Дар Ариадны

Каждый раз, когда я обращаюсь к публицистическому творчеству Юлии Латыниной, а делаю я это по возможности редко, у меня возникает странное чувство, что это творчество не имеет никакого отношения ко мне или другим людям, даже ко всему внешнему миру, а является для автора некоей терапевтической попыткой внутреннего преодоления, не обязательно успешной. В сравнение напрашивается публичная истерика, вспыхнувшая по каким-то личным причинам и тем не менее приветствующая максимальную аудиторию, в том числе тех, кто оказался поблизости случайно и испытывает глубокую неловкость. И каждый раз, когда я пытаюсь разобраться в ее взглядах, я каким-то симметричным образом чувствую, что делаю это тоже из личных побуждений – не затем даже, чтобы восстановить истину, а с целью проверить, не слишком ли и мои жизненные параметры отклонились от самой приблизительной нормы.

Человек, выбитый из психического равновесия, поневоле пренебрегает стандартным словарем и изливает свои чувства сбивчиво, пытаясь компенсировать децибелами дефицит лексики – ЮЛ и без того обычно не в меру экспансивна, а одна из последних ее инвектив выполнена со всеми стилистическими особенностями речи мелкого частного предпринимателя из сферы розничной торговли, хотя письменный текст вынуждает нас лишь воображать необходимую сопроводительную мимику и междометия. Обращают на себя внимания, в частности, популярные суперлативы: слова «офигеть» и «офигительно» мелькают в коротком тексте пять раз, причем читателю настоятельно дается понять, что речь идет об эвфемизме. Человек, выбитый из психического равновесия, впадает в заблуждение, согласно которому резкость интонации добавляет аргументу убедительности.

Сама по себе неадекватная аргументация не означает, что тезис ложен, поэтому обратимся к тезису. ЮЛ отвечает на обвинения своих оппонентов в «фашизме» и в том, что она якобы поносит европейские ценности. Но доводы ее в этом споре несколько неожиданны: она не только не выступает в защиту поруганных ценностей, но и отрицает факт самого их существования, а заодно и реальность самой Европы — точнее, Европы как некоего единства: «Китайская империя была, Халифат был, Блистательная Порта были едиными — а вот Европа не была, и все время, пока Европа завоевывала мир, части ее находились в жесточайшей конкуренции между собой».

Оставив истерический синтаксис на совести автора, отмечу явную лексическую путаницу. Слово «единство» вовсе не содержит в себе идеи полной гомогенности, но зато содержит идею степеней единства, от разрозненности до сплоченности. В различные времена европейской истории эти степени были, естественно, разными, но если обратиться к справочнику по истории чуть потолще, чем брошюрка, которой пользуется ЮЛ, можно убедиться, что во времена средневековья Европа, хоть и была лоскутным одеялом из феодальных владений, в то же время представляла собой единую монархию теократического толка, и ее реальность испытали на собственной шкуре жители разоренного Константинополя и утопленного в крови Иерусалима. Противники этой Европы вполне осознавали ее единство, равно как и сама она — даже в более поздние века, когда войска вполне интернационального состава отражали османский натиск.

Точно так же не выдерживают критики приведенные контрпримеры единства. Китайская империя, как легко узнать из того же справочника потолще, иногда была относительно единой, а иногда, на протяжении целых столетий, не была, и ее составные части вели друг с другом войны. Что касается Халифата, то он вообще был скорее фикцией на протяжении большей части своей истории. И, наконец, Блистательная Порта практически изначально была сшита на скорую нитку из несовместимых кусков, на которые впоследствии и развалилась.

Но куда важнее, чем это шаткое политическое единство, коли уж речь зашла о ценностях, было единство культурное, а оно в Европе было по тем временам беспрецедентным. Мало кто вспомнит, кем был по национальности Фома Аквинский (итальянцем? но понятия «итальянец» в те времена не существовало), зато известно, что он провел немало времени в Париже и Кельне. А один из наиболее архетипичных представителей европейской элиты, Эразм Роттердамский, родился в Роттердаме, много лет проработал в Лондоне, а умер в Базеле. И куда бы эти люди ни переезжали, они мгновенно находили общий язык с равными себе на новом месте — латынь.

