Дело об убийстве садиста начальника

Самой распространенной причиной убийств помещиков было их чрезмерное увлечение крепостными девками и бабами


173 убийства и 77 покушений на убийство владельцев и управляющих поместьями совершили крестьяне с 1834 по 1854 год. Пик пришелся на 1842 год, когда было умерщвлено 15 помещиков. Причиной этого всплеска, скорее всего, стало прогремевшее на всю Россию преступление лесничего Ивана Рейнмана, который убил издевавшегося над ним высокого начальника — вице-президента Кабинета Его Императорского Величества князя Николая Гагарина. Видимо, тогда все униженные и оскорбленные подданные Российской империи поняли, что в стране с неправедным судом и равнодушной к народу властью добиться справедливости можно только своими руками. А в качестве орудия возмездия использовались не только пистолеты и кинжалы, но и наемные убийцы и взрывные устройства.


Лесная драма


Когда в 1830 году Иван Рейнман определялся на службу по лесному делу, ничто не предвещало никаких затруднений. Человеком он был понятливым, достаточно грамотным, правда, как водится у немцев, слишком педантичным.


Предложенное ему место относилось к числу доходных, ведь кроме жалованья объездчики, командовавшие ими лесники и присматривающие за теми и другими лесничие имели массу безгрешных, как это тогда именовалось, доходов. С крестьян за незаконную охоту можно было взыскивать как по закону, через суд, так и по принятым в каждой местности порядкам, получая дань из рук в руки. Однако главную статью доходов лесных чиновников во все времена составляли противозаконные порубки: закрывая на них глаза, лесничий мог за десяток-другой лет составить солидное состояние. Ситуация, правда, несколько менялась, если государственные или частновладельческие леса брал в аренду какой-нибудь хваткий купец или дворянин. Вблизи заинтересованного в доходах хозяина обогащаться удавалось реже. А чтобы не следить поминутно за каждым из служащих, арендаторы предпочитали нанимать немцев, с молоком матери впитавших понятие о порядке. Таких как Иван Рейнман.


Старолахтинские леса, куда приехал служить Рейнман, имели одну немаловажную особенность. Они принадлежали императорской семье, и ведал ими Кабинет Его Императорского Величества, так что должность Рейнмана оказалась не только доходной, но и весьма почетной. Окрестные помещики опасались ссориться с человеком, чьи доклады о покушениях на собственность Высочайшей семьи могли без задержек попасть на стол императору. Служба его шла тихо и мирно на протяжении десятилетия, жалованье росло и достигло 300 руб. в год. Случались и разного рода разовые заработки. Позднее, во время следствия, Рейнман рассказывал, что некий помещик за помощь во время законной охоты на медведя заплатил ему 14 руб.


Вскоре леса перешли к новому арендатору, и в 1840 году лесничий Рейнман обнаружил, что часть вырубок на его участках производится незаконно. Причем договор на них с порубщиками арендатор заключил, дав взятку главному смотрителю лесов Алопеусу. Лесничий написал о злоупотреблениях своего непосредственного начальника в Кабинет Его Императорского Величества, и у Алопеуса потребовали объяснений. Но вместо того, чтобы отвечать по существу дела, главный смотритель составил доклад, где говорилось, что Иван Рейнман постоянно пьянствует, груб с начальством и плохо радеет о порученном деле. Лесничий в ответ припомнил другие нарушения, совершенные Алопеусом, а также его беспробудное пьянство. А тот, в свою очередь, уведомил кабинет о том, что Рейнман — явный сумасшедший.


Чтобы установить истину, Рейнмана отстранили от службы, лишив жалованья, и отправили в госпиталь на предмет исследования на вменяемость. Одновременно кабинет назначил комиссию для проверки донесения лесничего о незаконных порубках, которая полностью подтвердила правоту Рейнмана. Арендатора признали виновным, и кабинет вынес решение о назначении ему штрафа 1830 руб. серебром. А Алопеуса, повинного в злоупотреблении властью, кабинет решил отдать под суд. При этом Рейнмана, которого продержали среди умалишенных едва ли не полгода, в конце 1841 года вернули на службу и после долгих и униженных просьб даже выплатили все удержанное прежде жалованье. Денег, правда, не хватило даже на то, чтобы расплатиться с долгами.


