцам, соединилось с высоколобой теорией культурных кругов и породило идеологию одного-единственного большого культурного круга. 

Западные страны – это мировой центр. Здесь происходит прогресс во всех его формах: технологической, политической, социальной и так далее. Чем дальше от центра к периферии, тем больше отсталости, дикости, невежества, несвободы в наследственных генетических формах. Там живут орки из «Властелина колец» и персы с ксерксами из «Трехсот спартанцев». Лишь из западного центра происходит распространение всех и всяческих достижений. Только в подчинении центру-Западу может заключаться позитивная роль периферии. Вам нравится слушать виолончель (или MP3-плейер)? Запомните, вы обязаны этим Западу (То, что любое техническое и культурное достижение существует лишь как элемент связной совокупности знаний, развивающейся во времени, конечно же, игнорируется западноцентристами. Вытащите из этого континуума знаний, например, шумерских изобретателей и древнеегипетских рационализаторов, и вместо виолончели (или плейера) у вас останется бубен и дудка.). Если центр совершает какие-либо жестокости и несправедливости по отношению к периферии, то они в любом случае содействуют мировому прогрессу; ими можно пренебречь и постараться их забыть – ради общего блага. Любые посягательства периферии на права центра – это агрессия и бессмысленное варварство.

Вместе с реформами Петра западный расизм пришел и к нам, поселился в головах образованного (а если точнее, власть имущего) класса. Чувство неполноценности этот класс компенсировал тем, что еще не совсем осознанно играл роль маленького «просвещенного» Запада в огромной «варварской» стране, всячески отделяясь от нижних сословий – в культуре, привычках, переходя даже в повседневном общении на языки «культурных наций». И вот это не вполне сознаваемое отделение получило четкое оформление у Карамзина. 

Николай Михайлович Карамзин своей «Историей государства Российского» отделил российский образованный класс от темного русского прошлого. На личности Карамзина невозможно не остановиться. Наивный писатель-сентименталист, нравоучитель, западник, певец свобод и по совместительству – убежденный крепостник, апологет идеологии просвещенного абсолютизма, член московской масонской ложи, Карамзин нанес колоссальный удар по адекватному восприятию российской истории, вообще по историзму. Почему колоссальный?

Николай Карамзин был официальным историографом Российской империи, имевшим монопольные права как на использование всех архивов, так и на написание первой всеобщей истории Российского государства. Так что напрашивается сравнение «Истории» Карамзина с печально известным «Кратким курсом истории ВКП (б)». Стоит отметить, что с архивами историограф работал оригинально, по-писательски. После его работы с документами исчезли десятки (если не сотни) древних рукописей и свитков. По крайней мере с тех пор никто их больше не видел. 

От образа Ивана Грозного, созданного писателем Карамзиным, ни наша история, ни наша историческая литература так уже и не смогли избавиться.

«До появления в свет IX тома Истории государства Российского, – замечал современник Карамзина историк Устрялов, – у нас признавали Иоанна государем великим: видели в нем завоевателя трех царств и еще более мудрого попечительного законодателя».

«До появления в свет IX тома «Истории» Карамзина другие мнения, более справедливые, существовали и о лицах, возвеличенных Карамзиным. Так, например, прославленный Карамзиным смиренный иерей Сильвестр князем Щербатовым характеризуется, как человек, который под видом благочестия был льстив и лукав», – писал профессор Е.А. Белов, занимавшийся историей российского боярства.

По мнению историка Н.С. Арцыбашева, писатель Карамзин совершил следующее: тщательно собрал все дурное, что писали о Грозном его враги, и опубликовал это без всякой тени анализа.

Что же могли написать об Иване Грозном его враги? В XVI в. беспардонное гиперболическое вранье являлось обычным инструментом борьбы против религиозных, социальных, национальных противников. Особенно если противник не имел возможности ответить. Доверять всему, что написали об Иване Грозном его недоброжелатели, – это то же самое, что доверять всему тому, что европейцы XVI в. писали о евреях, неграх и индейцах. 

