Рядом с большим искусством и большими деньгами: борец с ненастоящим
18 августа 2017 ● ИА REGNUM
Интервью со специалистом в сфере экспертизы произведений искусства Александром Поповым.
Александр Попов
Иллюстрация: Личный архив Александра Попова
Мир живописи уже давно стал поводом для огромных денег, своих интриг и скандалов, вы легко можете найти те из них, которые на поверхности. Как существуют бравые криминалисты, без которых не обходится любое убийство, которые могут по волосу определить, чем именно был отравлен человек столетие назад, так и в мире современной экспертизы искусства существуют свои спецы, которые «подтверждают» или «разоблачают» произведения. Экспертиза становится своим «паразитарным» рынком, где одни хотят удостовериться в том, что у них «подлинник», а другие, напротив, всеми силами скрыть, что у них «фальшивка». При этом само ремесло эксперта — вещь простым смертным непонятная, но интересная. Некоторые тайны этой профессии мне удалось приоткрыть в беседе с Александром Поповым, одним из специалистов в сфере экспертизы произведений искусства. Интересно, что, пожалуй, искусство одна из тех нечастых сфер, где (и особенно в современном искусстве) зачастую внешне для 99% процентов людей вообще невозможно отличить подлинник от подделки.
И только авторитет и подпись экспертов может превратить холст и краски на нём в то, что стоит огромных денег. И становится предметом гордости «обладателей» и «владельцев» красоты. Поговорим немного о тайнах этой сферы.
Дмитрий Тёткин. В нескольких словах расскажите о своём пути в столь редкую профессию?
Александр Попов. Моя семья всегда была связана с искусством. Отец — известный искусствовед, доктор наук, автор трудов по древнерусскому искусству, по творчеству Андрея Рублёва. Однако я в детстве был достаточно равнодушен к искусству. Нравилась, конечно, как и всем мальчикам, живопись на исторические темы: Суриков «Утро стрелецкой казни», Верещагин «Двери Тамерлана» и подобные работы. Все изменилось, когда лет в 16 я пришел в антикварный магазин, который держал родственник моего друга. Взял в руки картину — это был особый момент. Было безумно интересно осмотреть работу со всех сторон, чувствовать запах старого предмета. Это был контакт, который невозможен в музее, который меняет восприятие искусства. Произведение искусства перестало быть чем-то холодным и недоступным, висящим под стеклом под охраной музейных бабушек-смотрительниц. Я стал интересоваться всем, что было связано с картинами: вопросами сохранности, реставрации, определения стоимости. Интересно было, почему одна картина стоит 500$, а другая, не лучше по качеству, может стоить 100 000$. Но, конечно же, особняком стоял самый сложный и интересный вопрос — вопрос определения подлинности. Экспертиза казалась магией. По окончании университета я уже понимал, что ответы на интересующие меня вопросы я получу в отделе экспертизы ГТГ, куда я и устроился на работу младшим научным сотрудником. Через 5 лет работы там мной и компаньоном была основана компания «Научно-исследовательская экспертиза им. П. М. Третьякова».
Дмитрий Тёткин. Какие самые курьёзные случаи в практике экспертизы встречались?
Александр Попов. В прошлом году к нам попала работа, которую подельники выдавали за картину русской художницы-эмигрантки, известной под псевдонимом Маревна. Но наши эксперты определили, что картина выполнена на разрезанном плакате «Мир! Труд! Май», а так как в тот период Маревна работала в Англии, то рисовать на советском плакате она просто-напросто не могла. Также был и курьезный, и одновременно печальный случай — к нам ехал пожилой коллекционер и забыл в трамвае картину Шишкина, которую вез собственно нам на исследование. Вспомнил он об этом, когда уже приехал к нам и попил чая с дороги. Картина, к сожалению, так и не нашлась.
Александр Попов
Иллюстрация: Личный архив Александра Попова
Дмитрий Тёткин. Кто был самым известным изготовителем фальшивок? Кто вообще занимается, в основном, этим промыслом (подделкой), для которого требуется, вероятно, определенный талант и знания?