Победа Рейнмана и в остальном оказалась далеко не полной и совсем не окончательной. Почти одновременно с судом над Алопеусом должен был начаться и еще один процесс — по иску Алопеуса, считавшего, что лесничий Рейнман в своих докладах оскорбил его, обвиняя в пьянстве и злоупотреблениях. Так что в случае выигрыша суда по личному иску и признания Рейнмана клеветником Алопеус мог бы избежать наказания и по своему собственному делу.


Склока грозила растянуться на годы, но Алопеус, не выдержав переживаний, умер, и дело о его злоупотреблениях за смертью обвиняемого закрыли. Оставалось как-то ликвидировать дело о клевете, поскольку кабинету хотелось как можно скорее покончить с этими досаждавшими всем дрязгами. Смерть истца не служила основанием для прекращения разбирательства. Поэтому лесное начальство не придумало ничего лучше, как снова объявить Рейнмана умалишенным, хотя врачи признали его абсолютно вменяемым. Новый главный смотритель Вестерлунд составил бумагу о том, что Рейнман — сумасшедший, и дело закрыли, ведь с дураков, как известно, спросу нет. А чтобы все выглядело еще натуральней, лесничего отправили под надзор брата, в доме которого он провел взаперти без малого два месяца — с начала апреля по 21 мая 1842 года.


Казалось бы, все завершилось ко всеобщему удовлетворению. Брат Рейнмана написал начальству об отсутствии у Ивана каких-либо припадков сумасшествия и отклонений в рассудке, и лесничего вновь восстановили в должности. Скандал начал забываться, честь мундира чиновников Кабинета Его Императорского Величества почти не пострадала. Однако Иван Рейнман чувствовал себя униженным и оскорбленным. Он выполнил свой долг и воспрепятствовал расхищению имущества императорской семьи, а в ответ мытарствовал два года, объявлялся сумасшедшим и понес немалые убытки. Лесничий хотел получить хотя бы минимальную компенсацию за все эти потери. К примеру, его служебное жилье состояло из двух крайне тесных избушек, поэтому он решил испросить разрешения на строительство нового дома.


В июне 1842 года он отправился в Санкт-Петербург и добился приема у вице-президента кабинета — гофмейстера князя Николая Сергеевича Гагарина, в чье ведение входили лесные дела. Однако князь холодно объявил просителю, что имеющегося жилья вполне достаточно и в строительстве нового нет никакой необходимости. Гагарин отказал Рейнману и в просьбе о прибавке жалованья, которая помогла бы ему самому построить новый дом. Ну а затем, не стесняясь в выражениях, приказал Рейнману отправляться восвояси, пока его не уволили.


Как оказалось, до увольнения со службы действительно было недалеко. Главный смотритель лесов Вестерлунд решил избавиться от неудобного подчиненного еще до того, как Рейнман что-нибудь обнаружит и начнет доносить начальству. Поэтому он тут же стал просить об увольнении лесничего, поскольку тот известный сумасшедший, пьяница и скверно исполняет свои обязанности. Мало того, Вестерлунд лишил Рейнмана и того убогого жилья, что тот имел, и строго запретил крестьянам брать его на постой, видимо, полагая, что так неудобный лесничий уйдет от него еще быстрее.


Пытаясь опередить события, Рейнман заложил свои вещи и, выручив мизерную сумму, вновь ринулся в столицу и сам подал прошение об отставке. Ведь, уйдя из лесничих по собственной воле, он еще мог рассчитывать на какую-то новую службу. А позорная отправка в отставку означала для него, не имевшего ни собственного дома, ни сбережений, нищету и скорую голодную смерть.


21 июля 1842 года он подал прошение, где умолял о выдаче в уважение к его 12-летней службе денежного пособия. Он описал свое отчаянное положение и добавил, что "ежели не пресекутся над ним гонения и притеснения, то решился сделать вред себе и другим, кто будет виновником его томления". Однако на эту приписку никто не обратил внимания. Князь Гагарин принял его и объявил: "Ты будешь уволен", не объяснив, однако, ни причин увольнения, ни сроков.


