Русская грусть и русская искренность

Режиссер Люк Персеваль — о культурных и духовных связях европейского театра с нашей страной.

В Санкт-Петербурге стартует VI международный культурный форум, в рамках которого мне предложили принять участие в работе секции «Театр». Я дам мастер-класс и приму участие в круглом столе театральных практиков.

Это уже не первый раз, когда я приезжаю в Россию. Мои связи с Россией начались в 2005 году, когда на петербургском фестивале «Балтийский дом» был показан мой мюнхенский спектакль «Отелло». Что же я узнал о культуре вашей страны за эти годы? Чем она стала для меня за эти годы?

Начать придется издалека. Я родился в 1957 году в Бельгии, в той ее части, которая называется Фландрией. Там говорят на фламандском языке, который долго не признавался как отдельный язык, считался диалектом. Голландский и фламандский, во многом схожие, различаются примерно так же, как ирландский и английский. И когда я впервые увидел в Национальном театре Антверпена спектакль по чеховской пьесе в голландском переводе, для моего фламандского уха этот текст прозвучал чужеродно, непонятно.

В 2003 году я сам ставил с фламандскими актерами «Дядю Ваню», мы использовали голландский перевод. И уже в начале репетиций возникла проблема: реплики казались актерам вымышленными конструкциями, речью, которой в обыденной жизни не говорят. И я попросил актеров, выучив свой текст, чуть изменить его, произносить на родном языке. Так, как произносили бы в их родной местности. И произошло чудесное превращение! «Дядя Ваня» имел очень большой успех у зрителей, которые узнавали в персонажах своих дядю, тетю, дальних родственников, и то, о чем писал Чехов, казалось знакомым и родным.

Мы сломали табу, гласившее, что тексты Чехова и Достоевского — священные и их нельзя переиначивать на сельский диалект! И тогда вопросы, казавшиеся такими чуждыми, вдруг стали совершенно понятны. Часто о персонажах Чехова, говорят, что они жалкие. Но мои родные тоже часто выглядят довольно жалко! У Чехова речь идет об очень простых людях, которых можно встретить на улице, в магазине, в метро; и при этом автору очень интересна их внутренняя жизнь, их метания и тоска, и это отвечает фламандскому мировосприятию.

Приезжая со своими спектаклями в Россию, я чувствую большой эмоциональный отклик, схожий с тем, как принимают меня в родной Фландрии. Вообще переживания, которые я встретил в русской классике, — поиски любви, неизбывная тоска, борьба с власть имущими — всё это оказалось мне очень близко.

Когда несколько лет назад я привез в Санкт-Петербург свой гамбургский спектакль «Дети солнца» по Максиму Горькому, некоторые русские говорили, что удивлены, как современно прозвучал этот текст, для многих принадлежащий исключительно советской эпохе. А мне Горький всегда казался необычайно актуальным автором — еще с тех времен, когда я служил актером Национального театра Антверпена. Собственно, мой актерский путь начинался с Горького: в инсценировке романа «Мать» я играл Власа. Персонажи Горького постоянно говорят о необходимости перемен, но ничего толком не могут сделать. Это вечная проблема. Но если Чехов находит в себе любовь и сострадание к своим героям, совсем не идеальным, то у Горького я этого не вижу. Не хватает мне у него и мистического измерения, выхода в ирреальность, который есть у тех же Достоевского и Чехова. Они, конечно, что-то большее говорят о русской душе.

Хотя что я о ней знаю? Могу сказать только, что я люблю русских. Когда я впервые приехал в Россию, то был шокирован, увидев столько грустных людей. Я почувствовал депрессию. Но чем больше стал сюда приезжать, тем более ценной стала для меня эта меланхолия. Я понял, что она — честное выражение состояния души — объясняется исторически: в течение десятилетий людей в этой стране заставляли критически мыслить, сомневаться. Порой им приходилось быть частью тоталитарной системы, даже участвовать в репрессиях...

Часто можно услышать, что меланхолия, тоска, сумрачные мысли — типично русские черты, отличающие вас от европейцев. Но многие мои соотечественники так же борются с депрессией, так же философствуют, так же погружены в себя, просто не показывают этого. В европейских странах другой стресс, связанный с тем, что человек всегда должен излучать радость. Мы обязаны выглядеть счастливыми, а это еще хуже. Кстати, научные исследования доказывают, что чувство грусти — очень важное для человека. Оно свидетельствует о более сильной эмпатии, о чувствительности, а стало быть, о более тонком понимании вещей.

Может, я недостаточно хорошо знаю русских, но по моему ощущению это очень искренние и приятные мне люди, гораздо более приятные, чем те поддельные натуры, которых я иногда встречаю в других странах. Не люблю, когда носят маски. А русская грусть — искренна.


Автор — режиссер и актер

Автор
Люк Персеваль
Поделиться
Комментировать

Популярное в разделе