Александр Попов. Думаю, самым известным изготовителем подделок можно считать ван Мегерена, продавшего Герману Герингу подделку своего изготовления под видом шедевра Вермеера за рекордную для того времени сумму — 1 600 000 гульденов. Это пример выдающегося художника, чье творчество не стало востребовано. Мне кажется, что художниками, занимающимися изготовлением подделок, кроме желания заработать, движет самолюбие — мол, я могу не хуже Коровина или Айвазовского. Но хочу сразу сказать, что «полноценные» подделки — то есть картины, написанные современным художником «с нуля», составляют небольшой процент выявляемых нами работ. Мошенники предпочитают идти более легким путем, не требующем серьезных навыков. Основной процент подделок — это так называемые «перелицовки». Жулики берут картины малоизвестных европейских и русских художников, стилистически похожие на работы их более знаменитых современников, стирают авторские подписи и пишут фальшивые. Таким нехитрым образом картина малоизвестного германского пейзажиста середины XIX века стоимостью в 1000 евро может превратиться в работу Шишкина стоимостью в 1 млн евро. Картина будет действительно старой, фальшивой будет лишь такая важная мелочь, как подпись.
Дмитрий Тёткин. В чём разница в экспертизе разных произведений искусства и антиквариата? Скажем, скульптура, живопись, иконопись, монеты… Что является самым лёгким и трудным для обнаружения признаков фальшивки?
Александр Попов. При экспертизе разных произведений искусства перед исследователями стоят разные задачи. Например, при экспертизе русской живописи основной задачей является определение авторства (чаще всего), а при экспертизе икон стоит вопрос определения времени и школы. При исследовании керамики нужно смотреть состав глины. Например, состав глины, которая использовалась Михаилом Врубелем во время работы в Абрамцево, отличается от состава, который использовали в петербургских мастерских. Состав почвы везде разный. Часто работы малоизвестных мастерских пытаются выдать за абрамцевские (они самые дорогие), и такой анализ помогает нам разоблачить подлог. Экспертиза разных произведений состоит из искусствоведческой и технологической частей. И если искусствоведческая работа по сути своей одинакова — это исследование стилистики произведения, работа с литературой и архивами, то технологическая составляющая при разных типах предметов сильно различается. При исследовании живописи необходимо рентгенографирование работы, а при исследовании графических работ оно бесполезно. Везде есть свой набор исследований.
Дмитрий Тёткин. Расскажите, пожалуйста, про «эталонные краски» (для определения подлинников по времени), где они хранятся? Какими вообще картотеками и базами данных пользуются эксперты?
Александр Попов
Иллюстрация: Личный архив Александра Попова
Александр Попов. Эталонные краски нигде не хранятся. Существуют специальные справочники, в которых зафиксированы даты изобретений того или иного пигмента и даты выпуска красок из этих пигментов в промышленное производство. Например, титановые белила использовались для покраски днищ военных кораблей в начале 20 века. Но как художественная краска была выпущена только в 20-е годы. Соответственно, если мы встречаем в картине 19 века титановые белила, то можем быть уверены, что перед нами подделка. Также есть краски, вышедшие из употребления. Например, «индийская желтая». Достаточно популярная желтая краска, производство которой было запрещено в 1920-е годы благодаря усилиям защитников животных. Она производилась из мочи коров, которых откармливали листьями манго. Если мы встречаем картину, в которой, например, уже присутствуют титановые белила и еще присутствует индийская жёлтая, то мы можем достаточно точно датировать ее серединой 1920-х годов. Также наша лаборатория создает базу данных по наборам красок, характерным персонально для того или иного художника. Например, на основании исследования 30 подлинных произведений мы можем понять привычную для художника палитру.
Дмитрий Тёткин. Как происходит взаимодействие между разными экспертами, университетами, галереями? Случаются ли «конфликты экспертиз», когда отношения выясняют уже эксперты?
