Занимательная эсхатология

"Страховой случай" в галерее "Ковчег"

 

Выставка заставляет задуматься над тем, необходимо ли для конца света божественное вмешательство — или человек приближает его своими силами


В галерее "Ковчег" открылась выставка "Страховой случай", составленная из редко или вовсе не выставляющихся работ отечественных живописцев и графиков XX-XXI веков, хранящихся в собраниях частных коллекционеров, самих художников и их семей или небольших столичных и провинциальных музеев. Можно ли застраховаться от конца света, выясняла АННА ТОЛСТОВА.


При входе вас встречает эскиз плаката "Внимание! Снимая калоши, перевертывай их!" с полосатой кошкой, влезшей с откровенно диверсионной целью в опрометчиво неперевернутую калошу. Шутливый фовизм Никиты Фаворского, невероятно одаренного, ушедшего на фронт в 1941-м добровольцем и не вернувшегося, сына великого Фаворского, который, наверное, мог бы превзойти отца. И это типичная работа типичной выставки галереи "Ковчег", специализирующейся на оригинальных кураторских подходах, нетривиальных темах и незаезженных именах, которым она — в полном соответствии со своим названием — не дает потонуть во всемирном потопе мейнстрима. Выставка "Страховой случай" посвящена концу света, каковой майя вроде бы напророчили нам в 2012-м, а мы старательно приближаем, приходя на помощь природе своими войнами и научно-техническими завоеваниями. Однако пугаться не стоит: никаких вселенских бедствий в манере "малогрузинского" сюрреализма здесь нет. За вселенский масштаб отвечает, кажется, одна-единственная крохотная литография "Смерть человека одновременно на аэроплане и железной дороге" — футуристическая техногенная катастрофа, пригрезившаяся Казимиру Малевичу в предвоенном 1913-м. Кураторы "Ковчега" Сергей Сафронов и Игорь Чувилин устояли перед эсхатологическими соблазнами, решив напомнить нам, что свой личный конец света подстерегает нас на каждом шагу. Будь то обычная "Драка" из-за прекрасной дамы в платочке, как у Юло Соостера, или неловкое "Падение", как у Льва Кропивницкого, который отправил нечаянно оступившуюся гражданку в вечернем платье и лакированных туфельках лететь со скалы в магриттовские бездны.


Экспозиция, построенная на свободных ассоциациях и неожиданных рифмах, являет нам все многообразие "страховых случаев", хоть от сумы, тюрьмы, пожара, половодья, кораблекрушения, автокатастрофы, укуса гадюки и сумасшествия зарекаться не стоит. Ни простым смертным, которым выпадет счастливый билет на краснознаменный "Титаник" размером с одну шестую часть суши, как в объекте Александра Ситникова, или привидятся коммунально-гротескные кошмары, как на ар-брютовских рисунках Константина Янова, последнего открытия ковчеговских кураторов. Ни сильным мира сего: вот жизнеутверждающие "Похороны М. И. Калинина", где группу товарищей, тащащих гроб всесоюзного старосты мимо Мавзолея, с легкой руки Игоря Радомана возглавляет весьма довольный товарищ Сталин; вот "Ленин в тюрьме", увиденный Евгением Чарским в странном ракурсе сверху лежащим на койке в камере, будто на дне колодца; вот "Декабристы" покачиваются на виселице — в экспрессионистском эскизе Антона Чиркова; вот ноги подсудимого Ходорковского просунуты сквозь прутья решетки в зале суда — в листе из серии Павла Шевелева "Рисунки по делу".


Впадать в уныние, впрочем, тоже не стоит, ведь трагическое и героическое всегда перемешано с комическим. Причем последнее на поверхностный взгляд даже преобладает на выставке, несмотря на обилие лагерных рисунков из музея общества "Мемориал", жуткие образы голода и разрухи начала 1920-х, зарисованные "маковцем" Николаем Чернышевым, или livre d'artiste Николая Наседкина, в студенческие годы работавшего санитаром в буйном отделении одного ленинградского психоневрологического интерната и запечатлевшего тамошних сидельцев. Но это комическое с двойным дном, даже в карикатуре, и если в комиксе Константина Ротова "Конвейер. Объединение крематория с дешевой столовой", сделанном в начале 1920-х, чернота юмора налицо, то к "мурзилочному" на вид рисунку Аминадава Каневского надо хорошенько присматриваться. Петушок с Курочкой уселись за столом и кушают яичко, 1934-й, голодомор со всеми ужасами трупоедства и каннибализма был год назад. Тут же неподалеку висит самое кафкианское произведение советской живописи — "Человек бьется головой о стену" Бориса Голополосова, 1937-й. Как напоминание о том, что конец света в одной отдельно взятой стране можно устроить и не сверяясь с календарями майя.

Анна Толстова

Коммерсантъ

Поделиться
Комментировать

Популярное в разделе