Картины и скульптуры

Современное изобразительное искусство – ребусно. Оно ближе всего к загадке

В Манеже открылась очередная ежегодная выставка новых произведений петербургских художников «Петербург – 2009». С 1993 года в январе Манеж предоставляет свое помещение питерским художникам, инсталляторам, скульпторам, фотографам, мастерам декоративно-прикладного искусства. В этом году в центре зала расположились изделия Императорского фарфорового завода имени Ломоносова, комичные «Уличные сценки» Александра Дегтярева, трогательные белая медведица с заснувшим на ее спине медвежонком Марии Никольской, строгий сервиз «Графика теней» Ирины Олевской.

Современные художники любят соединять объемный предмет с плоским, нарисованным. Такой фокус называется инсталляцией. Александр Позин – Марина Спивак, «Интерьер»
Фото: Александр Матросов

Ребусы и загадки

Но сначала замечаешь две скульптуры. Они на редкость удачно, грамотно расположены. Друг против друга. Бронза напротив дерева. Копьеносец Антонины Дробященко в застывшем беге заносит копье – вот-вот швырнет. Он очень легок, этот копьеносец. Он спаян, сплавлен из завитков, сквозь него виден мир. Он может попасть. В него попасть сложновато. Копье, стрела или пуля просто пролетят сквозь него, из таких он сплетен бронзовых кружев. Но он славно целится, потому что ровно напротив него сидит нечто совершенно непонятное.

Грозное, деревянное. Тоже не цельное, тоже просматриваемое насквозь, но если копьеносца видишь и сразу понимаешь: он самый быстрый и меткий воин, то с деревянной статуей – затор. Ясно, что это нечто вздыбленное, но что? Здесь одна из особенностей современного изобразительного искусства: оно – литературно. Потому в современном изобразительном искусстве так важна подпись.

Можно даже сказать так: современное изобразительное искусство – ребусно. Оно ближе всего к загадке. В названии – отгадка. Покуда не прочтешь название гигантской, взметнувшейся чуть не до потолка деревянной скульптуры Дмитрия Каминкера, не поймешь, что такое он сработал из брусьев и бревен. Подходишь ближе, нагибаешься, читаешь: «Иона во чреве китовом» – и в тот же момент видишь этого самого Иону. Сам себе удивляешься: как же я его не заметил?

Вот это вздыбленное до потолка – кит, взмахнувший хвостом и уходящий в глубину, вот – ребра кита, словно решетка в тюрьме, а это – уткнувший голову в ладони, руки в колени пророк Иона. Теперь, когда ты прочел название, с какой точки Манежа ни смотри на скульптуру Каминкера, увидишь и кита, и Иону, и грусть Ионы, и мощь кита. Это – распространенный прием в современном изобразительном искусстве. Раз увиденное, найденное теперь тебя не оставит. Ты его прежде не замечал, но после того как заметил, оно станет главным.

«Петровская ассамблея». Александр Дегтярев в игрушках зафиксировал бытовую жизнь Питера«Петровская ассамблея». Александр Дегтярев в игрушках зафиксировал бытовую жизнь Питера<
Фото: Алексан Дриванов

Неподалеку от пригорюнившегося Ионы, на левой стене, картина Валерия Дьяченко «Лицо мальчика». Пардон, какое лицо? Какого мальчика? Сараюшка в лесу. Белая стена, елки, заросли. Сараюшка – старая. Может быть, здесь прошло дачное детство художника и лицо мальчика – вот этот летний заброшенный, задворочный пейзаж? Он был счастлив здесь, как бывают счастливы только в детстве, и теперь уже не будет? Дескать, хотите поглядеть на мое лицо в детстве – поезжайте в мое летнее детство, это и есть мое мальчиковое, детское лицо.

Такая трактовка вполне подходит, пока не приблизишься к картине совсем близко и не обнаружишь проступающее на белой стене сараюшки… лицо мальчика. Можно назвать это фокусом, можно – чудом, но теперь, как бы ты ни отступал от картины, будешь это лицо видеть. Кажется, что оно, проступающее из стены, смотрит на тебя. Не увиденное прежде, теперь оно становится центром картины. Если бы не название, мог бы его и не рассмотреть. Название просигналило: внимание, здесь есть что-то , чего ты не заметил! Это что-то и есть самое важное.

Плакат и карикатура

Подобная сюжетность, литературность приводит к тому, что многие картины становятся подобны странным плакатам или гигантским карикатурам. На втором этаже висит самая настоящая карикатура из «Крокодила». Мужик с выпученными глазами, с рюкзаком за плечами мчит по весьма условно нарисованной улице. И подпись: «Три дня в Москве», Николай Копейкин. Ну разумеется, за эти три дня нужно все успеть.

