Перформанс на баррикадах

Если вы не понимаете, как протест становится искусством, если для вас творчество — это исключительно «духовная терапия» или другой вид дидактического умиления, то можете смело констатировать, что XXI век для вас еще не настал.

Характерным показателем вроде измерительного теста будет, в частности, бессмысленный дискурс на тему: является ли перформанс искусством? Люди, для которых искусство выражается исключительно в станковых формах, к сожалению, начисто лишены понимания опыта художественного формообразования последних ста лет.



Идеология осталась в хранилище

Одно из ключевых, наверное, краеугольных понятий в искусстве XXI века — толерантность. Нужно с уважением и терпимостью относиться к творческим волеизъявлениям окружающих авторов. Нет никакого профсоюза или гильдии, или даже тусовки. Есть среда. Пропуском туда, хоть и весьма метафизическим, является искренний фанатизм и регулярный результат творческих изысканий.

Высокая духовность, традиционные нравственные ориентиры — не являются показателями качества художественного произведения. Идеология в искусстве осталась в тех же отделах музейного хранения, где тщательно упакованы бюсты вождей и тотемные жертвенные столбы. В XXI веке — каждый за себя.

Тут не будет ориентиров, по которым можно определить ремесленное качество произведения искусства — 3D-принтеры сделают преодолимыми любые технические трудности.

Но человека, как производителя идеи, заменить будет невозможно. Он имеет неоспоримую монополию на производство творческих идей. Качество же идеи определит качество художественного произведения.

Но нам никогда не интересно искусство вне исторических декораций. Мы с великим любопытством исследуем костюмы, аксессуары и прочие хронологические знаки, которые репрезентуют нам время создания произведения.

Мы интересуемся биографией автора, чтобы соразмерить его личность тому веку, что иллюстрирован в его искусстве. Если художник живет вне проблем своего общества, если он безразличен к стилистике и формообразованию своей эпохи, если его заказчики так же не интересуются окружающим миром, то, вероятней всего, речь идет не о конкретном персонаже, а об эфемерном литературном вымысле.



Человек преображенный

Российские (а в 1960–1970-е годы, разумеется, советские) перформеры всегда удивительным образом соответствовали западноевропейской стилистике и тематике.

Так, например, изобретатели соц-арта — критического стиля, высмеивающего формообразование конъюнктурного соцреализма, продолжили иронически исследовать американское мещанство и религиозное ханжество.

Художники Комар и Меламид устроили скандальный перформанс, в ходе которого предлагали купить души нью-йоркских обывателей. Реклама на Таймс-Сквер, газетные и журнальные публикации, интервью на радио- и телеканалах сделали этот перформанс самым резонансным событием в мире американского перформативного искусства.


Энди Уорхол


Одним из первых, кто совершил сделку по продаже своей души, был Энди Уорхол —  икона и стилевой учредитель поп-арта. Ему же принадлежит открытие перформанса как кинематографического сюжета, где зритель наблюдает в течение суток изменение небоскреба Эмпайр-стейт-билдинг или многочасовой сон человека.

Группа «Гнездо» в составе Виктора Скерсиса, Михаила Рошаля и Геннадия Донского в начале 1970-х испытывала на полях нашей родины серп для трех жнецов, стягивала московские набережные для воссоздания первоначального материка Гондвана или имитировала трудовой митинг по московским бульварам с кумачовым транспарантом, где вместо идейных лозунгов наличествовала живописная белая клякса. Это был романтический протест, немного безрассудный, но от этого не менее убедительный и актуальный.

Художники Римма и Валерий Герловины, запершись в клетке, пребывали в ней, подобно зверям в зоопарке. Эта замечательная акция, демонстрировавшая образ преображенного в СССР человека — homo soveticus — была продолжена в 1990-х Олегом Куликом.

В 1991 году закончился Советский Союз и для большинства граждан наступило время отчаяния, вызванного новой политической и экономической реальностью. Населению хотелось защиты и хотя бы видимой справедливости. Все были чрезвычайно информированы о политической диспозиции в стране, как, впрочем, часто бывает в переходные времена.

Олег Кулик выступил как организатор Партии животных.

В стране, где всем, включая власть, было глубоко наплевать на людей, охранение свобод животных смотрелось абсурдно и совершенно дико.

Своими перформативными выступлениями Кулик демонстрировал — до какой бессмыслицы может довести государственный цинизм и бюрократическое бесчувствие.

Это была форма протеста, заключенная в оболочку художественного самоотречения, когда автор добровольно отказался даже от собственного человеческого облика для более убедительной творческой реализации.


Олег Кулик


Олег Кулик проповедовал рыбам в огромном аквариуме, облаченный в терновый венец и римскую тогу, он читал поминальную молитву на центральном рынке в Москве. Его метафоры всегда были понятны и в России, и, конечно, за ее пределами. Так, в память о забитых 4,5 млн коров в Англии, когда в Европе бушевал ящур, обнаженный Кулик с теленком манифестировал перед зданием Европарламента. Акция продлилась недолго, полиция довольно быстро эвакуировала автора с его живым реквизитом.



Протест — стратегия творчества

Конец 1990-х ознаменовался, наверное, самой массовой акцией российских художников под названием «Баррикада на Большой Никитской», около Зоологического музея. Анатолий Осмоловский организовал перекрытие дороги внушительной баррикадой, собранной из произведений современного искусства. Множество художников и критиков приняли участие в этом бунтарском мероприятии, демонстрируя шок после жесточайшего финансового кризиса августа 1998 года.

Тогда, после шестикратного падения рубля, закрылось большинство художественных изданий и галерей. Почти все представители творческих специальностей оказались без малейших перспектив, ибо тот хилый арт-рынок, что робко пестовался в постсоветской России, был погребен в три дня биржевым тремором, а главное — полной сменой всех тем и языков современного искусства. Стабильность оказалась иллюзией, а художественное высказывание без жестких интонаций перестало интересовать кого-либо. Благодаря «Баррикаде» определилась форма и и смысл перформативных практик в XXI веке.

После всех потрясений арт-рынка в конце XX века, начало нового столетия ознаменовалось не столько единичными героями, но, скорее, групповыми акциями. Теперь перформанс превратился в подобие уличного протеста, чему немало способствовали революционные настроения в мусульманских деспотиях, а так же во многих постсоветских республиках. Время «оранжевых революций» и «арабских весен» отражались в акциях групп Conflict Kitchen, Aeronout mik и Скотта Кинга.

В России художественное сообщество «Война» занялась групповым сексом в поддержку выбранного в 2008 году президента Медведева. Акция спровоцировала исключение всех участников из МГУ и весьма нервическую реакцию всевозможных деятелей культуры, моментально оскорбившихся этим мероприятием. Широким массам это акция стала доступной благодаря сетевым изданиям и блогам, что исключало монополию на культурное воздействие телевидения и различных разрешенных государством средств массовой информации.

Опыт был весьма успешен. Широкая общественность с юмором и интересом отнеслась к последующим акциям этой группы радикального акционизма. И блокирование при помощи сварочного аппарата посетителей ресторана «Опричник», где собирались сотрудники силовых ведомств, и атака человека с ведром на голове на автомобиль ФСО прямо под кремлевскими стенами, и великолепный перформанс «Дворцовый переворот», когда группа «Война» перевернула несколько полицейских машин — все это снискало одобрение как художественного сообщества, так и широкой российской общественности.

Действия этих авторов легитимизировали протест как форму творчества. Отныне художник стал революционером, а протест — художественной стратегией.

Поделиться