Отец Марата, известный советский драматург Александр Гельман, ушел из семьи, когда мальчику было два года. Отец и сын долго потом не виделись, пока выпускник кишиневской средней школы Марат не приехал в Москву поступать в Институт связи. Гельман-старший устроил его тогда подрабатывать монтировщиком сцены во МХАТе, где провинциальный студент подружился с лучшими сценографами страны, видел великие спектакли «эпохи Ефремова» изнутри. Тогда же наш герой понял, что искусство вообще (и театр в частности) — территория свободы. И что больше всего ему хочется попасть именно на эту «землю обетованную».
После окончания института Марат ненадолго вернулся в Молдавию, писал рецензии на выставки, пока однажды не собрал картины местных художников и не повез их показывать в столицу СССР. Возможно, тогда Гельман впервые задумался о создании собственной галереи: вновь перебравшись в Москву, он набирался опыта, работая для своих друзей.
На дворе шумела перестройка, многое начиналось впервые. «Галерея М. Гельмана» открылась выставками художников «южнорусской волны», придуманной Маратом. Ситуация с южанами оказалась непростой, даже конфликтной: до того момента в столице культивировался концептуализм — дескать, интереснее его ничего нет и быть не может. Потом, чуть позже, в «репертуаре» галереи появится киевлянин Кулик, сибирские «Синие носы», чеченский Каллима. Но именно гельмановские украинцы оказались первыми нарушителями границ в стерильном столичном искусстве.
Один из важнейших принципов, которые Гельман исповедует в работе и в жизни, — умение вовремя «оседлать волну», то есть не идти наперекор обстоятельствам, но вклиниться в уже идущие процессы, используя их естественную энергию, выталкивающую на поверхность. Тогдашние гласность и перестройка максимально политизировали общество, и Марат одним из первых понял важность политического бэкграунда, привив подпольному до тех пор московскому искусству дичок «движухи», масштабы общественного звучания. Оседлал, короче, тренд социальной активности, направив ее в мирное культурное русло.
Шумные проекты «Галереи М. Гельмана» эпохи 90-х (названия их говорят сами за себя: «Партия под ключ», «Компромат», «Конверсия», «Новые деньги») стали предметом яростных споров в газетах и на телевидении. Если раньше художники андеграунда, как могли, отгораживались от реального мира, строя, каждый по-своему, башни из слоновой кости, то нынешние ринулись в самую гущу жизни, задирая обывателей и политиков. Олег Кулик, основав партию животных, выдвинул свою кандидатуру в президенты России, Александр Бренер, выскочив на Лобное место в семейных трусах и боксерских перчатках, вызывал Ельцина на бой.
Боевая активность художников «Галереи М. Гельмана» не снизилась и в новом веке. Одна из самых громких выставок нулевых, устроенная Гельманом, называлась «Россия-2» и предлагала альтернативный (то есть без действующих политиков) образ страны. Один из самых шумных скандалов последних лет связан с отказами Минкультуры вывозить на зарубежные выставки картины «Синих носов» (тех самых «Целующихся милиционеров») и работы Авдея Тер-Оганяна из цикла «Радикальный абстракционизм». Последний запрет выпал, между прочим, на итоговую выставку «Года России во Франции» в Лувре и был преодолен.
В начале нулевых Гельманы вместе с соратниками-галеристами переехали на «Винзавод», превращенный в самое модное место Москвы. На последней «музейной ночи», когда нашествие посетителей по плотности своей стало походить на первомайскую демонстрацию, можно было видеть, как торжествовали Марат и его жена Юлия (вот уже несколько лет официально галерея так и называется — «Галерея Марата и Юлии Гельман»), наблюдавшие за разночинной толпой с парадного балкона галереи.
И ведь это был действительно триумф, полный и непредумышленный: стало очевидным, что Гельману со товарищи удалось раскрутить не только этот клочок заброшенной промзоны, но и целое направление современной жизни, отвечающее (видимо, пока Сколково на всю мощь не заработало) за формирование новых смыслов. Отвечая при этом на запросы времени, новой повестки дня. Ибо если не они, актуальные художники, то тогда вообще кто? Ну не политики же, ушедшие с головой в лоббизм, и не телевизионщики, озабоченные своими рейтингами. И тем более не громкокипящий шоу-бизнес, с фейерверками идущий ко дну.