Бывают куда более удачные примеры карикатурности, иронии в современной живописи. Иван Сотников, человек вполне фантастический, живописец, примыкающий к группе «Митьки», православный священник из поселка Вырица, представил смешную и обаятельную работу «Русская красота. 8 Марта». Гигантская кукла-неваляшка , то есть восьмерка с условно нарисованным бабьим лицом. Уголки губ изогнуты неправильной подковой вниз, дескать, ох и как же меня все это достало…

Нет, не праздник, за праздник – большое спасибо, но вообще все это… Например, неожиданное стихийное бедствие – снегопад. Кто бы мог подумать, что снег пойдет в конце декабря? Манеж несколько пострадал от этого необычного для наших широт явления природы. Крыша прохудилась. Кое-как к выставке подлатали потолок. Но четыре черные дыры на белом потолке виднеются, и вокруг двух картин – ограждение, как вдоль стен домов, с которых может бахнуть сосулька. Лучшего объяснения пристрастия современных художников к гротеску, к насмешке не подыскать.

А также к тайне. Ведь, в общем, таинственное явление – неготовность северного города к снегопаду в середине зимы. Своего рода артефакт: можно подыскать массу объяснений, и все будут правильны, но все равно что-то останется необъяснимо. Как в черно-белой картине Валерия Морозова «Изоляция». На фоне горных вершин по линии электропередач движется мохнатый, всклокоченный, оскаленный дикарь, прикованный к проводам. Смешная картина. Папа тихонько толковал изображенное изумленной девятилетней девочке: «А это ток. Электрический ток. Если он вырвется из этих проводов, то будет вот таким страшным, косматым и разрушительным, но он изолирован… Потому не просто безопасен, но даже и полезен». Умный папа.

Фокусы и настроения

Тайна, загадка, насмешливый гротеск не могут не привести к тому, что может быть названо фокусами. Постараемся убрать из этого слова уничижительный оттенок. Фокусы сродни чудесам. Они столь же трудны. Или легки, если правильно их придумать. Фокусы в искусстве называют артефактами или инсталляциями.

Вот инсталляция Джона Джоновича Полищука «Пятнашки». Трудно придумать что-нибудь умнее и философичнее такого изображения истории России ХХ века. Ход – простой. И в простоте своей – на редкость убедительный. Мутноватое зеркало, на которое наклеены желтоватые кругляшки с гербом Советского Союза. Ты видишь свое лицо среди этих маленьких гербов бывшей сверхдержавы. Будь Джон Джонович чуть высокопарнее, он бы придумал другое название. «Пути пройденного у нас никто не отберет», например. Но он придумал лучше. Ты – запятнан. Тебя запятнала история страны, в которой ты вырос. Ты можешь по-разному относиться к тому, что называется советским прошлым. Можешь скорбеть по поводу гибели сверхдержавы, можешь печалиться из-за провала великого социального эксперимента, можешь, наоборот, стремиться избавиться от наследия империи зла, но тебя запятнали. Тебе не убежать – в тебе самом советское прошлое, какое бы оно ни было. Смотришь в себя и видишь его. Это – отличный фокус, но он прост. Придуман отлично, исполнение элементарное.

На выставке есть фокусы, требующие куда большего технического мастерства, настоящей живописной виртуозности. Например, инсталляция Ирины Бирули «Собачья жизнь». Ирина Бируля – замечательная театральная художница, блистательный сценограф. Эта профессия накладывает отпечаток на ее живописные работы. Она привыкла к сцене, к тому, что объемный предмет должен умело сочетаться с плоским, нарисованным. В «Собачьей жизни» свисающий вниз нарисованный собачий поводок завершается настоящим поводком, действительно свисающим за край холста.

Анна Желудь, «Ванна»: обстановочка заставляет вспомнить фильм Хичкока «Психо»
Фото: Александр Матросов

Подлинный фокус – всегда не просто фокус. В нем непременно есть история, едва ли не мораль. Привычка Ирины Бирули к театральности выражается не только в умелом сочетании нарисованного и реального предметов, но и в умело рассказанной истории. Итак, на полотне – свисающий, крепкий такой, хороший поводок, на деревянной полке рядом с ним – не менее хороший, прочный ошейник со зверскими шипами. Но когда зритель начинает всматриваться в картину, чтобы углядеть, где нарисованное становится действительным, он замечает то, чего сначала не видел. В правом углу холста прикноплена небольшая картиночка: пес радостно лижет лицо хозяина, хозяин гладит пса. Ну да, собачья жизнь не только в том, что с собакой жестко обращаются (эвон какие ошейники и поводки), но и в том, что собака любит человека, который держит ее на таком поводке и в таком ошейнике. Как там у Николая Некрасова: «Люди холопского звания – сущие псы иногда. Чем тяжелей наказание, тем им милей господа».

Впрочем, театральность, сценичность Ирины Бирули куда как ощутима и в другой ее картине, в каковой ни фокусов нет, ни явного сюжета. Просто питерский дворик. Грязный, фантастически освещенный, с мусорными баками, с выщербленной мостовой, со светящимися окнами. Достоевский такой дворик. Над ним нависает купол Исаакия. Но вот что удивительно и несказанно: дворик этот красив. В нем есть что-то не только достоевское, но и гофмановское. Здесь уже не фокус, но… настроение. Почти не передаваемое словами. Почему этот грязный дворик красив и загадочен? Непонятно, но именно что красив и загадочен…

С настроением современные художники работают так же умело, как и «фокусничают». «Ванна» Анны Желудь. Ну, ванна и ванна. В ванне лежит душ на гибком шланге. Два цвета. Белый и черный. Однако ж страшно. И душ на гибком шланге напоминает змею, и вся обстановка заставляет вспомнить фильм Хичкока «Психо». Кто не смотрел, пусть посмотрит – классика жанра, что ни говори.

