Победители половину сдавшихся (полк Будилы, попавший к ополченцам Пожарского) пощадили, а другую половину (полк Струся, попавший к казакам Трубецкого) порубали. Это было начало конца Смуты, великой русской замятни. В следующем 1613 году Земский собор выбрал царём Михаила Романова, тем положив основание новой династии.
Причиной Смуты был династический кризис. Конечно, не единственной причиной. Можно назвать ещё множество политических, социальных и экономических предпосылок. Однако спусковым механизмом послужил именно династический кризис. Подобные сюжеты во множестве известны нам из европейской и не только европейской истории. В 1598 году со смертью Фёдора Иоанновича пресеклась царская династия Рюриковичей, правившая Русью-Россией много веков. И Россия оказалась как бы «ничья».
Надо всегда учитывать, что люди несколько столетий назад мыслили не совсем так как мы, не теми же самыми категориями. И что для нас пустая формальность, для них было сердцевиной власти. По представлениям того времени, земля и народ вручались Богом на попечение династии монархов, монархи по праву крови имели священное право на власть, но и обязанность быть пастырями и покровителями народа. Династический принцип в формировании и поддержании, в самом содержании государственности имел практически такое же, а иногда и большее значение, чем этнический принцип. Монарх своим присутствием освящал землю, делал её принадлежащей не только себе, но Богу, сопричастной божественному замыслу, смыслу, предназначению. Каждый человек в царстве мог считать себя не заброшенным, но ведомым божественным провидением, и чувствовать на себе взгляд неба. Всё было не просто, всё не зря, всё вело путями неисповедимыми к спасению каждой души. Пока царствовал монарх. И вот, Рюриковичи закончились, вышли все. Русская земля стала ничьей. Ничьей!
И что началось? В далёкой забытой Богом стране Перу извержение вулкана Уайнапутина. Облака пепла закрывают землю от солнца. И начинается почти что ядерная, вулканическая зима. Нет тепла, нет света. Летом заморозки губят на корню посевы. В сентябре выпадает снег. В России голод. Мрак. Холод. Отчаяние. Бог отвернул свой взгляд! Почему? Потому что нет царя. Без царя мы не дети Бога, а пыль на копытах дьявола, вот дьявол и топчет нас. Какие-то бояре, какие-то Годуновы, всё не то, не принимает их Господь, не даёт земле благодати. Потому что главное подтверждение легитимности власти в народном сознании – это благоволение свыше, проявленное, как хорошие урожаи (или, например, высокие цены на нефть).
Но не может быть такого, чтобы Господь совсем забыл русскую землю! Должен остаться какой-нибудь царь. Потому с лёгкостью принимают самозванцев, и первого чудесно спасённого царевича Дмитрия, и второго. И ждут, когда свыше придёт знак. Но ясного знака нет. И народ раскалывается: кто за Лжедмитрия Второго, кто за Василия Шуйского. Шуйский вроде как Рюрикович. Однако не тот. Нет знака, ясного знака нет. А после, когда прогнали «поляков», да на Земском Соборе избрали Романова, жизнь вроде бы стала налаживаться.
Понятно, почему при Романовых сей праздник отмечали (как день Казанской иконы Божьей Матери). Для новой династии это были важные, начальные, судьбоносные дни. Не совсем понятно, почему в постсоциалистической России, с 2005 года стали праздновать именно этот день. Ну да, надо было отменить 7 ноября как дату начала советской государственности, ныне расстрелянной, а народ привык к «осеннему карнавалу», и к дополнительному выходному дню в ноябре (если на демонстрацию не идти, то можно в последний раз скататься на дачу, забрать заготовки и закрыть домик на зиму, например). Но всё же, всё же. Говорят: дата победы над польскими интервентами. Смешно великой России справлять свою победу над скромной Польшей, да ещё и в 17-м веке. Может, нам и над Грузией победу справлять? Но, раз так говорят, рассмотрим «польскую интервенцию».
Для начала, война была гражданской, российской. Интервенция присоединилась к гражданской войне. Как это часто, да почти всегда, бывает в истории. А потом, наши «поляки» были вовсе не только и не совсем поляки, а иногда даже наоборот. То государство, которое приняло столь живое участие во внутрироссийской замятне, называлось Речь Посполитая, и являлось унией Королевства Польского и Великого Княжества Литовского, также известного как Великое Княжество Литовское, Русское, Жемайтское и иных. Монарх носил титул короля польского и великого князя литовского, русского и жемайтского. Но ведь и московские правители называли себя князьями всея Руси. Таким образом, у русского народа было целых два монарха. Рано или поздно это противоречие должно было быть устранено, и, конечно, каждый хотел устранить его в свою пользу. Речь Посполитая желала присоединить русские земли по династическому праву, идущему от унии с Великим Княжеством Литовским (и русским). И русские не всегда были против. Вспомним, что был период, когда влиятельные круги в русском обществе, включая митрополита Филарета, склонялись к тому, чтобы посадить на трон в Москве сына польского короля, принца Владислава.