Например, европейцы в то время целиком полагались на мнение Плиния Старшего, что евреи поклоняются свинье, отсюда, кстати, и испанское прозвище для евреев, оставшихся в Испании после 1492 г. – marranos, то есть «свиньи». Доверяли европейцы и мнению ряда других авторов, что иудеи то и дело убивают христианских младенцев ради приготовления ритуальной еды, это было причиной регулярных погромов. Негры в то время причислялись к «детям дьявола», а индейцы, считалось, беспрерывно пожирают друг друга, включая собственных мам, пап, бабушек, дедушек и детей. 

Общепринято было также мнение, что женщины варят из младенцев колдовское варево и летают на шабаш к сатане, которого прилежно целуют в задницу – за что сотни тысяч европейских женщин отправились на костер. Желающим изучить стиль мышления в «цивилизованной Европе» того времени рекомендую почитать книгу двух профессоров Кельнского университета, Шпренгера и Инститориса, под названием «Молот ведьм». Там можно узнать «о способе, коим ведьмы лишают мужчин полового члена» и о том, как нехорошие женщины «производят градобитие и грозу и направляют молнии на людей и животных».

Учитывая уровень ненависти и непримиримости пропагандистов XVI в., можно представить «объективность» Карамзина. 

Обычным приемом Карамзина было «текстологическое лукавство», когда из цитируемого текста он выбрасывал те части, которые противоречили его идеологической конструкции. Это подмечали уже современники Карамзина – Н.И.Тургенев, Н.С. Арцыбашев, Ф.В. Булгарин, а далее С.М. Соловьев.

Собственно говоря, большинство серьезных ученых считают произведение Карамзина литературным памятником. Карамзин, и это ясно при трезвом взгляде на его сочинения, не аналитик. Это политический писатель, создающий яркие афористические образы, достаточно схематические и одноплановые: неуравновешенный тиран Грозный, слабохарактерный Федор Иоаннович, потерявший народную поддержку узурпатор Годунов. Карамзин напоминает средневековых авторов, сочинявших так называемые «бестиарии» – нравоучительные истории о человеческих характерах, в которых действовали свирепый лев, жестокий волк, хитрый лис, трусливый заяц. Но в России поэт – больше, чем поэт, литератор – больше, чем литератор, и от этой потери специализации идет огромное число наших бед. 

Кое-что уже сказал Пушкин в своей эпиграмме на Карамзина:

Послушайте: я сказку вам начну

Про Игоря и про его жену,

Про Новгород, про время золотое,

И наконец про Грозного царя...

– И, бабушка, затеяла пустое!

Докончи нам «Илью-богатыря».

По мнению Г.А. Гуковского, Карамзин остался в пределах «механического мышления политических писателей XVIII столетия. Историзм Гердера прошел мимо него... Он говорит о Святославе и Олеге совершенно так же, как он говорил о бедной Лизе и Эрасте. Внутренние побуждения, характеры, склад понятий людей IX столетия в его изображении ничем не отличаются от склада людей XIX века».

Классический пример сентиментальной фальсификации. Иоанна Грозного историк оболгал с особым цинизмом

До какой-то степени Карамзина можно понять и простить. Осмысление собственной истории оказалось фундаментальной проблемой русской культуры, не решенной до сих пор. На рубеже XVIII–XIX вв., выходя на сцену после тысячелетнего младенчества, она попадает вместо первого класса сразу в десятый класс европейской школы. Невинный малыш с большими наивными глазами оказывается в окружении пахнущих тестостероном и коварством бугаев. 

Вместо самостоятельных доказательств русская культура пользуется чужими формулами. Вместо поиска смыслов заимствует схоластические универсалии, именуемые: Свобода, Добродетель, Воля, Прогресс. 

Николай Карамзин, знакомясь в 1789–1790 гг. с политической, культурной и экономической жизнью Швейцарии или Британии, с восхищением видит богатство этих стран, многообразие социальных форм, несравнимое с Россией. Однако он даже не пытается понять исторически сформированные механизмы, порождающие и это богатство, и многообразие. Карамзин, как акын, – что видит, то и поет. А видит он цветы, но не корни и почвы.

«Почему у нас не так?» – вот постоянный вопрос русского полуобразованного дворянина Карамзина, снующего по Европе. Он ищет простых и быстрых ответов. И вот вина тирана, непросвещенность народа – и есть самый быстрый и простой ответ. 