Художник Александр Шабуров из арт-группы «Синие носы» итожит: «Жизнь художника похожа на жизнь чиновника: и тот и другой не сходят с однажды избранного пути. Жизнь Марата — постоянные перезагрузки. Мы жили, когда одна страна рухнула, а в новой нужно было выбирать новые роли. Но народонаселение ждало непонятно чего. И я точно так же. И до сих пор не понимаю, откуда у Марата тяга и чутье ко всему новому. Появился Интернет — он стал его пионером. Возникли социальные сети — он одним из первых завел блог. Появилась флэш-анимация, и он устраивает у себя конкурсы флэш-художников. Расцвели политтехнологии, и он стал самым известным политтехнологом. Начинают его мифологизировать и демонизировать, и это он тоже возглавляет и направляет...»
Сделав свой блог (один из самых посещаемых и авторитетных) в Живом Журнале важным инструментом пиара, Марат Гельман достаточно откровенно пишет в нем не только о работе, но и о жизни. Подробно и со вкусом описывает отпуска на югах. Нужно ли говорить, что серфинг занимает среди его каникулярных развлечений не последнее место. Нет ничего слаще «оседлать волну», возносящую тебя над общим уровнем моря, позволяющую «дела делать». Многие гадают о мотивации Гельмана, приписывая ему все возможные связи и грехи, однако невозможно отрицать, что расцвет актуального искусства в Москве (и не только) — во многом заслуга Марата.
Культурка
Стартовавший года два назад проект Пермского музея современного искусства (ПМСИ) вышел сверхудачным и резонансным. Пермь тут же окрестили Русским Бильбао, имея в виду испанский филиал Музея Гуггенхейма, архитектурный аттракцион которого поднял, как считается, экономику Страны басков. Вот и о выставках ПМСИ писали, причем неоднократно, «Нью-Йорк таймс», «Шпигель», «Телеграф» и «АртНьюс». Шум вышел на всю ойкумену. По его следам правительством края принята программа «Пермь — культурная столица», которой Гельман занимается все последнее время.
Зачем пермскому губернатору Олегу Чиркунову непрофильные траты и галерист, против которого взбунтовалась часть местной интеллигенции? Ответ простой — для создания «комфортной, благоустроенной среды, чтобы люди хотели здесь жить», а не уезжать. Чтобы народу было куда пойти вечером, чтобы туристы поднимали экономику края в новом, постиндустриальном периоде развития.
«Любой город может стать туристическим центром, — рассуждает Олег Чиркунов. — Вопрос — как, каким образом он создаст интерес к себе... Сейчас мы начали проект «Живая Пермь». Представьте, что длиться он будет два-три месяца в году. Поедут сюда туристы?»
Уже поехали! Цифры пока не поражают воображение (на «Живую Пермь» в этом году приехало 7,5 тысячи человек), но дают задел на будущее. Еще нужно построить гостиницы и новый аэропорт, реконструировать набережную и открыть новые очаги культуры, и тогда лет через десять речь можно будет вести уже о миллионах приезжих.
Вот для этого и нужен Гельман с его связями и административным талантом, а также с его убежденностью в том, что культура — не дотационная, но инновационная сфера, способная поднимать на ноги целые регионы. Не случайно он хочет распространить свой пермский опыт и на другие города России, мотаясь по регионам и создавая «Культурный альянс» различных провинциальных центров.
Гельман — прагматик, хотя и не лишенный романтического пафоса. О своих пермских амбициях он говорит с долей здорового цинизма. «С культурного процесса, — объясняет Гельман, — Чиркунов решает вполне конкретные задачи, не имеющие отношения к искусству, но лишь к миграции населения. Он раньше других понял, что единственная конкуренция, которая ныне ведется между разными российскими территориями, это конкуренция за людей...»