Или вот, например, Осип Будило, начальник одного из двух полков интервентов, сдавшихся Второму ополчению. Сам он был литвин, а точнее, белорус. А полк его, по его собственным мемуарам, состоял из: «400 казаков, 600 пятигорцев, 200 гусар». Если считать всех гусар поляками, то польского элемента в полку было 1/6. Другое дело, конечно, полковник Миколай Струсь из рода Потоцких, у него, наверное гусар было поболее. А в целом получается, что командный и прочий состав «польских» интервентов соответствовал общему положению Речи Посполитой как государства польско-литовско-русского.
Здесь я позволю себе повторить свою гипотезу «четырёх царств». Итак, в истории существовало четыре потенциально равноправных идеи или проекта русской государственности, ориентированных по сторонам света.
Западный проект был всегда нацелен на интеграцию в Европу. Он был частью общеевропейского цивилизационного проекта. Во времена Киевской Руси вполне успешно осуществлялась традиционная для тех времён евроинтеграция, включающая династические браки. С нашествием монголо-татар общий процесс был прерван, однако западнорусские земли, избежавшие ига, вошли составной частью в европейские государства. Прежде всего, в Литву, которая на долгие годы стала олицетворением западного проекта русской государственности (это было государство в значительной степени русское, даже государственный язык у них был никакой не литовский, а русский). Историческим пороком проекта было то обстоятельство, что в Европе уже определились центры силы и лидеры, и Западной Руси, как и Литве, как и Польше, была предопределена роль периферии, державы второй степени и третьего сорта.
Северный проект идёт от варяжско-русской Гардарики к Новгороду Великому. Это олигархическая военно-торговая республика. Северная Генуя. С малой опорой на этнические идентичности, или на идеологию, с большой опорой на капиталы. В лучшие свои времена Новгород Великий колонизировал земли по Белому Морю и иные. Но не стремился их обустроить, а только выкачивал ресурсы, собирая как дань или выменивая в процессе неравноправной торговли. Тогда ценностью была пушнина. Вот пушнину и собирали, любыми способами. Идея состояла в выкачке ресурсов с подконтрольных территорий и транзитной торговле этими ресурсами. Со временем северный проект пришёл в упадок, тому много причин. А Иван Грозный потопил в реке Волхов и в крови всё, что могло оставаться от новгородского сепаратизма, и, казалось, закрыл северный проект навсегда.
Южный проект очень интересен. Он идёт ещё от готского королевства в Причерноморье. Суть его: военная демократия, набеговая экономика и служба в качестве «федератов» на границе какой-нибудь империи. После готов ту же идею хотел воплотить киевский князь Святослав, покинувший Киев ради задуманного им проекта южной Руси, федерата Византии. А дальше несколько веков южная идея русской государственности существовала в виде вольницы казаков, гуляй-поля. Казаки (как и готы, и прочие варвары, «союзники» Рима) были «федератами» России, получая подарки и привилегии официально за то, что они «охраняют границы», а неофициально за то, что саму Россию не грабят. Постепенно Россия прибрала их к рукам, и южный проект сошёл на нет. Но не сразу это случилось, ой не сразу.
И, наконец, восточный проект осуществился из Москвы и прилегающих земель. Немалое влияние в плане государственного устройства и технологий управления оказала Орда. Но надо сказать, что из Москвы был осуществлён совершенно новый план построения русского государства, не киевский, но и не ордынский. И 1612 год был для московской идеи переломным. После 1612 года стало очевидно, что альтернативы московскому проекту русской государственности нет. Вот что стоит за так называемой «победой над польской интервенцией». В действительности, это была победа московского проекта русской государственности над западным проектом русской государственности.
Новгород задушен Иваном Грозным. Текучие казаки на самостоятельное государственное строительство не способны и постепенно встраиваются в московскую вертикаль. Оставался один конкурент, в виде западной идеи, законсервированной до времени в Великом Княжестве Литовском. История распорядилась так, что конфликт между двумя проектами был обострён до предела посредством династического кризиса и, фактически, пустого престола в Москве.
