Подзабытое со времен игр в куклы чувство - некоторые работы хочется присвоить. Машинально взяла с полки бронзовую птичку, похожую на Гоголя, и весь разговор не выпускала ее из рук, даже забыв, что в руках что-то есть. И это "что-то" - маленькая, высотой сантиметров восемь, фигурка Гоголя. Как сказал бы сам Николай - "фигурочка". Странная такая пичужка во фраке или майский жук.

Сидела напротив Игоря Петровича Золотусского, а "фигурочку" в руках держала. Потом спросила, кто автор. И запомнила, хотя фамилия неудобная. Где же, говорю, вы его нашли. Оказалось, он сам приехал к Золотусскому из Екатеринбурга с этим самым Гоголем. Показал альбом с фотографиями работ - тот потерял покой и предложил иллюстрировать готовящуюся книгу.

Представляла, какой он. По голосу - небольшой, лысоватый, мало улыбчивый человек с глазами-буравчиками. А вошел огромный дядька с широкими прямыми плечами, конским хвостом и весело поблескивающими очками.

- Я думала, вы другой. А у вас полный антураж - даже хвост не забыт.

- Всегда был как ершик для чистки оружия, а потом взял да и отважился на хвост. Но по тому, как по-женски нервно поправляю непослушные пряди, можно понять, что еще не привык.

Не прост.

Родился в деревне Опытная станция (?!), и такое впечатление, что всю жизнь экспериментирует со своей судьбой.

- После школы поступал на физтех в Уральский политех, поскольку время тогда было очень физическое. Не поступил, вернулся в Курган, пошел на завод учеником фрезеровщика. За полгода свои взгляды пересмотрел благодаря Ефремову и его "Лезвию бритвы", где очень много философских размышлений о красоте, в которые я достаточно быстро включился - был юношей романтическим. Весной поступил в Свердловский мединститут. Проучился два с половиной года, штудировал психоанализ, мечтал стать психиатром, по классической схеме даже в клинику для душевнобольных санитаром устроился, но потом институт бросил. К тому времени стал интересоваться искусством, покупал альбомы, поступил в вечернюю художественную школу. Когда ректор увидел заявление с просьбой отчислить, так рассердился, что размашисто написал на личном деле: "Без права восстановления".

Николай ушел в армию, вернулся, десять лет работал каменщиком. Потом семья, сын не ходячий, коммуналка. Зато кухня в этой коммуналке - огромная, если встать рано, пока все спят, - то чем не мастерская: простор, тишина, отход большой. А вечером, как придешь с работы, нужно есть медленно, пока ешь - никто не трогает, а то пеленки с распашонками уже заждались.

Мастерской не было, поэтому Николай нашел советский ход. Пришел к руководству стройтреста: "Давайте я буду делать портреты передовиков производства для музея трудовой славы". Беспрецедентное было принято решение: командировали на месяц, выделили комнату, и он там принимал передовиков: штукатуров, маляров, бригадиров, Героев Соцтруда. Но потом секретарь правления Союза художников сказал задумчиво: есть, мол, в этом всем что-то от поголовья...

Николай смеется:

- До "поголовья" дело не дошло, я сижу в теме ровно столько, сколько она мне интересна. В фильме "Тишина", был такой культовый фильм в нашей молодости, спекулянт говорил главному герою: "Давай-давай, сейчас чесуча идет!". Но "чесучу" я не гнал.

Как человек спонтанный, многие дорогие сердцу работы он делал неожиданно даже для себя. В обеденный перерыв выловил в растворе большой кусок глины и слепил Пушкина. Этот Пушкин до сих пор стоит у него дома - говорит, и сейчас не стыдно показать. А потом каменщик Предеин нашел для себя потрясающий материал - пенобетон: режется легко, имеет красивую, пористую фактуру, а главное - позволяет работать а-ля прима: утром начать, вечером закончить. Вздохнул-выдохнул. Его "Сакральный предмет" купил профессор из Чикаго - и Николай с чистой совестью мог теперь писать в буклетах: "Работа хранится в частной коллекции в Чикаго". В начале 90-х это звучало! Местный меломан заказал из этого пенобетона портрет Диззи Гиллеспи. Афроамериканец, как это теперь принято говорить, вышел столь колоритным, что тут же нашелся еще один охотник - сделай мне, говорит, такого же, но из бронзы. Сделал. И себе - тоже.

Это Предеин вывел популярную в последнее время формулу: Россия = Гоголь2Пушкин. Гоголя считает он в России больше. Причем Гоголь у Предеина вытянут по оси Оx.

- Помните, кардиналов Джакомо Манцу - в тогах, с шапками высокими? Я полагаю, что в некоторых работах Гоголя почти процитирована эта вот вертикаль. Пушкин, когда его упрекали в заимствованиях, говорил, что берет только свое. Надеюсь, я взял у Манцу для Гоголя только свое - то, что органично, и поэтому нет ощущения, что просто стянул.

В скульптурной серии Гоголя можно усмотреть влияние Барлаха с его черным парящим ангелом. Одухотворенность, парадоксально вырастающая из неказистости. Гоголь для Предеина начался с "Выбранных мест из переписки с друзьями". Поэтому его Гоголь живет в мучениях оттого, что не может соединить в себе писателя с его смехом и набожного прихожанина. Гоголевскую серию, как и Пушкинскую, купил Пушкинский заповедник - его директору Василевичу не откажешь во вкусе, а может, и в чутье: думаю, Предеин будет нарасхват. Вот съездит в Париж на гоголевский фестиваль, организованный обществом любителей российской словесности, в конце марта, покажет там свои работы...

Хотя сам рассуждает трезво:

- Знаете, у меня же все началось после тридцати, я вообще медленно живу.

У Левитанского, говорю, есть строки: "А я так медленно пишу, как ношу трудную ношу, как землю черную пашу, как в стекла зимние дышу - дышу, дышу и вдруг оттаиваю круг".

- Правда? - удивляется. - Про меня.

А вы, спрашиваю, свою первую работу помните, хотя уверена: помнит. "Романтические юноши" все помнят. Оказывается, ему было пять лет, он копошился возле канавы, выудил кусок желтой глины, жирной, гладкой, выскальзывающей из рук. И... слепил куб. Ровный-преровный желтый куб. Он вкусно пах. Глиной. Сначала мокрой, а потом сухой.

Листала его альбом - "Мифология автопортрета". Лаконичная графика.

Задержалась на "Попытке поклона". Скупом, как дзен-фраза. Спросила, что за перья использует. 

- Не перья, - заулыбался, - беру шприц с иглой, срезаю у нее острую часть, набираю краску и рисую. Тут для меня важен эффект легкого дрожания, а нажал на поршень посильнее - получается заливка, штриховать не надо. Эта техника позволяет адекватно поддерживать импульсивность, которая есть в рисунках.

Николай Петрович торопился к Василевичу в Пушкиногорье. Мы разделили с ним по-братски единственный банан, и он помчался на поезд.

Оттуда прислал стихи, похожие на графику:

Гнездо городской вороны -
что-то вроде акрополя
просвечивает сквозь крону,
как тайная мысль тополя.

Гузель Агишева

Известия