Причин такой преданности финского народа театральному искусству можно назвать несколько, в том числе тех, что укоренены глубоко в истории, но одна из них видна даже по афише фестиваля в Тампере — из года в год здесь показывают очень много современных финских пьес. Причем новая драматургия в этой стране очень устойчива — в том смысле, что при постановке ее не кидает, как часто случается у нас, ни в оголтелую коммерцию, ни в маргинальную "альтернативность". Театр был и остается в Финляндии надежным инструментом социальной адаптации граждан и социального анализа, но, что очень важно, он не теряет при этом ни занимательности, ни чувствительности, ни витальной силы. Вот и набиваются люди в театральные залы. И не только в те, что по соседству с домом,— в Финляндии очень распространена практика коллективных автобусных вылазок в театры других городов. 

Из Тампере фестивальных зрителей на автобусе возили в Турку. Не ближний свет, но в данном случае ехали не для того, чтобы доказать друг другу и всему миру свою любовь к театру, а по техническим причинам: декорации спектакля Городского театра Турку "Анна Каренина" столь громоздки, что их нельзя вынести из театра, предварительно не распилив, А пилить резона нет, потому что билеты на спектакль, поставленный знаменитым украинцем Андрием Жолдаком, расхватываются в Турку словно горячие пирожки. В дирекции театра тоже удивлены успеху: брутальные, витальные и метафоричные спектакли режиссера Жолдака обычно проходят по ведомству "эксперимента". 

В случае с "Анной Карениной" можно сказать, что у режиссера хватило храбрости довериться автору. А Лев Толстой, в свою очередь, "позволил" господину Жолдаку накачать историю открытыми, жесткими, горячечными эмоциями — но так, что они не воспринимаются как голая истерика, и украсить ее эффектными и неожиданными решениями — но так, что они не выглядят произвольными постановочными причудами. Среди эффектных — бал, решенный как современная вечеринка пресыщенных хозяев жизни, или сцена в лесу, воспроизведенном в традициях натуралистической сценографии. А самый запоминающийся и точный образ — вращающееся зеркало, за которое уходит Анна: роман Льва Толстого меньше всего ассоциируется с мистикой, а у Жолдака получилось поставить одно из главных "реалистических" произведений русской литературы почти как захватывающий триллер — люди здесь живут в мире, навсегда искореженном страстью. 

Герои спектакля другого театрального мастера, Алвиса Херманиса, напротив, ищут страсть — и никак не могут ее найти. Латышский режиссер поставил с итальянскими артистами "Барышень из Вилько" Ярослава Ивашкевича (произведение, известное благодаря экранизации, предпринятой в конце 70-х годов Анджеем Вайдой с Даниэлем Ольбрыхским в главной роли). Прошедший войну герой "Барышень..." приезжает в усадьбу, где он когда-то, студентом, был домашним учителем дочерей здешнего хозяина. Все они по-прежнему не замужем и по-прежнему здесь, кроме одной, покончившей с собой вскоре после отъезда учителя,— тайна ее смерти до сих пор витает над усадьбой. И вот теперь в каждой из этих нереализованных женщин просыпается надежда на новое чувство — но все они высушены изнутри жизнью, словно то сено, что заполняет сцену. 

В декорациях Андриса Фрейбергса можно было бы играть "Вишневый сад" — этот большой дом, еще помнящий времена счастья, обречен на слом и забвение. Шкафы, среди которых проходит жизнь героинь, больше похожи на гробы или на музейные витрины. Для Алвиса Херманиса, всегда увлеченного тайнами недавнего прошлого, музей — неисчерпаемый источник вдохновения, в данном случае — музей увядающих чувств. Но в фестивальном контексте как раз интереснее говорить не о встречах с минувшим, а о встречах — и союзах темпераментов, заключаемых на театральной сцене при приезде режиссеров в иные культуры: брутального украинца — к рассудительным финнам, а меланхоличного латыша — к экспрессивным итальянцам.

РОМАН ДОЛЖАНСКИЙ

Коммерсантъ