Александр Попов. Когда мы создавали нашу компанию, на арт-рынке была чудовищная ситуация, связанная с «конфликтом экспертиз». Постоянно были такие истории, когда один авторитетный эксперт подтверждал подлинность, а другой, не менее авторитетный, говорил, что работа не подлинная. Это ставило владельцев произведений в очень затруднительное положение. Была ужасная неразбериха. Наш принцип работы заключался в следующем: мы собирали за одним столом ведущих специалистов, чтобы в процессе диалога, совместной работы и обмена накопленным опытом можно было прийти к единому решению. Этот наш опыт оказался очень успешным. Специалисты нашли между собой общий язык и обогатили друг друга новыми материалами. А коллекционеры и антиквары получили возможность не бегать в панике между разными институциями, а в одном месте получить коллегиальное мнение профильных специалистов и качественную технологическую экспертизу. Вместо трех организаций стало возможно сделать все в одном месте. Иногда, конечно, мнения специалистов в каких-то особых случаях могут расходиться, но это единичные случаи.
Дмитрий Тёткин. Испытывают ли эксперты давление с чьей-то стороны?
Александр Попов. Эксперты достаточно часто испытывают давление. Заказчики нередко бывают разочарованы результатом исследования, пытаются что-то доказывать в довольно грубой форме, предлагать деньги. Мы вообще стараемся, чтобы заказчик не пересекался с экспертом. Максимально берем конфликтные ситуации на себя. Но нужно понимать, что твердое отстаивание своего независимого мнения — это часть профессии. Эксперту платят за правду. Если специалист может под давлением поменять мнение, то ему в профессии делать нечего.
Дмитрий Тёткин. Что вы думаете о коррупции и криминале в этой сфере? Если такой вопрос для вас вообще имеет смысл.
Александр Попов. Криминальные явления в сфере искусства, конечно же, в России присутствуют. В кризисные моменты ситуация, на мой взгляд, сильно обостряется.
Дмитрий Тёткин. Где эксперты, как правило, получают образование? Что требуется со стороны закона, чтобы человек имел право заниматься этой деятельностью? Может ли «эксперт» быть дисквалифицирован, если он уличён в вольной или невольной ошибке?
Иллюстрация: Личный архив Александра Попова
Александр Попов. Чаще всего экспертами становятся люди, получившие искусствоведческое образование. Каких-то учебных учреждений, занимающихся подготовкой толковых специалистов, не существует. Это такая профессия, которой можно научиться, как говорится, «из-под рук» старших коллег. Как правило, молодые специалисты становятся своего рода «подмастерьями» или ассистентами опытных экспертов, помогают им, несколько лет перенимают знания. Многие понимают со временем, что это не их профессия, и уходят. Дело-то очень специфическое. Нужна усидчивость, желание работать с архивным материалом, любознательность, понимание искусства. Такое в нашей профессии есть выражение — «есть глаз». Это значит, что специалист способен работать с предметом, обладает профессиональным чутьем. Если «глаза» нет, то не помогут ни усидчивость, ни технологические исследования, ни десятки лет практики. Что касается дисквалификации и ошибок. Конечно, бывают случаи, когда специалисты ошибаются. Человеческий фактор присутствует, как и в любой сфере.
Тут, на мой взгляд, важен процент ошибок. Если специалист ошибается, например, раз в 10 лет и признает свою ошибку, то, на мой взгляд, это печальная, но рабочая ситуация. В глазах профессионалов он все равно останется чист. Если же эксперт начинает постоянно «ошибаться» и всё по дорогим произведениям, то тут всё очевидно. Либо он коррумпирован, либо, что тоже бывает, он ничего не понимает в свой работе и его услугами активно пользуются мошенники. Такие случаи нам известны, фамилии таких «чудо-специалистов» известны профессиональным участникам рынка. Никакие уважающие себя организации с ними не сотрудничают. Их «дисквалифицировал» сам арт-рынок. Что касается закона, то государство проводит аттестацию экспертов, задействованных при ввозе и вывозе культурных ценностей с территории РФ. Это отдельная сфера. Наша компания оказывает услуги по регистрации предметов искусства, ввозимых через московские аэропорты. Этим занимаются аттестованные специалисты, которые дежурят в аэропортах и выполняют свои обязанности непосредственно в «красном коридоре».