Такой же настроенческий цикл картин у Владимира Шинкарева – идеолога, если можно так выразиться, группы «Митьки». Цикл называется «Филиппины» и мало чем напоминает обычную митьковскую живопись. Разве что неожиданностью, непривычностью подхода. Никакой тебе тропической пышности, джунглей и пестроты красок. Марево, серое рассветное марево. Море, квадратные хижины, дороги, потрясающая тоска и безнадега. Край света, чтобы не сказать конец света. Питерский грязный дворик Ирины Бирули – место, где может произойти чудо. Филиппины Шинкарева – место, где может произойти убийство. Его не заметят – оно впишется в ландшафт.

Настроенческое и Tajik-arts  

Лучшие картины на выставке – настроенческие. Минималистские. Минимум средств – максимум выразительности. Никита Ротанов, «Лодка». Заснеженное море и вмерзшая в лед черная лодка – вот и все. Северный морской вечер готов. Или графические портреты Валерия Мишина. Или взметнувшаяся над скопищем городских крыш радуга в картине Рашида Доминова «На углу Коломенской и Разъезжей. Памяти Виктора Коломейцева». Или «Сидящая» Анатолия Басина. Из темного, густого фона проступают очертания женской фигуры. Басин рисует не кистью, а пальцами. По крайней мере так он говорит. Обосновывает это как-то мистически… Вроде чтобы почувствовать душу краски и холста…

Но даже не верится, что тонкие линии женской фигуры прорисованы пальцами. Значит, и впрямь почувствовал. Рядом любопытная работа Ларисы Голубевой «Без названия». Первое, что вспоминается при взгляде на ее полотно, – эрмитажный «Разговор» Анри Матисса. Иное дело, что Матисс принципиально антипсихологичен. Декоративен. Праздничен. Конечно, весел, ни в коем случае не грустен. Голубева же нагружает декоративный, плоскостной мир Матисса грустью, напряжением, едва ли не трагизмом. Две фигуры: женская едва прорисованным лицом обращена к зрителю, за ее спиной – фигура мальчика. Между ними разговор – то, что называется выяснением отношений: не то парень стекло разбил, не то первый раз дома не ночевал. Словом, что-то произошло, и это что-то передано зрителю простейшими, едва ли не детскими матиссовскими средствами.

Холст этот, почти, но не матиссовский, напоминает о другом разделе выставки – об экспозиции группы . Группы почти хулиганской, если бы само современное искусство не балансировало на грани хулиганства. Эксперимент, надо признаться, замечательный. Он фиксирует одну сторону современного искусства. Здесь невозможно повторение. Ноу-хау здесь соблюдается жестко.

Когда Марсель Дюшан выставил на вернисаже унитаз, это был жест. Но второй раз такой жест не повторить. Приходится признать, что в современном искусстве немало того, что можно назвать платьем голого короля. А группа – визуализированный выкрик мальчика: «А король-то голый!» Компания гастарбайтеров под руководством Дарьи Андреевой в течение нескольких минут делает копии прославленных беспредметных композиций Джексона Поллока, Марка Ротко, Фонтана и других абстракционистов. Воплощено в жизнь известное простодушное зрительское высказывание на выставках абстракционистов: «Это что он намалевал? Да я тоже так смогу…»

В некоторых случаях, правда, оказывается, что король хоть и гол, но все же король. Причем в совершенно неожиданных случаях. Так, Поллок с его изящно разбрызганными по полотну пятнами воспроизводится с легкостью – и в самом деле не отличишь от настоящего. Но Ротко, у которого на полотнах закрашенная одним цветом поверхность отделяется от закрашенной другим цветом поверхности тонкой, четкой, острой, как порез, линией, не воспроизводится. Не похож. Значит, все-таки художник. Какую-то тайну сочетания красок он знал.

Такую же тайну правильного сочетания объемов и цвета знает мастер фарфоровых фигурок Александр Дегтярев. В центре зала выставлены его «Уличные сценки» прошлого и настоящего Питера. Фарфоровые господа из XVIII века и современные лихие молодые люди, замерзшая мороженщица и падающий снежно-белый арапчонок, автобусная остановка и прущие на себе неподъемные рюкзаки и сумки пассажиры – поразительно, насколько умело в безделушках, в игрушках Александр Васильевич Дегтярев зафиксировал бытовую жизнь города.

Петербург – 2009. Ежегодная выставка новых произведений петербургских художников.

ЦВЗ «Манеж»

Эксперт Online

Поделиться
Комментировать

Популярное в разделе