«Итак я уже в Швейцарии, в стране живописной натуры, в земле свободы и счастья!» – восклицает Карамзин. Ах, почему бы не взять и не перенести швейцарское «счастье» в Россию, думает он. И вряд ли Николай Михайлович понимает, что это то же самое, что перенести «живописную натуру» и швейцарское благоприятное положение между Францией, Германией и Италией на русскую равнину.

Кстати, с такими же мыслями по Швейцарии будут колесить и другие полуобразованные россияне, включая В.И. Ульянова. 

В Англии Карамзин видит образцовое государство, не понимая, что за английским богатством лежит вовсе не замечательная «добродетель», а определенное географическое положение, способствовавшее вовлечению Англии в морскую торговлю, а затем в работорговлю и эксплуатацию колоний. Как раз в год пребывания счастливого Николая Михайловича в Лондоне в британской Бенгалии, ограбленной колониальными властями до нитки, царит страшный голод. Счет жертв идет на многие миллионы. А если бы добрался любознательный русский путешественник хоть до Ирландии, то мог бы увидеть местных жителей, которые «живут в грязи и убожестве на картошке и пахте, без башмаков и чулок, в домах, таких же удобных, как английский свиной хлев». 

Даже проезжая российские провинции Эстляндию и Лифляндию, Карамзин с тоской замечает: «Мужик в Лифляндии или в Эстляндии приносит господину вчетверо больше нашего казанского или симбирского» и добавляет, что прибалтийские крестьяне работают на своих господ «со страхом и трепетом во все будничные дни». 

Различное состояние земледелия в разных странах и регионах господин нравоучитель неизменно объясняет не различием объективных условий, а леностью одного народа (русских) и прилежанием другого (пруссаков, швейцарцев, курляндцев). Особенно забавно видеть у «мыслителя» искреннюю печаль по поводу того, что русский мужик не так самоотверженно и дисциплинированно кормит своего господина, как лифляндский или эстляндский («Как один мужик двух генералов прокормил» станет известно российским барам только в конце XIX в.)

Даже масон М. Багрянский написал о карамзинских «Письмах русского путешественника»: «Обо всем, что касается Отечества, он говорит с презрением и несправедливостью, поистине возмутительной, обо всем, что касается чужих стран, он говорит с вдохновением». 

Краски у Багрянского ничуть не сгущены. Сам Карамзин безо всякого стеснения провозглашает: «Путь образования или просвещения – один для народов; все они идут вслед друг за другом. Иностранцы были умнее русских: и так от них надлежало заимствовать...» 

Я даже представляю, с какими мыслями Николай Михайлович смотрит на русского лакея, подносящего ему блюда за обедом, – «вроде и одел его по-человечески, и побрил, а все равно ходит косолапо, и в животе у него бурчит, и смотрит тупо».

И вот с таким уровнем понимания исторических процессов господин литератор Карамзин берется писать российскую историю. 

Не просто берется, а, пользуясь протекцией могущественных друзей-масонов, добивается назначения указом Александра I на должность официального историографа. Карамзин получает и единоличное право на создание и публикацию обобщающего труда по истории России, и хорошее многолетнее денежное жалованье. 

В 1804-м, императорским указом, новоиспеченный историограф был пожалован из отставных поручиков в надворные советники (седьмой класс по Табели о рангах), что соответствовало званию профессора. Недурной скачок из младших лейтенантов в доктора наук. 

Как это по-нашему. Только ведь в России власть назначает на важнейшие информационные посты людей, которые считают, что их собственный народ глупее и ленивее других народов. 

Господа историки, если вы хотите жить долго и счастливо на хорошее государственное жалованье, если хотите бесконечно издаваться и иметь прекрасные гонорары, если желаете быть обласканными просвещенной властью и образованным обществом – вы должны быть уверены во второсортности русских. 

Если же вы хотите прожить короткую жизнь в нищете и неудачах, то ваше право считать все народы равными. Тогда вы можете заниматься расследованием исторической правды. Насколько вам хватит здоровья.

Девятый том карамзинской «Истории», посвященный «жестокостям» Ивана Грозного, выходит 21 мая 1821 г. и имеет огромный общественный резонанс, несмотря на приличную цену в 15 рублей. 