Дмитрий Тёткин. В какие годы вообще в мире возник институт экспертизы? Как решались проблемы подлинности и экспертизы, если они возникали, скажем, раньше, в средние века? В античности? Существуют ли организации, которые «контролируют» экспертов? Расскажите (поскольку, вероятно, вы там бывали) про несколько самых престижных мировых аукционов по торговле произведениями искусства. Какие нравы там царят? И какую роль выполняют эксперты в этих иногда многомиллионных сделках?
Александр Попов. Институт экспертизы в сегодняшнем его виде возник только во второй половине ХХ века. Его появление связано с развитием технологических возможностей. Сначала технику начали применять для исследования работ для реставрационных целей. Рентген стали делать, чтобы увидеть нижележащие слои живописи. Ультрафиолет и инфракрасные камеры для того, чтобы увидеть всяческие подновления и прочесть плохо сохранившиеся надписи и подписи. Со временем стало понятно, что эти исследования позволяют выявить фальсификационные вмешательства в картины. С этого все и началось. Постепенно такие исследования сложились в единый комплекс, дополняемый по мере развития технологий. Раньше вопросы подлинности решались знатоками искусства. Есть даже такой термин в нашей среде — «знаточество». Такая смесь знаний в области искусства, интуиции, каких-то тактильных ощущений от предмета. Я слышал много баек про неких старичков — то ли нюхавших, то ли щупавших произведения искусства как-то по-особому и делавших выводы относительно подлинности. Думаю, очень колоритные были личности.
Иллюстрация: Личный архив Александра Попова
Дмитрий Тёткин. Как вам кажется, почему богатые люди так часто «возбуждаются» от произведений искусства. И соревнуются друг с другом за право обладать ими?
Александр Попов. Соревнование — это нормальный такой мужской процесс. В жизни все дается в борьбе, и аукционные торги — это такая квинтэссенция этого процесса. Бой за право обладать чем-то прекрасным и уникальным. Включается азарт. Конечно, в таком состоянии никто уже не размышляет об инвестициях, анализе рынка и тому подобных мелочах. Главное тут победить. Цена работы в итоге может превзойти какие-то разумные пределы. Недавно был случай, когда рисунок, оцененный, если не ошибаюсь, в 10?20 тысяч фунтов, продался в результате такой битвы за миллион. Аукцион — это такой формат продажи искусства, где произведение может «выстрелить», — т. е. вызвать ажиотаж и продаться в десятки раз дороже оценочной стоимости. Безусловно, такое происходит с уникальными работами. Никто не будет сражаться за то, что и так можно купить без проблем.
Дмитрий Тёткин. Что вы думаете, как эксперт, о ментальности отечественных «новых богатых» покупателей? И нет ли у вас вообще ощущения, что вы работаете на внешнем чистом, но, по сущности, криминальном пространстве? Или это преувеличение?
Александр Попов. Ментальность «новых богатых» людей очень сильно изменилась за последние годы. В массовом сознании это образ каких-то карикатурных нуворишей, которые любят все блестящие и выбирают картины, у которых рамы побогаче и потолще. Конечно же, такой образ не соответствует действительности. Сегодняшние собиратели подходят к покупкам очень серьезно. Изучают литературу, ходят на выставки, анализируют рынок. Время шальных денег давно ушло. Покупка серьезных произведений, инвестиции в этой области — это все же история для интеллектуалов. Дурак, скорее, купит новый Бентли, а не Коровина. Умный купит и то, и другое.
Что касается криминала — я не представляю, например, инвестора, находящегося в здравом уме, покупающего краденую картину. Такая работа — по определению неликвидный актив, грозящий к тому же опасными последствиями для владельца. Криминала в нашей области не больше, чем в той же недвижимости. То есть он где-то есть, но грамотный человек вряд ли с ним столкнётся.
