«И Шереметев благородный…»

Домашнее задание нам от автора «Полтавы»

Грудь в орденах; шпага на бедре; парик до плеч; величавая осанка. Портреты первого русского фельдмаршала, сподвижника Петра I Бориса Петровича Шереметева, одного из героев «Полтавской виктории» и всей, более чем двадцатилетней Северной войны (наступивший 2021-й – год трехсотлетия ее окончания) неизменно изображают его в сиянии ратной славы.

К боевой биографии и родословной Бориса Петровича, вдоль и поперек изученным историками разных поколений, казалось бы, трудно что-то добавить по существу. Другое дело, что и наши разговоры о любимце Петра, единственном из его ближнего круга, кто входил к государю без доклада, обычно схожи с холодноватым торжественным строем колорита его парадных портретов.

Как попытаться хотя бы отчасти снять этот пафосный ореол вокруг личности военачальника, воспетой в собранных фольклористом Петром Киреевским солдатских исторических песнях на равных с Ильей Муромцем и Стенькой Разиным, подсказал Пушкин.

Всего одной-единственной строкой в поэме «Полтава». Помните: «…И Шереметев благородный», вступительной к недлинному перечню «птенцов гнезда Петрова» - «И Брюс, и Боур, и Репнин».

Борис Петрович был участником Азовских походов и всех сражений Северной войны со шведами за выход России к Балтике. Его имя находим мы буквально через страницу в пушкинских конспектах к будущему историческому роману «Из истории Петра». Автору «Полтавы», понятно, было что сказать о военачальнике, первым в российской истории пожалованном наследственным титулом графа, на чьем родовом гербе читаем мы латинское крылатое выражение «Deus conservat omnia” - «Бог сохраняет всё».

Борис Петрович Шереметев

Чуть ли не весь 1835-й год занимался Пушкин черновой рукописью романа, и, волею судеб, что поделать, закончить задуманное не успел.

Но «Полтаву»-то мы с вами в школе проходили. За последние лет тридцать ее читатели разных поколений - краеведы, архивисты, музейные хранители, социологи, искусствоведы в бывших графских вотчинах, партнеры из круга общения Ивановского, Ярославского, Большесельского Шереметев-центров, организаторов конференций в школе села Вощажниково Борисоглебского района устроили хрестоматийному комплименту «благородный» основательное испытание.

Самое доскональное и пристрастное – пожалуй, ивановцы, одним только, выпущенным два десятилетия назад, сборником статей по материалам региональных Шереметевских чтений, с обстоятельным обзором архивных документов и полной хронологией событий по теме «Шереметевы и Иваново» историка Александра Семененко, с библиографией в полторы сотни названий.

Свои доводы шереметевцы искали и продолжают искать, по примеру автора заметок «Из истории Петра», в первоисточниках – в письмах фельдмаршала государю с театра военных действий (они изданы, их известно больше двухсот), плюс к этому в таком написанным на их основе фундаментальном труде, как восьмитомная монография «Род Шереметевых» Александра Барсукова, в исследованиях другого историка рубежа XIX-XX веков Сергея Шереметева, человека, более чем осведомленного в обстоятельствах карьеры своего сиятельного прапрадеда.

Петр ценил его ратную сметку. Шереметев до мелочей обдумывал ход предстоящих операций, чтобы достичь главной цели войны – победы, но не любой ценой, а с минимальными, неизбежными на войне потерями. Докладывая о своих планах государю, ставя боевую задачу подчиненным, никогда не забывал добавить слова библейского завета «с помощью Божьей».

В роли главного героя домашнего задания оказался он господином словоохотливым и компанейским. Ожидали, что сразу речь пойдет у нас о доблестях, о подвигах, о славе. А он начал с самой черствой прозы каждодневного тяжкого труда войны.

Вот он пишет государю, что «На марше крупы в достатке ничего нет» и что «полки медлят, ибо дорога болотистая, а мосты худые».

