Вскрытие показало
В «прошлой жизни» Константин Богомолов был филологом. Не исключено, что именно в этом, а не в режиссуре и заключено его подлинное призвание. Надеюсь, и сам Константин, и его многочисленные поклонники простят мне эту маленькую дерзость, поскольку для подобного утверждения у меня есть основания, и достаточно веские. Так случилось, что перед тем как отправиться на премьеру новорождённой «Чайки», я оказалась на мастер-классе, который Богомолов давал студентам летней театральной школы.
Слушать его без восхищения было просто невозможно. В течение четырёх часов он скрупулёзно раскручивал все хитросплетения судеб чеховских персонажей. Заставляя гудеть от напряжения мозговые извилины своих слегка обалдевших от такого подхода к навязшей в зубах классической пьесе слушателей, он методично восстанавливал причины и следствия. Какие отношения были у маленького Кости со своей мамой? Почему он недоучился в университете и сбежал в деревню, вместо того чтобы попытаться найти себе хоть какую-нибудь службу и перестать висеть на шее у матери? Что произошло между ними, когда Аркадина, всю жизнь посвятившая сыну и театру, решила наконец подумать о собственном женском счастье? Когда именно Маша вышла за Медведенко, сколько лет может быть её ребёнку и отец ли ему её законный супруг? Как жилось Нине в родном доме, с чего это ей вздумалось идти в актрисы и любила ли она Костю, ну хоть немножечко?
И так про каждого. И только на основании чеховского текста. Никаких домыслов. Шерлок Холмс вместе с Конан Дойлем и доктором Беллом в придачу умерли бы от зависти, настолько безупречными были его логические построения. Не то что кандидатскую, докторскую диссертацию можно было бы защищать, а потом ездить по миру, читая лекции в самых престижных университетах мира. С научной точки зрения жёсткость, даже жестокость этого виртуозного разбора была более чем оправданна. Исследователю можно, даже нужно простить отсутствие какого бы то ни было сочувствия к персонажам, с помощью которых он, по всей видимости, решил доказать бессмысленность и напрасность любой человеческой жизни. В качестве филолого-философской модели выстроенная Богомоловым конструкция вполне жизнеспособна. Но академической славы ему было явно недостаточно, иначе зачем бы он ринулся в своё время в режиссуру? Вот только таланты, предназначенные для одного поприща, не всегда применимы к другому.
Заблудившиеся во времени
С историческими реалиями сейчас принято обращаться достаточно вольно. Не только в театре. Этим же страдает и кинематограф, и телевидение, в том числе и то, что стремится позиционировать себя как документальное. В определённом смысле сие бедствие уже можно называть не болезнью века, а эпидемией. И Константина Богомолова можно без колебаний причислить к наиболее активным (опасным?) вирусоносителям. Не в том ведь дело, что он перенёс действие с рубежа позапрошлого и прошлого веков в 60-е. Если такой перенос вписывается в социально-психологический контекст выбранного промежутка времени – почему бы и нет. Пусть вместо луны – лампа эпохи модерна, вместо сцены на берегу – письменный стол, вместо дворянской усадьбы – профессорская квартира в элитном сталинском доме (подробная сценография Ларисы Ломакиной). Пусть если сохранена правда бытия! Но как раз ею-то режиссёр и пренебрёг. Он сам в эту эпоху не жил, а расспрашивать очевидцев и штудировать первоисточники, видимо, не счёл нужным.
И получился нонсенс. Спектакль об интеллигенции, бездарно проживающей бессмысленную жизнь, томясь в безысходном плену пресловутой «системы», Богомолов запихнул в рамки «золотого века» этой самой интеллигенции. Когда, опьянев от по недосмотру пущенного под «железный колпак» кислорода, все жили светлыми надеждами, гордились своей страной, пели наивные романтические песни, любили, мечтали, то есть жили на всю катушку. И Гагарина с Окуджавой любили самой искренней любовью, потому что каждый считал Юрин полёт своим полётом, стихи Булата – своими стихами.