В следующие дни никакого решения об отставке не последовало, и, памятуя о своем горьком опыте, Рейнман решил, что Вестерлунд добился своего, и отправился готовиться к наказанию своих обидчиков.


Сельская трагедия


К тому времени в России накопился солидный опыт мести начальникам, измывавшимся над подчиненными, и помещикам, терзавшим своих крестьян и прелюбодействовавшим с их женами и дочерьми. Землепашцы, случалось, не брали греха на душу и не убивали измучившего их барина, а поступали с ним по библейскому принципу — око за око и зуб за зуб. Если землевладелец упорно и усиленно прибегал к порке крепостных, они в ответ могли и выпороть барина. Так, например, случилось в 1840 году в Новгородской губернии, где крестьяне наказали батогами своего барина Головина.


Еще более яркая и ставшая известной на всю Россию история произошла позднее в Полтавской губернии, где в Хорольском уезде случилась неприятность у статского советника и камергера двора Базилевского. Приехав на лето в деревню, он вдруг решил, что крепостные недостаточно усердно трудятся для его блага, и беспрестанно придумывал для них дополнительные работы и разнообразные занятия. Однако Базилевский недостаточно хорошо знал своих крестьян. Устав от его придирок и издевательств, они ночью явились в господский дом, вытащили барина из постели и отвели в конюшню, где примерно наказали арапником. А чтобы избежать впоследствии суда, взяли с него расписку, что все происшедшее останется в тайне и Базилевский никаким способом преследовать их не будет.


Однако два года спустя Базилевский все же решил отыграться и во время рекрутского набора попытался вне очереди сдать одного из своих палачей в солдаты. Будущий рекрут недолго думая отправился к уездному предводителю дворянства, рассказал о клятве камергера и предъявил расписку барина. История "поротого камергера" тут же стала предметом обсуждения и осмеяния по всей России. А узнавший о ней император Николай I приказал Базилевскому отправиться за границу и не возвращаться оттуда до особого указа.


Иногда, однако, попытка проучить злобного барина или управляющего с помощью телесных наказаний терпела провал из-за чрезмерного усердия крестьян, и вместо вразумленного мучителя они получали его труп. Так, например, произошло в имении отставного ротмистра Евреинова в Боровичском уезде Новгородской губернии. Крепостными там командовал управляющий Септимий Мирецкий, который назначал на работы в урочное, неурочное и даже ночное время. Крестьян, которых Мирецкий считал недостаточно усердными, он лично и, как рассказывали крепостные, очень больно порол. Именно поэтому группа крестьян во главе со старостой села Засопенье Родионом Андреяновым решила, как они потом говорили, вложить ему ума через задние ворота.


Дело было зимой, и крестьяне решили дождаться, когда управляющий вечером пойдет один по пустой дороге, поймать его и как следует выпороть. Некоторое время четверка мстителей сидела в запряженных санях в засаде. Увидев, что Мирецкий отправился в путь, крестьяне догнали его, набросились сзади, накрыли голову тулупом, чтобы он ничего не видел, а его крики не были слышны, уложили в сани и через село неспешно повезли к месту расправы. Там один из крестьян ухватил его за ноги, другой — за руки, а третий вместе со старостой принялись охаживать ненавистного управляющего специально вырубленными для этого случая еловыми дубинами. Когда Мирецкого сбросили под мост на лед, он еще кричал и просил о помощи. А несколько часов спустя, перед рассветом, его стоны услышали проезжавшие крестьяне, подобрали его и отвезли в усадьбу.


Мирецкий был едва жив, но успел рассказать владельцу имения Евреинову, что били его крестьяне, лиц которых он не разглядел. В имение вызвали полицейское начальство — станового пристава. Для расследования не потребовалось применять какие-то изощренные приемы. Жена одного из участников нападения проболталась соседкам, что обнаружила мужнина коня под утро во дворе потного, а в санях нашла чужие рукавицы. Ее муж не запирался и рассказал все, как было, каясь и оправдываясь тем, что хотели только поколотить, но с толщиной дубинок переборщили. Каялись и остальные участники экзекуции. Вот только староста Андреянов, понимая, что его, как зачинщика дела, ждет самое суровое наказание, из-под ареста бежал, и найти его так и не смогли.


