Мне, как человеку, который видел в жизни и чужой талант, и чужой гений, совершенно ясно, что талант (и тем более - гений) ничего общего с парадигмой морали не имеет. Если бы большинство из тех, кто в пятницу сидел в голицинском зале, вдруг заделались пособниками или попутчиками власти, можно было бы смело плюнуть им - нам всем - в лицо. Не таланты.
Никогда не меряла талант мерками морали. Потому как во всех людях, этим талантом обличенных, отягощенных, видела твердое представление о собственной несамостоятельности. Здесь у меня неожиданное, возможно, мнение о таланте. Этакое христианское. Православное. Совершенно для меня ясно, что человек талантливый хорошо ощущает: он не только не может не писать (не снимать, не композиторствовать) - он себя вправе не считает отказываться от творчества в угоду какому-либо режиму. Люди творчества (именно креаторы, создающие реальности, художественные миры, а не те миллионные толпы представителей т.н. "творческих профессий": дизайнеры, журналисты и пр.) из тех, что были мне хорошо знакомы лично или по изучению их биографий, редко когда воспринимают себя самостоятельными, а талант свой - заслугой (о том, что они сами себя сделали, заявляют чаще бездарности или мастерюги, ремесленники).
И они, попадая в такие времена, в какие попали Есенин, Эйзенштейн, Платонов, не считают себя вправе распоряжаться талантом, перекрывая возможность для работы. И нет никакого права в ответ их судить - благодарить надо. Наверное, Эйзенштейну безопаснее и богаче было уехать. И Есенину. И Брюсову. Но не уехали они. И есть тому свидетельства, что не из страха приноравливались к режиму, не из подобострастия, а чтобы работать. И, опять-таки, не для радости - а для исполнения задуманного. Эти люди, они себя инструментами считали. В руках ли Бога, провидения, культуры, цивилизации. И были уверены, что не им этим инструментом распоряжаться...
Эйзенштейн писал: ну что ж, если мне, дабы работать, нужно шаркнуть ножкой - буду шаркать. Как при папеньке шаркал. И "слава Сталину" шаркну, если пленку дадут.
Неуловимая граница между теми же Есениным, Брюсовым, Эйзенштейно и Гамсуном, к примеру. Между Гамсуном и Риффеншталь. Между ней и Хайдеггером. Где кончается вынужденное приспособленчество и начинается пособничество?
Собственно, даже и это неважно. Хармс был страшным бабником и садистом, Набоков - едким насмешником, Фет - желчным бастардом, Кокто десятки лет бил Жана Марэ, Дали халтурил. Хайдеггер подвизался в НСДАП, а Эйзенштейн, да, - шаркал ножкой. Повод ли это, чтобы отказываться от их таланта? Хрупки критерии, но я уверена, что никакой подход к оценке творчества не состоятелен, если он включает в себя фактор морали.
И тем очень, заключаю, была удивлена заявлению Клеймана, который сказал, что не был режиссер пособником - будто, ежели бы был, мы бы другой разговор вели. Какой? Его "Генеральная линия" была сверху перемонтирована в "Старое и Новое" и разве стала от этого менее художественной? А если бы ее перемонтировал он сам, весь мир выкинул бы пленки?
Это же, кстати, и к Михалкову относится... будь он хоть 40 раз доверенным лицом, таланта в его фильмах, тем более, уже снятых, меньше ведь не станет?
Анастасия Миронова, журналист, Санкт-Петербург