В другой депеше объясняет, почему приказал своей коннице отступать из-под Нарвы: «Не для боязни, а для лучшей целости».

Подробно докладывает, по какой причине, что не на шутку возмутило Петра, разбив под Дерптом пылкого Шлиппенбаха, не стал его преследовать: «нельзя было иттить. Всемерно лошади устали. А пуще снега глубокого и после теплыни от морозов понастыло, и лошадь увязнет, не выдеретца».

Полистаем сборники Киреевского. Там в песнях прославлен весь боевой путь первого фельдмаршала в Северной войне. Вот в одной из них мы слышим его командирское слово перед Полтавской баталией.

Говорит его, как «в трубу трубит». «Вы, батюшки московские драгуны, // Вы садитесь на добрых коней, // Обнажите свои вострые сабли; // Вы, детушки, российские солдаты, // Заряжайте оружье долгомерно, // Послужите государю верой-правдою».

Драгуны у него батюшки. А российские солдаты – детушки. В войсках Шереметева раненых на поле боя бросать не полагалось. Подкрепляли запрет сугубо мирными средствами. В 1716 году в уставе русской регулярной армии появился пункт о полевых лазаретах. Но сестер милосердия тогда еще не было, и за оставление без помощи на поле боя раненого солдата на офицерское жалованье накладывались штрафные санкции в 10 рублей, с каждого подобного постыдного случая.

Сам Борис Петрович и на склоне лет считал своим долгом помогать боевым инвалидам, солдатским вдовам и сиротам. Даже вынужден был просить у государя на такие богоугодные цели «жалованье вперед».

Интересной подробностью дополнили его облик ярославские краеведы. По приказу фельдмаршала, плюс к барабанам, появилась новая боевая единица – военный оркестр роговой музыки. Дабы поднимать дух солдат и перед боем, и в пылу сражения.

Видим, умел первый фельдмаршал дорожить солдатом и лошадей беречь. И ведь убедил государя своим письмом о том, что отступать из-под Нарвы распорядился «не для боязни». После Нарвы получил чин генерал-аншефа.

В поэме «Полтава» боевой клич Петра помните, как звучал: «За дело, с Богом!». За дело! Как писал историк Сергей Соловьев, автор труда «Публичные чтения о Петре Великом», у государя к войне «было гражданское отношение». По Соловьеву, «жребий тяжкий», но Полтава и вся Северная война «входили в план его государственных преобразований».

Начинал ее, вовсе не гонясь за славой полководца и не стремясь к завоеваниям земель. Называл войну «первой необходимостью», воевал в чине полковника, генеральское звание после настоятельных просьб боевых соратников согласился принять только после Полтавы.

Далеко смотрел, потому и не наказал Шереметева за Нарву (где при отступлении в реке Нарове под артиллерийским огнем шведов погибла не одна сотня наших конников). После «Полтавской превеликой виктории» Петр посчитал нужным защитить честь своего полководца словами, ставшими армейским фольклором: «У каждого должна быть своя Нарва, чтобы была у него своя Полтава». Сам следовал такому завету и в мирных начинаниях.

Борис Петрович Шереметев

Государь называл Шереметева «Баярд», надежный, исполнительный. Все же, согласитесь, удивительно по нынешним временам, что хоть и считалось военное дело в древнем боярском роду Шереметевых, рюриковичей по женской линии, занятием наследственным, а Борису Петровичу довелось в молодости послужить оруженосцем и телохранителем у отца Петра I, царя Алексея Михайловича, по складу характера был он человеком степенным, неторопливым, по словам праправнука-историка, «рожденным скорее для мирской хозяйственной жизни», личностью «с чертами либеральными и несколько мечтательного типа».

Одному Господу известно, чего стоило мечтательному военачальнику тридцать лет к ряду провести в седле, поспевая за своим нетерпеливым и своенравным государем, коего был он к тому же лет на двадцать старше.