По действовавшим тогда законам за нанесение смертельных увечий дворянину, каковым был Мирецкий, обвиняемому полагались клеймение, 60 ударов батогами и каторжные работы в крепости на срок от восьми до десяти лет. Однако суд учел раскаяние крестьян и ограничился только каторжными работами.


Чтобы избежать такого, пусть и смягченного наказания, крестьянские мстители иногда прибегали к не вполне стандартным способам сведения счетов. Так, в 1809 году, во время убийства крупнейшего вологодского помещика Александра Межакова, в котором кроме крепостных участвовали управляющий, дворецкий и, по одной из версий, даже жена помещика, крестьяне нескольких деревень сговорились, что ненавистного барина нужно убить, но сделать это следует чужими руками. Для этого были наняты двое молодцов из соседних деревень, которых в качестве задатка угощали вином, а также попросили целовать образа и клясться в том, что они не выдадут заказчиков убийства.


24 мая 1809 года Межаков отправился в коляске осматривать работы на пустоши, послал лакея для помощи рабочим, кучера оставил с коляской и пошел в рощу, где его ожидали убийцы, предупрежденные предавшими барина близкими. Помещик был убит двумя выстрелами, но дальше план его ликвидации дал сбой. Кучер погнался за убийцами и поймал их. А два молодца, забыв обо всех клятвах, тут же выдали всех известных им участников заговора. Трое изобличенных соучастников убийства получили по 200 ударов кнутом, были заклеймены, у них вырезали ноздри и отправили на вечную каторгу на Нерчинских заводах. Еще пятеро после 150 ударов плетью отправились в Нерчинск в ссылку. Кроме того, шестерых крестьян наказали 40 ударами плетью, а еще пятерых отправили на вечную ссылку в Сибирь.


Однако примером для других крестьян послужило не суровое наказание, а попытка крестьян Межакова разделаться с барином и выйти сухими из воды. Так что в истории, происшедшей в 1840 году в имении Борок Мологского уезда Ярославской губернии, не было ничего особенно удивительного, кроме способа исполнения преступления, задуманного крепостными. Владел имением представитель известной дворянской семьи Щепочкиных — Алексей Петрович, которого, как водится, принято теперь описывать рачительным и заботливым хозяином. Однако прежде рассказывали, что Щепочкин чрезмерно увлекался развлечениями с крестьянскими девками и бабами, а последней каплей, переполнившей чашу терпения его крепостных, оказалось придуманное барином необычное развлечение. Он приказал согнать дворовых и крестьянских девок, велел им раздеться донага и раз за разом съезжать с горки, построенной для барских детей. А сам наблюдал за этим представлением.


Так это было или нет, но 21 сентября 1840 года трое его дворовых мужиков заложили в печь в барском доме бочку пороха и ночью подожгли запал. Дом Щепочкина взрывом разметало, а сам он вместе с супругой погиб. Доморощенных террористов, естественно, вычислили и после жестоких телесных наказаний отправили на вечную каторгу в Сибирь.


Лесничий Иван Рейнман не мог не знать, что такое же наказание ожидает и его, если он возьмется за приведение своих угроз в исполнение. Однако это его не остановило.


"Рейнман,— говорилось в изложении его показаний, данных полиции,— прождал 24 и 25 июля и решился сделать окончание своему искательству. Для сего, купив в толкучем рынке у неизвестного торговца пару пистолетов, зарядил их взятою с собою дробью и порохом и насадил пистоны. Таким образом изготовив пистолеты, спрятал один в боковой карман панталон, а другой в задний карман сюртука в том намерении, что ежели еще станут его уверять, что еще не готово, и откладывать до другого дня, то убить кн. Гагарина; другой же пистолет он имел в запасе с тем, что ежели первый осечется и изменит, то другим исполнит намерение... Научен к тому он никем не был, и никто о намерении его не знал и ему не содействовал. В этом твердом и обдуманном намерении он, прибыв 25 числа в Кабинет, выжидал в приемной выхода князя Гагарина, и как только он в исходе третьего часа вышел, то Рейнман вновь ему напомнил о себе, прося хоть выдать жалованье. Князь сказал: "Получишь все" и сам пошел".