Я, впрочем, напрасно привожу все эти доводы, потому что риторический прием ЮЛ называется «наведение тени на плетень», уж не знаю как это на латыни. В том, что «европейские» (на самом деле западные) ценности интересуют ее меньше всего, легко убедиться из приводимого ею списка этих ценностей. Помимо европейского единства в него вошли всеобщее избирательное право, социальная справедливость, мультикультурализм и государственное регулирование. Тут, что называется, смешаны в кучу апельсины с яблоками, но даже не в этом дело: практически ни одно из этих понятий не представляет собой фундаментальной западной ценности, это либо чисто политические меры, вроде европейского единства, либо сложные социальные конструкции, развившиеся исходно из самих ценностей, но вовсе им не идентичные и кое-где приведшие к отрицательным последствиям, что не обязательно компрометирует исходные ценности в глазах непредвзятого наблюдателя.

Полемизировать по поводу каждого из перечисленных вторичных признаков у меня нет времени, поэтому выберу, например, всеобщее избирательное право. Наскоро отметив непригодность этого права для низших рас (ЮЛ упоминает Гану и Палестину — для предпочитающих брошюры потолще упомяну и я, что индекс демократии журнала Economist отвел Гане пристойное 75-е место, значительно впереди любимого ЮЛ Сингапура), автор приводит непобедимый на ее взгляд аргумент, что все главные подвиги Европы, когда она попирала и завязывала узлом все эти низшие расы, были совершены ею до всякого всеобщего права, а теперь вот не попирает, ergo. Тут невольно теряешься — причисли она к добродетелям цивилизации еще и каннибализм, изумление было бы ненамного сильнее. Всеобщее избирательное право — не ценность, по крайней мере для тех, кто с уважением относится к смыслу слов. Оно представляет собой политический механизм, необходимый, но не достаточный для реализации демократического устройства общества, в свою очередь представляющего собой политическую конвенцию ради претворения в жизнь западных ценностей. Будучи изъято из этого контекста, оно приводит к довольно злокачественным результатам, что давно подмечено американским политическим обозревателем Фаридом Закарией, но я уже зарекся обвинять ЮЛ в непомерно широком круге чтения. Эти ценности формировались не теми, кто неизменно вызывает у ЮЛ рефлекс коленопреклонения, деспотами и поработителями, а теми, кого она предпочитает не замечать, гражданами неизвестной ей многовековой европейской республики интеллекта и совести, извлекавшими уроки из общего греческого и римского культурного наследия — теми же Фомой и Эразмом, Лютером и Гоббсом, Локком и Смитом, Кантом и Миллем.

Мой список, конечно, не полон — в подробностях он шире и содержит, в частности, право на неприкосновенность частной собственности. Это право кое-кто считает производным от других, но на мой взгляд оно — в числе самых фундаментальных, поскольку в известном смысле является гарантией всех остальных от посягательств государства. Странным образом оно — единственное отмеченное в тексте Латыниной положительно. Уму непостижимо, каким образом она совмещает его с безудержным этатизмом и явным презрением к таким мелочам как habeas corpus. Наверное и у квадратуры круга еще остались где-то сторонники.

Во всех политических уравнениях ЮЛ с их откровенным и бесстыжим расизмом, попранием элементарных норм цивилизованной полемики и ничем не оправданным высокомерием неизменно отсутствует один важный коэффициент, и отсутствие этого коэффициента фактически лишает ее права рассчитывать на читательское внимание. Этот коэффициент — человек, который если и мелькает в ее выкладках, то лишь в виде отвратительных темнокожих толп, заслуживающих разве что воспитательных мер с помощью огнемета. Она пытается учить нас жить, игнорируя при этом нас самих. Тогда как весь комплекс европейских ценностей, о которых она, по собственному признанию, не имеет понятия, сосредоточен именно на человеке, и если эти ценности порой заводят нас в безвыходные ситуации, у нас всегда остается завещанный великими предшественниками клубок Ариадны, с помощью мы можем вернуться в исходную точку и продолжить поиск правильного пути. Юлия Латынина свой клубок давно выбросила.

http://inliberty.ru/blog/transatlantic/3322/
Поделиться
Комментировать

Популярное в разделе