Впрочем, сам фельдмаршал, как подобает одному из первых обладателей высшей петровской награды – ордена «Святого Андрея Первозванного» с девизом на ленте «За Веру и Верность», постарался избавить потомков от необходимости ломать голову на сей счет.

Писал императору: «Сколько есть во мне ума и силы, с великой охотой хочу служить, а себя я не пожалею».

Под Полтавой он командовал войсками центра, был ранен. В семье его долго хранили захваченное в бою седло самого шведского короля Карла XII. Как мы помним по школьным учебникам, Карл, бросив свою армию, считавшуюся до того непобедимой, вынужден был из-под Полтавы спасаться бегством.

Баярд считал ниже своего достоинства умолчать о том, что пожалованные ему в награду от государя земли на Верхней Волге с дворцовыми селами Вощажниковым и Новым и четырьмя сотнями деревень «купил он кровью своею».

Те слова из его послания вотчинному правлению не были фигурой речи. В Северной войне фельдмаршал потерял сына Михаила. После его похорон в некрополе Киево-Печерской лавры Борис Петрович сам собирался в почтенную обитель постричься в монахи.

Он был не чужд покаянным раздумьям о цене побед петровского воинства, оплаченных тысячами жизней. После Полтавы отправился в свои южные вотчины, на собственные пожертвования заложил там на Белгородчине за упокой душ погибших за Отечество храм, монастырь и богадельню.

И в дворцовых интригах Борис Петрович замешан, нет – не был. В застольях молодых сподвижников государя «с Ивашкой Хмельницким» не участвовал. Будучи уже в преклонных летах, избежал опалы. Даже при том, что, не желая «судить царскую кровь», не поставил свою подпись под беспощадным указом о смертной казни «за измену» царевича Алексея.

До конца дней своих, двух лет не дожив до победоносного конца Северной войны, Борис Петрович оставался верен репутации Баярда. И когда после смерти первой жены фельдмаршал решительно попросился в отставку, император просто пропустил такую просьбу мимо ушей.

Лично сосватал за него свою родственницу Анну Нарышкину. И она родила Борису Петровичу четверых наследников, ставших трехвековой ветвью легендарной династии сенаторов, меценатов, покровителей искусств и ремесел.

И ведь никто иной, как сын фельдмаршала Петр Борисович, сам дослужившийся до генеральского звания, выкупив в Москве землю на «черкасских огородах» за Сухаревской башней, подал мысль о закладке там «гофшпиталя» в память отца.

В шереметевском Странноприимном доме, построенном по проекту итальянца Джакомо Кваренги, в   стенах нынешнего Института скорой помощи имени хирурга Склифосовского, внуком фельдмаршала Николаем Петровичем был заложен «вечный фонд» с капиталом для помощи раненым, отставным солдатам, вдовам погибших.

Странноприимный дом, построенный по проекту итальянца Джакомо Кваренги

В начале наших демократических реформ здесь были открыты Музей медицины и Центр милосердия России. Экспозиция открывается портретом прославленного, но столь мало типичного для жестокосердного века мировых войн, военачальника по имени Борис Петрович Шереметев.

Добротворение вошло в генный код его рода. Шереметевы были владельцами и устроителями Ивановской вотчины, будущей родины отечественного ситцепечатного промысла, Иваново-Вознесенска, с легкой руки англичан названного «Русским Манчестером».

Ивановские старожилы не забывают, что первыми фабрикантами стали бывшие шереметевские крепостные. Один из них, Ефим Грачев, выкупился на волю еще за полвека до отмены крепостного права!

Вслед за Грачевым Шереметевы дали вольную еще трем десяткам владельцев набоечных изб и домашних красилен.

В Иванове восстановлено здание, где размещалось первое, самое раннее, ситцепечатное производство Осипа Сокова. Посверкивает золоченым крестом домовая церковь. Рядом там мост через Уводь, он не только в памяти горожан, но и на генплане современного Иванова, одного из городов туристского «Золотого кольца России», так и остается Соковским.

