Но как только речь заходит о театральной реформе, все вздыхают: все не так просто, мол. И опять говорят. Опять вздыхают. И снова говорят. Потом принимают какое-нибудь нелепое решение вроде тендера на художника-постановщика, после чего вздыхать начинают громче, а говорить тише.
Вот я и решил в начале театрального сезона подумать, а что реально можно в театре изменить.
Итак. Первым делом государство должно понять и декларировать, зачем ему нужен театр. Совсем недавно в "РГ" я прочел замечательные слова выдающегося театрального режиссера Льва Додина: "Должна существовать государственная культурная инициатива. Необходимо не выпрашивать, а заставить государство вспомнить об ответственности за состояние национального самосознания, а это прежде всего культура".
То есть государство как бы говорит: "Я понимаю, что в сегодняшнем мире, где мы привыкли уже даже к катастрофам, театр остается едва ли не единственным местом, где человек учится сопереживать. Мне, государству, важно состояние души моих граждан. Коротко говоря: я поддерживаю театр, считая это дело важным. Я даю деньги театру не в расчете на возврат их, а понимая нужность театрального дела".
Государство назначает в театр художественного руководителя. На пять лет. Художественный руководитель - это тот человек, которому государство доверило воспитывать зрителей путем театрального искусства. Государство признает, что художественный руководитель, собственно, и есть театр, и надо дать ему максимальную свободу реализации.
Худрук заключает договора с артистами, постановочной частью и так далее. Он полноправный представитель государства в данном театре и может делать там все что угодно в рамках закона и Уголовного кодекса.
Классическим примером русского репертуарного театра, без сомнения, является питерский БДТ. Георгий Александрович Товстоногов собрал выдающуюся труппу, из которой иногда уходили великие артисты - кто в иной мир, кто - в иной город. А театр оставался. После смерти Товстоногова театр, очевидно, стал иным. Не будем говорить "хуже - лучше": иным.
Если государство не поможет худруку стать полноправным хозяином театра, нам не удастся сохранить русский репертуарный театр. Сегодня, может быть, это самый главный вывод, который надо сделать.
В сущности, в работе худрука должен быть один-единственный критерий: посещаемость его театра. Ходят люди? Хороший театр. Не ходят? До свидания, худрук.
Стоит произнести эту невинную в сущности мысль в каком-нибудь публичном месте, как тут же со всех сторон начинают орать: "Тогда в театрах будет одна пошлятина! Театры начнут потрафлять низким вкусам и так далее. Будут одни голые задницы на сцене..."
Я убежден, что обнаженными частями тела сегодня зрителя не привлечь. Если мы посмотрим на самые посещаемые московские театры, такие, как "Ленком", "Современник", студия Фоменко, Малый театр - пошлости нет, а посещаемость есть. Кстати, при советской власти, когда хотели поругать талантливый спектакль - в том же "Ленкоме" или на Таганке - непременно обвиняли его в пошлости. Обвинение в пошлости наиболее универсально, если надо на кого-нибудь наехать.
Сегодня понять, что нужно театральному зрителю, довольно сложно. И мастер, который сумел это сделать, молодец.
И что государство не может снять худрука по идейным или художественным соображениям? - слышу я вопрос. Из советских времен идет эта наша уверенность, что чиновник больше художника понимает, что надо зрителю. Не пора ли ее забыть?
Итак, государство, заинтересованное в том, чтобы зритель ходил в театры, назначает худрука, дает ему полную свободу и проверяет, насколько заполняется зал. Заполняется? Молодец худрук. Не заполняется? Освободи место тому, кто знает как.
Ряд театров могут сказать государству: "Государство, мы в твоей помощи не нуждаемся. Мы хотим быть абсолютно самостоятельными, автономными: мы сами хотим выбирать худрука, сами хотим вырабатывать отношения, которые будут у худрука с труппой, сами зарабатывать, сами тратить". Государство говорит: "Договорились. Но только, если к вам не будет ходить зритель, я, государство, уничтожу вашу автономию и вы станете такими же, как все. Потому что я не могу позволить, чтобы в какие-либо театры не ходили люди".
Еще группа театров может сказать: "Государство, мы такие экспериментальные все из себя. Мы практически театральные академии, мы не можем думать о зрителе: мы выше этого". Если бы государство понимало, что могут быть и такие коллективы, то, уверен, не произошло бы ужасной истории с Анатолием Васильевым, которого изгнали из собственного театра. Конечно, его нельзя было оценивать по общим меркам, Васильев - уникальное явление. Может быть, новое руководство Москвы извинится перед ним и вернет живого театрального классика в его театр?
Понятно, что такое отдельное отношение нельзя просто продекларировать, его нужно заслужить, и должно оно даваться в исключительных случаях.
Как только заходит речь о взаимоотношениях театра и государства, театр сразу начинает кричать: "Дай денег!". Вот приехал на прошлой неделе Путин в Театр Наций, и Миронов с порога сказал: "Нужны деньги". И он прав абсолютно. И мы должны еще поклониться этому замечательному артисту, который подарил нам, в сущности, новый театр. То, что театр надо финансировать, это крик столь же вечный, сколь и правильный.
Но я о другом. О системной реформе. О том, что государство должно понять, зачем ему театр. И если оно понимает важность этого дела, оно должно озаботиться тем, чтобы театры были полны. Это возможно сделать только при том условии, что художественный руководитель, с одной стороны, будет полноправным хозяином, а, с другой, что он будет отвечать за количество зрителей в зале своего театра.
Художник, писатель может работать "в стол". Даже фильмы можно класть на полку, а потом - через много лет - появляется "Комиссар" или "Проверка на дорогах", и мы понимаем: шедевр. Со спектаклями так не получится. Если в театр упорно не ходит народ, значит, его руководитель не справляется со своими обязанностями. Если ходит - значит, справляется, даже если труппе кажется, что он излишне строг и несправедлив.
Для того чтобы проблема решилась, надо ее решать. Не обсуждать бесконечно, а решать. То, что мы увидели в конце прошлого театрального сезона, когда три московских театра были обезглавлены труппой, говорит о том, что русский репертуарный театр находится над пропастью.
Надо или отводить его оттуда, или смотреть, как он туда рухнет под наши рассуждения о том, как его реформировать.
В сущности, это очень простой и очевидный выбор.
Андрей Максимов, писатель, член Российской академии телевидения
Российская газета