B тот же день во время допросов чиновники Кабинета Его Императорского Величества рассказывали, что князь Гагарин уже принял решение по делу лесничего Рейнмана и решил уволить его в отставку с почетом, по прошению, и дать в награду за прежнюю службу 150 руб. Как было на самом деле — неизвестно. Не исключено, что история о награждении была придумана, чтобы обелить князя Гагарина и представить Рейнмана безумцем. На самом деле князь ответил лесничему едва ли не грубо. И тот решил, что ему больше не на что надеяться.


"Он, Рейнман,— говорилось в изложении показаний,— видя, что и того числа не было решения, вышел из себя и, вынув из сюртука пистолет, выстрелил оным князю в затылок, и князь тут же упал мертвый".


Николай I от известия об убийстве столь близкого ему чиновника пришел в такую ярость, что приказал судить Рейнмана военным судом в 24 часа и чтобы на следующий день приговор был доставлен к нему для утверждения. Однако следствию и суду не удалось уложиться в установленный императором срок, хотя обвиняемый, ничего не утаивая и не скрывая, рассказывал о подготовке к преступлению и признавал себя виновным. Дело вновь уперлось в вопрос о вменяемости Рейнмана. И его отправили во врачебную управу — физикат:


"Военно-судная комиссия требовала, чтобы подсудимый освидетельствован был в умственных способностях в физикате. В физикате подсудимый освидетельствован был в присутствии исправляющего должность гражданского губернатора и других лиц, но никаких признаков помешательства ума в нем не замечено".


Оставалось лишь назначить наказание. Суд счел, что преступление Рейнмана относится к разряду самых тяжких, а потому решил и приговор вынести максимально суровый:


"Наказать его, Рейнмана, в пример и страх другим шпицрутенами чрез тысячу человек шесть раз и, по лишении всех прав состояния, сослать в Сибирь в каторжную работу".


Император без промедления утвердил приговор, что для Рейнмана означало верную смерть, ведь шесть тысяч ударов шпицрутенами не выдерживал никто, а потому это наказание считалось равносильным смертной казни.


Эротический детектив


Проблема заключалась в том, что, отомстив мстителю Рейнману и объявив об этом во всеуслышание, для страха остальным, власть добилась совершенно противоположного эффекта. Теперь все обиженные и загнанные в угол поняли, что можно наказывать даже самых высокопоставленных и приближенных к императору вельмож. В результате количество убийств помещиков крестьянами, а военных и гражданских чинов их подчиненными начало расти как на дрожжах. Если до 1842 года в среднем в год происходило пять-семь убийств помещиков и управляющих, то по далеко не полной статистике на 1842 год пришлось 15 убийств только помещиков. Мало того, преступления такого рода перестали быть чем-то из ряда вон выходящим и начали восприниматься как нечто вполне обыденное.


К примеру, в 1853 году жертвой такого заурядного убийства стал незаурядный в общем-то помещик — генерал и Георгиевский кавалер Осоргин.


"Отставной генерал-майор Осоргин,— говорилось в описании дела,— проживая в своем имении, в Бузулукском уезде, в 9 часов вечера 14 сентября 1853 г. был убит выстрелом из ружья, сделанным из сада в окно помещичьего дома в то время, когда он ходил по комнате... В начале следствия в убийстве генерал-майора Осоргина никто из дворовых людей и крестьян его не сознался и подозрения ни на кого не возникло. При дальнейшем же производстве следствия Андрей Порфиров, находившийся постоянно при помещике для прислуги, сознался в участии в убийстве его, объяснив, что генерал Осоргин убит Михаилом Ивановым, бывшим кузнецом при господском дворе, и что в этом преступлении участвовали: он, Порфиров, кучер Сидоров и сапожник Полиевктов. К сему Порфиров присовокупил, что участие его в убийстве Осоргина состояло в том, что он, зная о намерении прочих подсудимых убить барина, по глупости не объявил о том начальству. Что побудило их к совершению сего преступления, показатель не знает, сам же он никакой побудительной причины к тому не имел".