Не потому ли Табаков, играющий доктора Дорна, при всей своей актёрской непотопляемости, чувствует себя в этом пространстве не в своей тарелке. Он-то не мог забыть, как всё тогда происходило на самом деле: что думали, что чувствовали, какие поступки совершали, а какие не могли ни при каких обстоятельствах. Ведь именно тогда они с Ефремовым создавали «Современник». Вольно было режиссёру заставить Нину Заречную (юную и свежую четверокурсницу РАТИ Яну Осипову), нюхнув кокаину, раскинуться перед Костей в позе более чем пикантной.
Не перевернулась ли ненароком вверх ногами цифра «6» в сознании режиссёра? Это в 90-х вывернули наизнанку нашу историю, опошлив, оплевав и растоптав даже то, чем мы имеем полное право гордиться. Вот когда жизнь превратилась в замкнутый круг безысходности. Вот когда стало по-настоящему «Холодно. Холодно. Холодно. Пусто. Пусто. Пусто». Вот когда «все жизни, свершив печальный круг, угасли» и далеко не каждой удалось потом воскреснуть вновь. В доскональном знании этой (воистину бесславной и бессмысленной) страницы нашей общей биографии Богомолову не откажешь. Он – очевидец, и такой вектор переноса был бы более чем оправдан. Слукавил ли он, изменив направление этого вектора, или постарался свести с кем-то или чем-то одному ему известные счёты со всей жестокостью молодости, осознавшей свою конечность?
Старые формы
С упорством, достойным лучшего применения, превращая «Чайку» в некий инвариант «новой драмы», Богомолов прекрасно обошёлся без новых форм.
Пригласил в спектакль безусловных звёзд: Марина Зудина – Аркадина, Константин Хабенский – Тригорин, о Табакове мы уже упомянули. Если называть вещи своими именами, он просто застраховался от кассового фиаско – на них публика будет ходить как миленькая. Так что провал, сопоставимый с крахом скабрёзной «Турандот», с помпой возникшей, а потом тихо исчезнувшей с афиши Театра им. Пушкина, ему явно не грозит.
Нашпиговал действо максимально возможным количеством гэгов, заставив Сорина (Сергей Сосновский) говорить с брежневскими интонациями, Медведенко (Алексей Комашко) учить французский, а Полину Андреевну (Надежда Тимохина) передвигаться в коляске по причине перелома нижней конечности.
Подобрал на роли молодых героинь весьма и весьма сексапильных барышень (Машу играет Яна Сексте) и мастерски организовал несколько эффектных эротических сцен.
Справедливости ради надо отметить, что знаменитая сцена между Аркадиной и Тригориным при бьющей через край эротичности сыграна Зудиной и Хабенским на пределе сил (непонятно, зачем во всех прочих случаях актёр с завидным постоянством стремился продемонстрировать партнёрше и публике свою могучую волосатую грудь). Но, пожалуй, главной актёрской удачей спектакля стал всё-таки Сорин, ком стоит в горле, когда осознаёшь всю глубину трагедии, в которую погружает зрителя Сергей Сосновский.
Любящий расставлять все точки над i Богомолов заранее предупреждал и зрителей, и критиков – его «Чайка» не о жестокости театра, не о рутине, убивающей и без того, как правило, не слишком яркие и жаркие искры творчества, не об отчаянии так и не сумевших реализовать себя талантов. Он про извечное противостояние удачников и неудачников. Думаете, почему застрелился Константин Гаврилович? Да импотентом он оказался и в прямом, и в переносном смысле слова! Всё просто. И никаких новых форм. Ибо ничего нет нового под солнцем…
Вот такой она получилась, эта генно-модифицированная «Чайка», несчастная жертва обновленческого синдрома, охватившего отечественную режиссуру. По нынешним временам подлинная смелость будет заключаться в том, чтобы поставить Чехова внутри самого Чехова. Богомолов на такой шаг не отважился, не потому ли, что за такие «новации» «Золотых масок» нынче не присуждают…
Виктория ПЕШКОВА
Литературная газета