Декабрист Н.И. Лорер свидетельствует, что «в Петербурге оттого только такая пустота на улицах, что все углублены в царствование Иоанна Грозного». 

Из этого тома русская читающая публика наконец узнает, что русские государи есть «бедствие для человечества». 

Вот он, момент истины. Курбский, король Стефан Баторий, генерал Понтус Делагарди, хан Девлет Гирей, на которых смерть сотен тысяч русских людей, могут плясать от счастья в своих могилах – они теперь правы. Они – борцы против врага всего человечества. 

«В своем уединении прочел я девятый том Русской истории... – восторженно писал декабрист К. Рылеев Ф. Булгарину. – Ну, Грозный! Ну, Карамзин! Не знаю, чему больше удивляться, тиранству ли Иоанна или дарованию нашего Тацита». Пораженный и вдохновленный Рылеев приложил к письму свою историческую думу-панегирик «Курбский» и стал думать другую думу: о свержении самодержавия. 

И хотя на протяжении XIX в. выходили работы, авторы которых пытались понять свершения Ивана Грозного, – достаточно вспомнить К.Д. Кавелина, И. Эверса, Е.А. Белова, К.Н. Бестужева-Рюмина, И.Д. Беляева, Н.П. Павлова-Сильванского, однако самые популярные дореволюционные историки находились в фарватере карамзинской «исторической мысли». Карамзин – один из немногих русских историков, труды которых были изданы на Западе, причем почти немедленно. 

Среди прочих «достижений» знаменитого придворного историографа – прямолинейный норманизм, слащавое изображение Новгородской феодальной республики и Речи Посполитой в виде оплотов свободы, назойливое применение выспреннего этнонима «россияне» даже к раннему Средневековью и представление истории России как «истории государей», среди которых одни были хорошими, другие – плохими. «Хорошие» были те, которые не делали резких движений, уважали Запад и жили в полном согласии с аристократией. 

Карамзин принес всю многотрудную жизнь Ивана Грозного в жертву своей концепции просвещенного, то есть западноцентричного монарха – ведь его «История государства Российского» предназначалась в первую очередь для чтения императором Александром I. 

Покушения Ивана Грозного на права аристократов нестерпимы для Карамзина, ведь он выступал против освобождения русских крестьян, чтобы не претендовали они на землю, «которая (в чем не может быть спору) есть собственность дворянская». 

Карамзин творит идеологию просвещенного западнического абсолютизма, показывая на примере Ивана Грозного, каким не должен быть русский правитель. Он максимально реализует тезис, что история – это политика, обращенная в прошлое. 

И главный читатель Карамзина – император Александр I – действительно ни в чем не похож на Грозного. Его царство так напоминает польскую шляхетскую олигархореспублику XVI в. с господством частного права по отношению к крестьянину и с ориентацией на вывоз дешевого хлеба на западноевропейские рынки. 

И пусть в императорской России нет столичного сейма, но полно сеймиков – местных дворянских собраний. И с шляхетским veto император Александр так же хорошо знаком, как и польские короли XVI в. Как польских королей обступали всесильные магнаты, так и Александр окружен российской аристократией. Отлично знает «всевластный» император, как наша аристократия умеет «избирать» монархов – с помощью гвардейской руки, сжатой на горле миропомазанника. Сам он, будучи маленьким принцем, участвовал в заговоре, организованном английским посольством и аристократами-душителями, против своего папы, императора Павла.

Ну зачем тогда ссориться с аристократией, если можно жить счастливо и вместе и совсем не так, как Иван Грозный со своими боярами? И зачем ссориться с владычицей морей? 

Вот и везут английские суда русский хлеб в Англию, оставляя русского крестьянина полуголодным, а обратно, для услаждения аристократии, «все, чем для прихоти обильной торгует Лондон щепетильный». 

В Александрово царствование Россия превратилась в английскую сырьевую колонию, наподобие цинского Китая, и продолжительность жизни русского была почти в два раза короче, чем продолжительность жизни финна. И это в одной стране! 