Об отсутствии мотивов говорили и другие обвиняемые, и только сделавший выстрел кузнец попытался сказать что-то о своих претензиях к барину:


"Иванов объяснил, что лишил жизни своего помещика за то, что он в течение двухлетнего пребывания его при господском дворе преследовал его взысканиями, усчитывал в материалах, запрещал работать для себя, а, наконец, в один праздничный день не позволил быть в церкви и занял работою в кузнице. Этот последний случай решительно ожесточил его против Осоргина, почему он, сойдясь однажды случайно с дворовыми людьми Порфировым, Сидоровым и Полиевктовым, которые также изъявляли неудовольствие на помещика, согласился с ними убить его, к чему первый подал мысль из них Порфиров. Этою мыслью был занят каждый из них, и Порфиров, Сидоров и Полиевктов ежедневными напоминаниями ему, чтобы он убил Осоргина, довели его наконец до того, что он почувствовал желание на это преступление".


Однако попытки выяснить мотивы остальных участников преступления ни к какому результату не привели. Все обвиняемые упорно стояли на своем. Об отсутствии каких-либо претензий к покойному барину говорили и остальные крепостные Осоргина. Истину удалось установить лишь после допроса жителей соседней деревни — государственных крестьян, которые сообщили:


"Крестьяне и дворовые люди Осоргина при разговорах выражали неудовольствие на него, будто он имел страсть к прелюбодейной связи с их женами и девками".


Собственно, мотив убийства был найден, но следователи хотели окончательно убедиться в своей правоте и передопросили женщин. Однако бабы и их мужья стыдливо молчали и отнекивались, и удалось точно установить только то, что генерал имел небольшой гарем:


"При допросе крестьянок генерал-майора Осоргина, из них Алексеева, Стратонова, Прокофьева и мещанка Маркова, проживавшая в господском доме, сознались, что они имели любовную связь с помещиком Осоргиным, но по собственному согласию".


Все остальные бабы и мужики по-прежнему молчали. Итог дела был естественным для такой истории. Кузнец Иванов получил три тысячи ударов шпицрутенами, а затем отправился в Сибирь. Чуть менее сурово наказали и его подельников.


Убийства помещиков и начальников, измывавшихся над подчиненными, продолжались и в последующие годы. Вот только число их год от года постепенно уменьшалось. И связано это было не только с тем, что в 1861 году крепостное право было отменено. Тремя годами позже началась судебная реформа, и в Российской империи появилась судебная власть, шаг за шагом отстаивавшая свою независимость. А также суд присяжных, которые во время рассмотрения дел принимали во внимание и то, что довело или кто довел человека до отчаянного положения и преступления. В результате случалось, что людей, обвиняемых в убийстве начальников-садистов, присяжные единогласно оправдывали.


Подобные решения начали со временем принимать и профессиональные судьи. Так, например, случилось в 1897 году в Харькове при рассмотрении дела братьев Скитских — служащих Полтавской духовной консистории, которых обвиняли в убийстве непосредственного начальника — секретаря консистории Комарова, который на протяжении многих лет измывался над ними. Адвокат Скитских — знаменитый Н. П. Карабчевский настаивал на том, что многие показания свидетелей вызывают сомнения, а потому убеждал судей не осуждать подзащитных на основании сомнительных фактов и оправдать их. Суд прислушался к адвокату. После оправдательного вердикта публика неистовствовала от восторга. Причем совершенно обоснованно.


Ведь только независимый, объективный и справедливый суд — лучшее и самое радикальное средство против самосудов и мести. Но главное — именно он может устранить омерзительное упоение властью, характерное для многих наделенных ею лиц.


ЕВГЕНИЙ ЖИРНОВ


Kоммерсантъ


Поделиться
Комментировать

Популярное в разделе