Но «западенцы» несмотря на столь благоприятные, словно бы специально для них подстроенные обстоятельства, ухитрились не выполнить своей исторической миссии, образно говоря, «прогусарили полимеры». Виной тому заносчивость поляков, отношение к русским как к «быдлу», нежелание войти в понимание нужд и менталитета русскоязычных народов, насильственная полонизация, католическая нетерпимость к православию, шляхетская анархо-демократия, и так далее, а, может, и что-то другое. Так или иначе, поляки упустили великий исторический шанс стать во главе русского государства, русской истории, и войти в Европу не на правах бедного славянского родственника, а силой и властью. Историческим возмездием стали разделы Речи Посполитой в 18 веке, а психологическим следствием странное, напряжённое отношение некоторых поляков к русским, вовсе не взаимное. Шановни паньство, никто вам не виноват. История как женщина, она всегда даёт только один шанс.
В чём же состояла после 1612 года уже оформившаяся и осознавшая себя идея Московской России? Это был условно «испанский» путь. Почти современник российской смуты, испанский поэт 16 века Эрнандо де Акунья провозгласил: «Одна паства, один пастырь, одна вера, один властитель, один меч». В Испании поэтическая формула была преобразована в практическое положение: одна вера, одна держава, один народ. Много позже в России та же мысль была перефразирована как «Православие. Самодержавие. Народность». А недавно, кстати, я встретил «оригинальный» государственный девиз Казахстана: «Один народ, одна страна, одна судьба». Воистину, идеи не умирают.
Москва стала центром и источником новой сакральности и новой легитимности, не заёмной, а саморожденной. Даже Иван Грозный судорожно метался в поисках оправдания своей власти. То обосновывал своё монаршье право преемственностью от византийских императоров через Софью Палеолог. То с ложным смирением принимал покровительство чингизидов, будучи по матери потомком Мамая, и ставя над собой Бекбулата Симеоновича, а сам вроде как при нём, как Мамай был при ханах, и как Тамерлан при чингизидах. То хотел взять замуж королеву Англии, чтобы войти в европейский королевский дом. Может, чувствовал, что кончается время Рюриковичей, старый завет.
А в 1613 году русский народ составил новый завет. Перезаключил договор с Богом. Сам установил династию новых царей, не нуждаясь ни в монгольской, ни в византийской, ни в европейской сакральной преемственности. Прямой завет с Богом. Так русский народ поставил себя на особое место в истории. И те, кто со стороны России, в лице своих представителей на Земском Соборе подписали договор, они и стали новой политической нацией. Так было начато новое русское государство. Хотя, повторюсь, конечно, не на пустом месте, а на фундаменте всей предшествовавшей истории.
Романовы, однако, не знали, что Ипатьевский дом входит в условия договора. Мелким шрифтом, под звёздочкой. В такого рода заветы всегда включено условие об Ипатьевском доме.
Так среди прочих победил московский, восточный, великоросский государственный и национальный проект. Но идеи никогда не умирают. И при первых признаках смуты воскрешаются призраки и «Запада», и «Севера», и «Юга». Смешно и грустно, но сейчас вакантное место «федератов» на рубежах империи стремятся занять северокавказские республики, всё с той же риторикой, известной нам с римских времён. Как поётся в песне, на хрена нам враги, когда у нас есть такие друзья. Кто-то опять мечтает о русском демократическом культурно-этническом королевстве (ну или республике), интегрированном в Евросоюз. А что касается «Севера»… Может быть я и не прав, и дай Бог, если не прав, но иногда кажется, что в северном проекте мы и живём. Северный путь, голубой поток. Олигархия, выкачка и транзит ресурсов; новгородские бояре были бы рады знать, что их дело не пропадёт. Современные власти вроде хотят вести себя от Москвы. Однако исторические инстинкты сильнее официально провозглашённой версии преемственности. Поэтому так ненавидят Ивана Грозного. Хотя, казалось бы, он столько сделал для укрепления Москвы и России! Могли бы простить перегибы, как простили Петру Великому. Но не простили, Новгород не простили. Купеческую мечту: качать меха или нефть на запад, и жить припеваючи, на немецкий манер.
Что ещё я могу сказать? Праздник «день народного единства» не удался. Хотя корни его ясны и вроде бы не надуманы. Да только единства нет. Что опять состоится 4 ноября, так это Русский Марш. Тоже, конечно, карнавал. И праздник. И единение. Но не совсем всех, не совсем в том масштабе, и совсем не на той платформе, которая предполагалась изобретателями новой красной даты в календаре.
Потому что наша Смута ещё не закончена. И наш Земский Собор ещё впереди.
Герман Садулаев