Местный бюджет и спонсорские вливания позволили открыть здесь несколько музеев, театр «Сцена-Молот», Центр дизайна, запустить россыпь летних (и не только) фестивалей. Губернатор Пермского края Олег Чиркунов считает, что ориентироваться нужно скорее не на Бильбао, а на Авиньон, небольшой французский городок, экономика которого построена вокруг самого известного в мире театрального фестиваля. Идет он обычно в июле, не больше месяца, тем не менее кормит город круглогодично, привлекая толпы туристов и летом, и осенью, и даже зимой. И строить нужно не стены, а содержание, способное привлечь многочисленных туристов. Людям в Перми должно быть интересно. Как местным, так и приезжим. Вот для чего понадобился опыт Марата Гельмана — одного из самых успешных российских продюсеров в сфере культуры.
Режиссер Кирилл Серебренников — один из первых, кого Марат увлек своим проектом, а в прошлом году в Пермь был перенесен фестиваль «Территория» (Серебренников входит в его арт-дирекцию). «Во многом идиома «Пермь — культурная столица» — пар, — говорит режиссер. — Ну и пусть: ведь пар важен, он является знаком интересной жизни. Если пар идет, то в кастрюле что-то кипит, если в кастрюле ничего не происходит, то и пара никакого не будет. Важно, чтобы в конечном счете там сварилось что-то толковое...»
Сам Гельман не любит, когда его называют политтехнологом, но слова из песни не выкинешь: за его плечами масса проведенных политкампаний, создание (вместе с Глебом Павловским) «Фонда эффективной политики» и аналитической дирекции «Первого канала», влияние на украинскую политику.
Критикам, обвиняющим его в ангажированности, Гельман отвечает: «Если я использую картину для украшения своей стенки, то само произведение искусства, будь это Ван Гог или «Синие носы», хуже не становится. Но если я прихожу к художнику и заказываю ему зеленую, под цвет моих обоев, картину такого-то размера, то таким образом я вмешиваюсь в творческий процесс, делая его коммерческим объектом. Крайне важно отслеживать и не переходить со своим вмешательством грань, приводящую к созданию чего-то нового, чего раньше не было, а я своим вмешательством, получается, его изменил. Прекрасно осознаю массу опасностей (коммерциализация, политизация, идеологизация), но тем не менее двигаюсь в сторону диалога с властью. Так же любой водитель, зная, что после дождя дорога более скользкая, учитывает это, меняя стиль вождения. И ведет машину внимательнее, чем обычно. Внимательно и осторожно...»
Пермский проект совпал для Гельмана с началом экономического кризиса, а еще и с психологическими проблемами среднего возраста. С одной стороны, забуксовала личная мотивация, с другой — цены на современное искусство упали, с политикой (в чистом виде) связываться не хотелось. Вот, поручив хозяйствовать в галерее Юлии, Гельман и уехал в Пермь. А может быть, Марат понял, что все, что мог, он в Москве совершил?
Хорошо помню, как проходили вернисажи «Галереи М. Гельмана» в 90-х. Первое ее помещение в ныне снесенном квартале на Якиманке могло вместить не больше пары сотен посетителей, коими, собственно говоря, и исчерпывалась тогдашняя столичная арт-сцена. Болельщики современного искусства, состоящие в основном из критиков, художников и членов их семей, шумною толпой перемещались с одного вернисажа на другой. Все знали друг друга в лицо. Все хорошо понимали: современное искусство не нужно никому, помощи от государства или просвещенных меценатов ждать не приходится, вот и выживали как могли. Выжили те, кто не спился, конечно, закалив иммунную и экономическую систему до самой высокой степени противостояния трудностям.
Стоит ли спорить, что российское актуальное искусство расцветает, становясь все более и более известным в мире, в то время как кино наше оказалось сами знаете где. Впрочем, как и литература. Создав самую известную галерею и оживив культуру Пермского края, Марат Гельман, подобно Людовику XIV, пожалуй, может сказать: «Современное искусство — это я».
Дмитрий Бавильски
Итоги.RU