Выезд с моста идет чуть в горку, в сторону действующего Свято-Введенского монастыря. Прямо на бывшую улицу Энгельса – нынешний Шереметевский проспект.

На фасаде внушительных габаритов собора, в мирском просторечии «Красной церкви», есть мемориальная доска, напоминающая о попечительских заслугах перед обителью рода, стоявшего у истоков отечественного меценатства.

В начале ХХ века землю под обитель безвозмездно передал городу праправнук фельдмаршала, уже упомянутый нами Сергей Дмитриевич Шереметев.

Ищем и находим доводы, один другого красноречивей, в пользу того, что пушкинская строка «И Шереметев благородный» относится отнюдь не только к Борису Петровичу персонально. А и ко всем пяти поколениям его потомков, не исключая, само собой, семьи его четырежды правнука-парижанина, архитектора и музыканта, ныне здравствующего главы династии Петра Петровича Шереметева. Ему под девяносто, он друг и партнер творческого объединения «Шереметев-центр» Ивановского химико-технологического университета, Почетный гражданин города.

Единородной памятью на всю глубину русской истории связаны ивановский Свято-Введенский монастырь и Центр милосердия России в стенах знаменитого Склифа на столичном Садовом кольце, где круглые сутки хирурги ведут сражение за жизнь и здоровье своих пациентов, музейный комплекс в Кусково, где актрисой крепостного театра была Прасковья Ковалева – Жемчугова - Шереметева, дочь сельского кузнеца, первая в русской истории графиня из крепостных.

Николай Петрович Шереметев и Прасковья Ковалева – Жемчугова - Шереметева

В этот круг памяти входят и Фонтанный дом в Санкт-Петербурге, где в браке с Николаем Шереметевым, оплетенном светскими сплетнями браке по любви, родился у «барышни-крестьянки» сын Дмитрий, будущий ревностный, в течение почти полувека, попечитель Странноприимного дома, добрый приятель Пушкина и живописца Ореста Кипренского. Там, в Фонтанном доме, известном в наши дни и музеем-квартирой Анны Ахматовой, вскоре после родов Прасковья умерла от наследственной чахотки.

А есть еще и ярославская «Аллея полководцев» возле музея боевой славы, где одним из героев портретной галереи стал он, «Шереметев благородный», есть и амбулатория под одной крышей с реабилитационным центром для одиноких пенсионеров - в стенах той самой больницы в селе Вощажниково, что в 1908 году построена была в графской вотчине на деньги, собранные местным благотворительным обществом в честь годовщины отмены крепостного права.

Добрыми делами людей, не равнодушных к судьбам Отечества, стали и «Шереметевские ассамблеи» в Иванове, и фольклорные массовки у старой липы в Березине, где в нашей юхотской лесной глубинке и родилась Прасковья. И   возрождение Троицкого красавца-храма в другом центре вотчинного правления Шереметевых – селе Новом на старинном Екатерининском тракте.

За домашнее задание от автора поэмы «Полтава» взялись мы всем миром. Сложение сил – в самом широком раскладе имен, адресов, замыслов. Большинство этих имен знакомо и авторам, и читателям сайта «Культурнаая эволюция». Имена основателя ивановского «Шереметев-центра», известного хорового дирижера, организатора научных чтений, «Рождественских вернисажей», фестивалей духовной музыки «Золотой Плес» профессора Евгения Боброва; бессменного в течение многих лет руководителя Шреметев-центра ярославского, врача интенсивной терапии Нины Кузнецовой (Господь взял ее на небо год назад); члена-корреспондента Академии художеств России, автора скульптурной композиции «Аллея полководцев» Елены Пасхиной; настоятеля церкви Живоначальной Троицы в селе Вощажникове Бориса Украинцева, чьими богоугодными стараниями возрождается храмовый комплекс, заложенный внуком фельдмаршала Николаем Петровичем.

Церковь Живоначальной Троицы в селе Вощажникове

Отцу Борису повезло на добровольных помощников. Это учителя местной средней школы, их питомцы из актива музея «Русский мир», с их традиционными «Шереметевскими чтениями», эксклюзивным учебным предметом «Истоки», школы с репутацией «Детской академии краеведения».