В Александровой империи Польша, прибалтийские провинции, Финляндия – обласканные привилегиями и вольностями, освобождениями от податей и повинностей – совсем другой мир, чем коренная Россия. Это наш собственный Запад, который так люб западноцентричному царю всея Руси.

В царствование Александра Россия постоянно приносилась в жертву Европе, истекала кровью ради английских интересов, удобряя русской плотью европейские поля. За английские колониальные деньги русские солдаты десятками тысяч гибли под Аустерлицем, Дрезденом, Лейпцигом и так далее. Пока Александр I поддерживал «европейское равновесие», британцы захватывали колонии и океаны.

Придворный историограф поработал на славу, он действительно доказал императору, что НЕ НАДО БЫТЬ подобным Ивану Грозному. Воистину просвещенный Александр реализовал лозунг Карамзина: «Все народное ничто перед человеческим. Главное дело быть людьми, а не славянами». Конечно, конечно, главное дело быть млекопитающими, позвоночными, многоклеточными и так далее. За внешне цветастой карамзинской формулой (которую потом не раз повторят на разные лады российские интеллигенты) скрывается то, что интересы ближнего должны быть принесены в жертву абстракции. Начиная с Карамзина мы видим в России непрерывное участие идеократии в управлении страной. Причем из всех видов идеологии самой устойчивой оказалась идеология национальной ущербности. Ее потребляли и императоры, и революционные вожди, и генсеки, и президенты, и реакционные элиты, и революционные круги. 

С 21 мая 1821 г. начался четкий каунтдаун для Российской империи, которая во мнении русских образованных людей оказалась поражена первородным грехом «тирании». В осознании все большего числа людей «тирания» не могла быть изъята из здания русской государственности, но только сломана вместе с ним. 

Прошло менее четырех лет от издания девятого тома карамзинской «Истории», заполненной сентиментальными обличениями «тирании» Ивана IV, как в России произошел элитный бунт декабристов-англофилов, продиктованный идеологическими мотивами. Успех восстания означал бы полураспад страны и превращение остатков Российской империи в «банановые республики», зависимые от английского капитала, – таковые тогда пачками возникали в Латинской Америке. Восстание, хоть и потерпело поражение, привело к долгосрочному вызреванию антимонархических настроений в образованных слоях общества и к страху властей перед столь необходимыми стране реформами. 

Прошло 16 лет, и Александр Сергеевич Пушкин, получивший ту же должность, что и Карамзин – официального историографа при императоре, только уже Николае – погибает в результате заговора, в котором замешаны голландские дипломаты, проавстрийский клан Нессельроде и польские аристократы. Может, потому великий русский писатель не прижился на придворной должности, что двигался совсем в другом направлении, чем Карамзин. Вспомним пушкинские «Клеветникам России» и чеканную фразу: «Клянусь честью, что ни за что на свете я не хотел бы переменить отечество или иметь другую историю, кроме истории наших предков, такой, какой нам Бог ее дал». Совсем не кажется случайным, что вскоре после отъезда Дантеса в Россию приезжает другой француз, маркиз де Кюстин, сочиняющий русофобский памфлет по заданию своего правительства накануне Крымской войны. И, конечно же, оный господин имеет настольной книгой французский перевод цареборческого тома карамзинской «Истории».

Прошло чуть более 90 лет, и русский образованный класс стал откровенно радоваться военным поражениям своей страны. «Разве не ликовало все общество и печать, когда нас били при Цусиме, Шахэ, Мукдене?» – сокрушался замечательный русский мыслитель В.В. Розанов.

Прошло менее ста лет, как русская государственность и русская нация были сметены антитиранической истерией, в которой первую скрипку играл русский образованный класс, выросший на «Истории» Карамзина, на ее бесконечных переизданиях и ее бесчисленных повторениях другими авторами. 

Александр I и российская элита (а Карамзин выражал ее дух) выставили Ивана Грозного и Московское государство в виде некоего пугала, чтобы доказать Западу: «Мы не такие, как он, мы – свои», но пробужденные антигосударственные силы обрушились именно на российскую монархию в ее западном, немосковском варианте.