Дмитрий Тёткин. Большое спасибо.
Иллюстрация: Личный архив Александра Попова
Мир живописи уже давно стал поводом для огромных денег, своих интриг и скандалов, вы легко можете найти те из них, которые на поверхности. Как существуют бравые криминалисты, без которых не обходится любое убийство, которые могут по волосу определить, чем именно был отравлен человек столетие назад, так и в мире современной экспертизы искусства существуют свои спецы, которые «подтверждают» или «разоблачают» произведения. Экспертиза становится своим «паразитарным» рынком, где одни хотят удостовериться в том, что у них «подлинник», а другие, напротив, всеми силами скрыть, что у них «фальшивка». При этом само ремесло эксперта — вещь простым смертным непонятная, но интересная. Некоторые тайны этой профессии мне удалось приоткрыть в беседе с Александром Поповым, одним из специалистов в сфере экспертизы произведений искусства. Интересно, что, пожалуй, искусство одна из тех нечастых сфер, где (и особенно в современном искусстве) зачастую внешне для 99% процентов людей вообще невозможно отличить подлинник от подделки.
И только авторитет и подпись экспертов может превратить холст и краски на нём в то, что стоит огромных денег. И становится предметом гордости «обладателей» и «владельцев» красоты. Поговорим немного о тайнах этой сферы.
Дмитрий Тёткин. В нескольких словах расскажите о своём пути в столь редкую профессию?
Александр Попов. Моя семья всегда была связана с искусством. Отец — известный искусствовед, доктор наук, автор трудов по древнерусскому искусству, по творчеству Андрея Рублёва. Однако я в детстве был достаточно равнодушен к искусству. Нравилась, конечно, как и всем мальчикам, живопись на исторические темы: Суриков «Утро стрелецкой казни», Верещагин «Двери Тамерлана» и подобные работы. Все изменилось, когда лет в 16 я пришел в антикварный магазин, который держал родственник моего друга. Взял в руки картину — это был особый момент. Было безумно интересно осмотреть работу со всех сторон, чувствовать запах старого предмета. Это был контакт, который невозможен в музее, который меняет восприятие искусства. Произведение искусства перестало быть чем-то холодным и недоступным, висящим под стеклом под охраной музейных бабушек-смотрительниц. Я стал интересоваться всем, что было связано с картинами: вопросами сохранности, реставрации, определения стоимости. Интересно было, почему одна картина стоит 500$, а другая, не лучше по качеству, может стоить 100 000$. Но, конечно же, особняком стоял самый сложный и интересный вопрос — вопрос определения подлинности. Экспертиза казалась магией. По окончании университета я уже понимал, что ответы на интересующие меня вопросы я получу в отделе экспертизы ГТГ, куда я и устроился на работу младшим научным сотрудником. Через 5 лет работы там мной и компаньоном была основана компания «Научно-исследовательская экспертиза им. П. М. Третьякова».
Дмитрий Тёткин. Какие самые курьёзные случаи в практике экспертизы встречались?
Александр Попов. В прошлом году к нам попала работа, которую подельники выдавали за картину русской художницы-эмигрантки, известной под псевдонимом Маревна. Но наши эксперты определили, что картина выполнена на разрезанном плакате «Мир! Труд! Май», а так как в тот период Маревна работала в Англии, то рисовать на советском плакате она просто-напросто не могла. Также был и курьезный, и одновременно печальный случай — к нам ехал пожилой коллекционер и забыл в трамвае картину Шишкина, которую вез собственно нам на исследование. Вспомнил он об этом, когда уже приехал к нам и попил чая с дороги. Картина, к сожалению, так и не нашлась.
Александр Попов
Иллюстрация: Личный архив Александра Попова
Дмитрий Тёткин. Кто был самым известным изготовителем фальшивок? Кто вообще занимается, в основном, этим промыслом (подделкой), для которого требуется, вероятно, определенный талант и знания?