В километре от села Новое, отмеченного еще на карте Ярославского княжества (а это ХIV век!), есть сельцо Леонтьевское. Там у алтаря храма – могила уроженца этих мест, сына и внука священников, воспитанника университета в Санкт-Петербурге, историка Александра Заозерского, автора книг о петровских реформах, традициях рода Шереметевых, о полузабытом в наши дни опыте хозяйствования в графских вотчинах. Последний его труд, итог многолетних исследований, подготовленный к печати его близкими и коллегами спустя полвека после его ухода, так и называется - «Фельдмаршал Борис Шереметев», год издания 1989-й.

Шереметевы были хорошими хозяевами на земле, старались, по Заозерскому, чтобы земля «не оставалась впусте». Во времена расцвета Вощажникова с его еженедельными богатыми пятничными ярмарками ввели разверстку земли среди оброчных крестьян по тяглам, то есть не на бумажную ревизскую душу, а на реальные рабочие руки, оброк брался «с плеча».

Николай Петрович ввел много новшеств агротехнических. По английскому образцу велел менять на полях семена через три года, делать подпашку осенью под посевы овса. Требовал устраивать риги на каменных плитах, запрещал сушить зерно по избам.

А вот как решали графы вопросы демографии. «Ежели кто, - гневно восклицал Борис Петрович, обращаясь к управляющему вотчины, - не объявляя тебе, женится, таковым чинить жестокие наказания». Это ли не проявление «гнусной спеси крепостника», как нас учили, кто помнит, и в школе, и в университетах?

Между тем крестьянская свадьба входила в круг основных и самых неотложных хлопот вотчинного правления. Понятно, заботились о крепкой семье, о росте народонаселения. Особенно пристрастен к этому был внук фельдмаршала.

Ввел налог на холостых. Не соизволил жениться до пятидесяти лет – плати графу такой налог, и так каждый год. Красавиц, засидевшихся в девках, наказывали, как бы мы сказали сегодня, трудотерапией, сверхурочными работами на жатве и на косьбе.

В Леонтьевском ухабистая тропка приведет нас к последнему приюту Александра Заозерского, в чьих трудах обо всем этом сказано гораздо подробнее. После Соловков и ссылки в Алма-Ату, куда попал он, скажем мягко, за вольнодумство, по делу своего учителя, академика Сергея Платонова, Заозерский жил здесь в Леонтьевском.

Здесь и похоронен в одной ограде с родителями. Правда, о том, где нашел он свой последний приют, до самой перестройки знали разве что его близкие. Да еще самые упертые следопыты, питомцы учителя истории Татьяны Баяновой из актива музея Новосельской школы.

Это они восстановили могилу. Заботливо обрамили ее кирпичом, посадили на ней цветы. Поставили заказанный вскладчину высокий деревянный крест с портретом историка.

В тот день, помнится, по пути в Леонтьевское и обратно была у нас с Баяновой неспешная беседа об истоках и корнях. А потом мы вместе с ребятами в их музее словно полистали ожившие в вещах и документах страницы книг Александра Заозерского – мирные трудовые будни графской вотчины.

Видели подковы, косы, амбарные замки с наковален новосельских кузнецов, домашний стан – на нем ткали знаменитую местную льняную кудель, рядом с домашним ручным жерновом – кирпич с фирменным клеймом «ЗГШ», завода графов Шереметевых.

Из такого кирпича сложены прочные стены купеческих усадеб в Иванове и Вощажникове, двухэтажки вотчинного правления в Новом, храмы по всей Юхотской округе.

И, конечно, одна из самых крупных и некогда самых красивых в Ярославской епархии новосельская Троицкая церковь с четырьмя приделами – в течение двух последних десятилетий тамошняя главная и самая проблемная стройплощадка.