С распространением грамотности распространялось по всему русскому обществу и непонимание своей истории. Обличение «кровавого правления» Ивана Грозного вовсе не давало очков просвещенному западническому абсолютизму петербургской династии, а становилось проповедью «борьбы с самодержавием», от которой перекидывался мостик к разрушению «тюрьмы народов» любой ценой. 

Можно заметить, что шельмование Ивана Грозного нарастало с количественным ростом российской интеллигенции – образованной прослойки русского общества, которая восхищалась достижениями Запада, оценивая их не аналитически, а подходя к ним культово, инфантильно, по-дикарски. Восхищенная Западом интеллигенция, что дворянская, что разночинная, с самого начала сделала ставку на зависимость. Интеллигент, «страдающий» в гостиной или на кухне от «свинцовых мерзостей» российской жизни и рассказывающий о «красотах Швейцарии», но не способный забить гвоздь в стенку, стал нашим брендом.

Как написал Иван Солоневич: «Интеллигенция дала нам картину и прошлого, и настоящего России, совершенно оторванную от всякой реальности русской жизни – и оптимистической, и пессимистической реальности».

Слепое «религиозное» преклонение русских образованных слоев перед Западом ни разу не дало России пропуск в элитный клуб западных держав, напротив, превращало ее в источник дешевого сырья для этого клуба и лишь увеличивало ее отставание. 

Наши западники так и не поняли основной западной «ценности» – движение вперед начинается c ощущения правильности национального пути, здорового национального эгоизма и уверенности в национальных силах. Недаром знаменитый английский историк А. Тойнби объяснил бурный прогресс Запада соединением индустриализации и национализма. «Без национальной гордости и национального эгоизма просвещенческие гарантии прав не стоили бы бумаги, на которой они были написаны», – пишет современный польско-американский ученый Эва Томпсон, кстати специализирующийся на изучении колониального мышления.

Накануне 1917-го любой гимназист или ученик реального училища, заглянувший, например, в Малый энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона, узнавал об Иване IV только то, что тот был «тираном». Российское государство, получалось, было создано кровожадным чудовищем. И какое отношение у такого школьника могло быть к верховной власти и государству? 

Как писал Иван Ильин: «Россия стала для русской интеллигенции нагромождением случайностей, народов и войн; она перестала быть для нее историческою национальною молитвою, или живым домом Божьим. Отсюда это угасание национального самочувствия, эта патриотическая холодность, это извращение и оскудение государственного чувства и все связанные с этим последствия – интернационализм, социализм, революционность и пораженчество».

И что следом? Уж это мы все прекрасно знаем. 

Великая империя рухнула не из-за военной слабости, не из-за «бездарности» царя, ведь уже к 1916 г. Россия перевела экономику на военные рельсы и, сковывая половину сил противника, начала его бить. Ликвидация Российского государства была произведена не немецкими подосланцами вроде «Николая Ленина», а российской англофильской элитой и западноцентрической интеллигентской массовкой. 

Отменяя «преступную политику самодержавия» (и фактически все русские победы и достижения), новые западнические власти, столичные и местечковые интеллигенты разбрасывались российской государственностью, российскими территориями и русским населением направо и налево. Для них российский путь был закончен. Отныне навеки с Западом – в феврале 1917 г. вместе с западной демократией, в октябре 1917-го – вместе с западным социализмом. Если народ не поспевает за сменой курса, тем хуже для народа. Страдающие за народ интеллигенты-западники оказались способны народ убивать, да так, что никакому самодержавию не снилось.

В одном флаконе в Россию пришли братоубийственная бойня, разруха, голод, эпидемии, исчезновение коренных русских сословий, утрата национальной идентичности, отказ от традиционной веры и культуры. 

Западноцентрическая элита честно заработала катастрофу. Среди ее жертв наверняка были и либеральные авторы тех самых статей в Малом энциклопедическом словаре Брокгауза и Ефрона. «Так случилось, что инстинкт национального самосохранения иссяк в русской интеллигенции, и потому она оказалась неспособною будить инстинкт национального самосохранения в русских массах и вести их за собою. Русский образованный слой глотал европейскую культуру, не проверяя ее выдумки и «открытия» ни глубиною религиозной, христианской совести, ни глубиною национального инстинкта самосохранения», – отмечал философ И. Ильин.