Александр Попов. Думаю, самым известным изготовителем подделок можно считать ван Мегерена, продавшего Герману Герингу подделку своего изготовления под видом шедевра Вермеера за рекордную для того времени сумму — 1 600 000 гульденов. Это пример выдающегося художника, чье творчество не стало востребовано. Мне кажется, что художниками, занимающимися изготовлением подделок, кроме желания заработать, движет самолюбие — мол, я могу не хуже Коровина или Айвазовского. Но хочу сразу сказать, что «полноценные» подделки — то есть картины, написанные современным художником «с нуля», составляют небольшой процент выявляемых нами работ. Мошенники предпочитают идти более легким путем, не требующем серьезных навыков. Основной процент подделок — это так называемые «перелицовки». Жулики берут картины малоизвестных европейских и русских художников, стилистически похожие на работы их более знаменитых современников, стирают авторские подписи и пишут фальшивые. Таким нехитрым образом картина малоизвестного германского пейзажиста середины XIX века стоимостью в 1000 евро может превратиться в работу Шишкина стоимостью в 1 млн евро. Картина будет действительно старой, фальшивой будет лишь такая важная мелочь, как подпись.
Дмитрий Тёткин. В чём разница в экспертизе разных произведений искусства и антиквариата? Скажем, скульптура, живопись, иконопись, монеты… Что является самым лёгким и трудным для обнаружения признаков фальшивки?
Александр Попов. При экспертизе разных произведений искусства перед исследователями стоят разные задачи. Например, при экспертизе русской живописи основной задачей является определение авторства (чаще всего), а при экспертизе икон стоит вопрос определения времени и школы. При исследовании керамики нужно смотреть состав глины. Например, состав глины, которая использовалась Михаилом Врубелем во время работы в Абрамцево, отличается от состава, который использовали в петербургских мастерских. Состав почвы везде разный. Часто работы малоизвестных мастерских пытаются выдать за абрамцевские (они самые дорогие), и такой анализ помогает нам разоблачить подлог. Экспертиза разных произведений состоит из искусствоведческой и технологической частей. И если искусствоведческая работа по сути своей одинакова — это исследование стилистики произведения, работа с литературой и архивами, то технологическая составляющая при разных типах предметов сильно различается. При исследовании живописи необходимо рентгенографирование работы, а при исследовании графических работ оно бесполезно. Везде есть свой набор исследований.
Дмитрий Тёткин. Расскажите, пожалуйста, про «эталонные краски» (для определения подлинников по времени), где они хранятся? Какими вообще картотеками и базами данных пользуются эксперты?
Александр Попов
Иллюстрация: Личный архив Александра Попова
Александр Попов. Эталонные краски нигде не хранятся. Существуют специальные справочники, в которых зафиксированы даты изобретений того или иного пигмента и даты выпуска красок из этих пигментов в промышленное производство. Например, титановые белила использовались для покраски днищ военных кораблей в начале 20 века. Но как художественная краска была выпущена только в 20-е годы. Соответственно, если мы встречаем в картине 19 века титановые белила, то можем быть уверены, что перед нами подделка. Также есть краски, вышедшие из употребления. Например, «индийская желтая». Достаточно популярная желтая краска, производство которой было запрещено в 1920-е годы благодаря усилиям защитников животных. Она производилась из мочи коров, которых откармливали листьями манго. Если мы встречаем картину, в которой, например, уже присутствуют титановые белила и еще присутствует индийская жёлтая, то мы можем достаточно точно датировать ее серединой 1920-х годов. Также наша лаборатория создает базу данных по наборам красок, характерным персонально для того или иного художника. Например, на основании исследования 30 подлинных произведений мы можем понять привычную для художника палитру.
Дмитрий Тёткин. Как происходит взаимодействие между разными экспертами, университетами, галереями? Случаются ли «конфликты экспертиз», когда отношения выясняют уже эксперты?