Что этот чудо-храм когда-нибудь возродится, мало кто верил и после реформ начала и середины 90-х. В величественных руинах продолжали выбрасывать мусор, мальчишки жгли костры, местные холостяки согревались с поллитровкой в теплой компании. Дом клира отдали под жилье. От погоста вообще ничего не осталось.

Зоркие следопыты Баяновой находили надгробные камни то тут, то там, в фундаментах домов, выстроенных и до войны, и позже.

Приводить Троицкую церковь в божеский вид пробовал еще легендарный председатель здешнего колхоза «Красная заря» Алексей Романов, чуть ли не единственного на всей Верхней Волге хозяйства, что развивалось и обустраивалось без дотаций. На деньги от продажи молока и мяса, излишков зеленых кормов.

Романов всего год не дожил до новых времен, но изрядно тронутая патиной, и всё еще крепкая, мы видели, крыша трапезной – из тех времен, от Алексея Романова. Жаль, не увидел он, как уже в наши нулевые годы купола с восстановленными барабанами на весь белый свет засверкали новенькой оцинковкой.

Неисповедимы пути Господни. Помощь пришла издалече – с юга епархии, от переславского Никитского монастыря. Рукава засучили нанятые им реставраторы и строители. Для начала в одном из приделов, в том, где было поменьше разрухи, обустроили и освятили алтарь.

Икону Святого Николая, небесного покровителя путешественников и торгового люда, отреставрировали «на шереметевский счет», как выражались наши предки, когда речь шла о чем-то доставшемся даром. Благотворитель, как чаще всего поступали и сам Борис Петрович, и его наследники, пожелал остаться неизвестным, назвавшись «дачником Алексеем». Он же своими руками смастерил для храма аналой – подставку для икон и книг Священного Писания.

Ох, побольше бы нам таких дачников Алексеев, что-то доброе по зову совести делающих ради Отечества. Причастных к тому, чтобы у домашнего задания в одну строку – «И Шереметев благородный» - от автора поэмы «Полтава» было продолжение, и не на словах, а на деле.

Тут есть чем заняться и вузовской науке, и людям, принимающим решения. Пример подает нам всё тот же Шереметев-центр ивановский. Он вовсю сотрудничает с профессиональными историками, архивистами, школьными учителями истории, не выпуская из поля зрения традиции прославленного рода, полезный и для дней сегодняшних опыт местного самоуправления и прибыльного хозяйствования в шереметевских вотчинах.

А в нашем школьном учебнике «История Ярославского края» (год издания 2000), написанном авторским коллективом преподавателей госуниверситета имени П.Г. Демидова, Шереметевы не упомянуты ни единым словом.

Вощажниково восстанавливает храмы, отремонтирована больница. А вот в здешней школе, одной из старейших сельских школ России (ей накругло полтора столетия) учиться нормально ну просто нельзя. И дело отнюдь не в пандемии.

Там нет приличных столовой, мастерских, спортзала. Условия учебы не отвечают ни санитарным, ни противопожарным нормам. Рассчитана она на 110 учеников, а их там уже под две сотни.

Губернатору Дмитрию Миронову положение дел хорошо известно. Новая школа в Вощажникове на 240 учеников внесена в дорожную карту строительства сельских школ региона. Идут «предварительные работы» и прежде всего, как оповещает нас Интернет, «поиски инвестора».

Но что-то, люди добрые, те поиски у нас подзатянулись. Что странно именно для Вощажникова, где на землях вотчины родоначальников русского меценатства лет десять назад был запущен один из крупнейших в России животноводческих комплексов.

Вощажниковское благотворительное общество Открытие Вощажниковской больницы, 1908 г.

Разве тут не прямая подсказка, где инвестора искать, чтобы поскорей начать строительство новой школы? Засучив рукава, вот именно, по примеру славных предков наших Петра и Бориса. С их непреклонным и победоносным «За дело, с Богом!».

Автор
Юлиан Надеждин, член Союза журналистов России.
Поделиться
Комментировать

Популярное в разделе