Новая верхушка страны чудесным образом вспомнила о «прогрессивной роли» Ивана Грозного только накануне Второй мировой войны, когда поняла, что может погибнуть вместе со всей страной от рук беспощадных иноземных завоевателей. И вот после ста двадцати лет практически беспрерывного шельмования Ивана IV, в преддверии тотальной войны за выживание народу был ненадолго возвращен образ великого царя-воина, революционера и реформатора. Тут появились и фильм Эйзенштейна, и прекрасная, можно сказать, прорывная работа Роберта Виппера.

Однако в позднесоветскую эпоху вместе с ростом бюрократического рынка, коррупции и самовластья местных «князьков» Иван Грозный опять превращается в «кровавого тирана».

О Грозном теперь пишут недоброжелательный Скрынников, необъективные Кобрин и Флоря, а затем и откровенно невежественный пропагандист Радзинский. Этот последний выделяется из «псевдориков» своей модностью и прямым доступом к телевидению. Он лихо комбинирует «аристократическую» пропаганду в стиле Курбского и «шляхетские» атаки в духе Гейденштейна с посредственной информированностью в отношении основных событий правления царя Ивана. Какие стимулы были у господина драматурга заняться живописанием эпохи Ивана Грозного? Как он признается в интервью иностранным журналистам, ему хотелось создать картину «тысячелетней российской тирании». Тогда для Запада он станет своим, и его будет читать (в сокращенном адаптированном переводе, на ночь, сидя на горшке) американский мистер президент.

Тягостное недоумение вызывает красочный оплачиваемый из казны исторический журнал «Родина», «исторический орган» при президентской администрации. Этот, с позволения сказать, государственный орган время от времени посвящает травле Ивана IV Грозного целые номера. Причем оркестром из «отечественных историков» дирижирует директор Польского культурного (читай пропагандного) центра пан Иероним Граля. 

Представить невозможно, чтобы, скажем, в Израиле правительством издавался журнал «Ха-Арец» («Родина»), в котором группа израильских историков, руководимая членом движения «Хамас», регулярно осуждала Моисея за репрессии против поклонников золотого тельца и за войны против народов Ханаана. Но в нашей стране, где интеллигенция уже 200 лет занимается сбором репейника с западного хвоста, возможно все.

Первой атаке подверглась не экономика нашей страны, не армия, не государственные имущества, а именно ее история. А кончилось это новым коллапсом государства, стиранием морали и разрушением традиционной культуры. «Где ранее все было пусто-голо, теперь рекою льется кока-кола». Вместе с кока-колой пришел территориальный распад, под власть националистов-ассимиляторов в «независимых республиках» попали огромные массы русского народа, пять миллионов из них вымрет только на русскоязычной Украине, лишенной стимулов к жизни, в «независимой Ичкерии» произойдет тщательно замалчиваемое всеми истребление русского населения. 

Однако в корреляции между шельмованием Ивана Грозного и мучением народа нет никакой мистики, никакого «проклятия фараона». Это своего рода закон природы. Чем темнее для нас прошлое, тем меньше шансов на светлое будущее.

Народ, теряющий память, превращается в толпу зомби. Интеллектуалы, теряющие способность думать, постигать, слепо доверяющиеся чужим информационным конструкциям, становятся безумными поводырями для этого стада. Далее смотри соответствующую картину Брейгеля.

После того как история России была обгажена и опустошена, власть легко соскользнула в руки людей, к которым полностью относятся слова Ивана Солоневича: «...кооператив изобретателей, наперебой предлагающих русскому народу украденные у нерусской философии патенты полного переустройства и перевоспитания тысячелетней государственности». 

Этот «кооператив изобретателей» (для которого что холодная Россия, что бананово-лимонный Сингапур – одно и то же) освободил страну от промышленности, армии, сельского хозяйства и теперь загоняет в гроб миллионы российского населения, легкомысленно надеясь заменить их мигрантами из ближней и дальней Азии. Трудно поверить, что во всем этом повинен сентиментальный историограф Российской империи Николай Карамзин. Но «заслуги» его на этом поприще неоспоримы. И высоко оценены врагами России и русских.

Александр ТЮРИН

Политический журнал

Поделиться
Комментировать

Популярное в разделе