Александр Попов. Когда мы создавали нашу компанию, на арт-рынке была чудовищная ситуация, связанная с «конфликтом экспертиз». Постоянно были такие истории, когда один авторитетный эксперт подтверждал подлинность, а другой, не менее авторитетный, говорил, что работа не подлинная. Это ставило владельцев произведений в очень затруднительное положение. Была ужасная неразбериха. Наш принцип работы заключался в следующем: мы собирали за одним столом ведущих специалистов, чтобы в процессе диалога, совместной работы и обмена накопленным опытом можно было прийти к единому решению. Этот наш опыт оказался очень успешным. Специалисты нашли между собой общий язык и обогатили друг друга новыми материалами. А коллекционеры и антиквары получили возможность не бегать в панике между разными институциями, а в одном месте получить коллегиальное мнение профильных специалистов и качественную технологическую экспертизу. Вместо трех организаций стало возможно сделать все в одном месте. Иногда, конечно, мнения специалистов в каких-то особых случаях могут расходиться, но это единичные случаи.
Дмитрий Тёткин. Испытывают ли эксперты давление с чьей-то стороны?
Александр Попов. Эксперты достаточно часто испытывают давление. Заказчики нередко бывают разочарованы результатом исследования, пытаются что-то доказывать в довольно грубой форме, предлагать деньги. Мы вообще стараемся, чтобы заказчик не пересекался с экспертом. Максимально берем конфликтные ситуации на себя. Но нужно понимать, что твердое отстаивание своего независимого мнения — это часть профессии. Эксперту платят за правду. Если специалист может под давлением поменять мнение, то ему в профессии делать нечего.
Дмитрий Тёткин. Что вы думаете о коррупции и криминале в этой сфере? Если такой вопрос для вас вообще имеет смысл.
Александр Попов. Криминальные явления в сфере искусства, конечно же, в России присутствуют. В кризисные моменты ситуация, на мой взгляд, сильно обостряется.
Дмитрий Тёткин. Где эксперты, как правило, получают образование? Что требуется со стороны закона, чтобы человек имел право заниматься этой деятельностью? Может ли «эксперт» быть дисквалифицирован, если он уличён в вольной или невольной ошибке?
Иллюстрация: Личный архив Александра Попова
Александр Попов. Чаще всего экспертами становятся люди, получившие искусствоведческое образование. Каких-то учебных учреждений, занимающихся подготовкой толковых специалистов, не существует. Это такая профессия, которой можно научиться, как говорится, «из-под рук» старших коллег. Как правило, молодые специалисты становятся своего рода «подмастерьями» или ассистентами опытных экспертов, помогают им, несколько лет перенимают знания. Многие понимают со временем, что это не их профессия, и уходят. Дело-то очень специфическое. Нужна усидчивость, желание работать с архивным материалом, любознательность, понимание искусства. Такое в нашей профессии есть выражение — «есть глаз». Это значит, что специалист способен работать с предметом, обладает профессиональным чутьем. Если «глаза» нет, то не помогут ни усидчивость, ни технологические исследования, ни десятки лет практики. Что касается дисквалификации и ошибок. Конечно, бывают случаи, когда специалисты ошибаются. Человеческий фактор присутствует, как и в любой сфере.
Тут, на мой взгляд, важен процент ошибок. Если специалист ошибается, например, раз в 10 лет и признает свою ошибку, то, на мой взгляд, это печальная, но рабочая ситуация. В глазах профессионалов он все равно останется чист. Если же эксперт начинает постоянно «ошибаться» и всё по дорогим произведениям, то тут всё очевидно. Либо он коррумпирован, либо, что тоже бывает, он ничего не понимает в свой работе и его услугами активно пользуются мошенники. Такие случаи нам известны, фамилии таких «чудо-специалистов» известны профессиональным участникам рынка. Никакие уважающие себя организации с ними не сотрудничают. Их «дисквалифицировал» сам арт-рынок. Что касается закона, то государство проводит аттестацию экспертов, задействованных при ввозе и вывозе культурных ценностей с территории РФ. Это отдельная сфера. Наша компания оказывает услуги по регистрации предметов искусства, ввозимых через московские аэропорты. Этим занимаются аттестованные специалисты, которые дежурят в аэропортах и выполняют свои обязанности непосредственно в «красном коридоре».
Дмитрий Тёткин. В какие годы вообще в мире возник институт экспертизы? Как решались проблемы подлинности и экспертизы, если они возникали, скажем, раньше, в средние века? В античности? Существуют ли организации, которые «контролируют» экспертов? Расскажите (поскольку, вероятно, вы там бывали) про несколько самых престижных мировых аукционов по торговле произведениями искусства. Какие нравы там царят? И какую роль выполняют эксперты в этих иногда многомиллионных сделках?
Александр Попов. Институт экспертизы в сегодняшнем его виде возник только во второй половине ХХ века. Его появление связано с развитием технологических возможностей. Сначала технику начали применять для исследования работ для реставрационных целей. Рентген стали делать, чтобы увидеть нижележащие слои живописи. Ультрафиолет и инфракрасные камеры для того, чтобы увидеть всяческие подновления и прочесть плохо сохранившиеся надписи и подписи. Со временем стало понятно, что эти исследования позволяют выявить фальсификационные вмешательства в картины. С этого все и началось. Постепенно такие исследования сложились в единый комплекс, дополняемый по мере развития технологий. Раньше вопросы подлинности решались знатоками искусства. Есть даже такой термин в нашей среде — «знаточество». Такая смесь знаний в области искусства, интуиции, каких-то тактильных ощущений от предмета. Я слышал много баек про неких старичков — то ли нюхавших, то ли щупавших произведения искусства как-то по-особому и делавших выводы относительно подлинности. Думаю, очень колоритные были личности.
Иллюстрация: Личный архив Александра Попова
Дмитрий Тёткин. Как вам кажется, почему богатые люди так часто «возбуждаются» от произведений искусства. И соревнуются друг с другом за право обладать ими?
Александр Попов. Соревнование — это нормальный такой мужской процесс. В жизни все дается в борьбе, и аукционные торги — это такая квинтэссенция этого процесса. Бой за право обладать чем-то прекрасным и уникальным. Включается азарт. Конечно, в таком состоянии никто уже не размышляет об инвестициях, анализе рынка и тому подобных мелочах. Главное тут победить. Цена работы в итоге может превзойти какие-то разумные пределы. Недавно был случай, когда рисунок, оцененный, если не ошибаюсь, в 10?20 тысяч фунтов, продался в результате такой битвы за миллион. Аукцион — это такой формат продажи искусства, где произведение может «выстрелить», — т. е. вызвать ажиотаж и продаться в десятки раз дороже оценочной стоимости. Безусловно, такое происходит с уникальными работами. Никто не будет сражаться за то, что и так можно купить без проблем.
Дмитрий Тёткин. Что вы думаете, как эксперт, о ментальности отечественных «новых богатых» покупателей? И нет ли у вас вообще ощущения, что вы работаете на внешнем чистом, но, по сущности, криминальном пространстве? Или это преувеличение?
Александр Попов. Ментальность «новых богатых» людей очень сильно изменилась за последние годы. В массовом сознании это образ каких-то карикатурных нуворишей, которые любят все блестящие и выбирают картины, у которых рамы побогаче и потолще. Конечно же, такой образ не соответствует действительности. Сегодняшние собиратели подходят к покупкам очень серьезно. Изучают литературу, ходят на выставки, анализируют рынок. Время шальных денег давно ушло. Покупка серьезных произведений, инвестиции в этой области — это все же история для интеллектуалов. Дурак, скорее, купит новый Бентли, а не Коровина. Умный купит и то, и другое.
Что касается криминала — я не представляю, например, инвестора, находящегося в здравом уме, покупающего краденую картину. Такая работа — по определению неликвидный актив, грозящий к тому же опасными последствиями для владельца. Криминала в нашей области не больше, чем в той же недвижимости. То есть он где-то есть, но грамотный человек вряд ли с ним столкнётся.
Дмитрий Тёткин. Большое спасибо.