Максим Новиков – исполнитель-эрудит, «Муза» Георга Пелециса и других современных композиторов.
Максим Новиков
За несколько недель до своего сольного концерта в Красноярске музыкант побеседовал с Анной Коломоец о странностях альтового репертуара, культурной жизни в Сибири и о том, как вдохновлять авторов на создание новой музыки.
— Максим – вы самый настоящий путешественник! География ваших концертов и фестивалей обширна: Китай, Бельгия, Армения, Италия, Латвия, Боливии, Колумбии, Бразилии … Как вас занесло в Красноярск?
— Могу сказать, что на данном этапе жизни в Красноярске мне нравится больше, чем в Москве. Во-первых, здесь как-то спокойнее. И город чудесный. Да и вообще, Сибирь тоже нужно осваивать. Здесь такая большая территория, всё сразу и не объедешь.
Когда музыкант самостоятельно занимается своей карьерой, ему хорошо известно: пока ты везде сам со всеми не познакомишься, не пообщаешься, то о тебе никто и не будет знать. Можно иметь самый раскрученный канал в YouTube, но пока у тебя не будет личных встреч с людьми, это совершенно бесполезное занятие.
— Как обстоят дела с музыкальной жизнью в Сибири? Например, по сравнению с Москвой.
— Публика здесь потрясающая. А если говорить про репертуар, то здесь вы можете увидеть и услышать почти то же самое, что и в столице.
Я за последние дни увиделся с ребятами, с которыми в Москве не могу никак пересечься. У нас в Москве-то Шахиди не часто услышишь, да и Пелецеса тоже, а вот почему-то вот в Омске на фестивале «Новая музыка» решили их исполнить. Мне кажется, это здорово. Заслуга принадлежит главному дирижеру и художественному руководителю оркестра Дмитрию Васильеву.
Вообще, то, чем я живу последние годы, – современная музыка. У меня с этой музыкой взаимная любовь, и есть свои предпочтения. Случается, что некоторым авторам даю советы.
— Вы уже почти композитор?
— Вот этого я, наверное, себе не позволю. Потому что плохим композитором я быть не хочу. А чтобы быть хорошим – надо вообще от жизни отказаться. Я что-то не готов на такие жертвы. Композиторы всё-таки немного монахи. Я могу стоять на страже хорошей музыки, защищать ее и бороться за то, чтобы плохой не было вокруг. Писать — нет, но помочь в написании всегда — да.
— Как вам удается угадать предпочтения публики? Это ведь смелый шаг – рискнуть и включить современную композицию в концерт. Многие нынешние опусы с трудом находят дорогу к публике…
— Я не играю ничего такого, что людям не нравится. Да и смелость города берет. Я полностью уверен в своем вкусе и действую смело. Проанализировав свой слушательский опыт, я имею примерное представление о том, что может понравится людям. А главное – публика должна развиваться.
Например, с моим другом Кареном Шахгладяном мы можем сыграть в одном концерте 47 каприсов Георгия Пелециса, 24 альтовых и 23 скрипичных. Кому не нравится – пусть тихо уйдут, я не осуждаю. Но те, кто сидят до конца, такие же победители, как и мы.
Музыка эта прекрасна, настоящий перформанс. И мы делаем то, что захотел композитор. А вот музыка Шахи́ди довольно известна, проверена годами, почти классика уже. Его балеты фантастически красивые.
А однажды в Перми я играл «Нереиды» Роберто ди Марино, концерт, написанный специально для меня. В первом отделении был кончерто гроссо для двух скрипок Шнитке, потом Марино, никому неизвестный, и затем Стравинский. Музыка Роберто действует таааак… Дозвучит последняя нота, и зал просто взрывается.
— А кого из отечественных композиторов предпочитаете исполнять?
Например, Пашу Карманова, Андрея Зеленского. У меня много хороших знакомых.
— Собираетесь в Сибири фестиваль устраивать?
— Да, сейчас в голове собрался проект мощного фестиваля камерной музыки, который здесь просто необходим. Фактически, я хочу сделать то же самое, что когда-то делал в Москве, в Италии, Латвии, но собрав самое лучшее.
Как минимум, концерты пройдут в Новосибирске, Омске, Красноярске, может быть, в Иркутске. Буду привлекать разные местные коллективы. Необходимо еще понять, с какими музыкантами я буду сотрудничать, какие подходят под мою концепцию.
— А какая у вас концепция?
— Чтобы подготовить публику для чего-то нового, не обойтись без вкраплений классики, известной и неизвестной. Я большой любитель поковыряться в музыке известных композиторов – в том, что никто у них не знает. А дальше можно экспериментировать. Специально для фестивалей мои любимые композиторы охотно сочиняют свою музыку.
— Это ваши старые знакомые. А с сибирскими композиторами удалось наладить контакты?
— Пока нет. Может быть, что-то сложится. Прежде всего для меня пишут мои зарубежные друзья – Пелецис, Ди Марино, Шарафян, Шахиди, Сегал… Ценно то, что несмотря на все события мы с ними поддерживаем связь.
— С недавнего времени вы занимаетесь дирижированием. Как так сложилось? Мир альтовой музыки стал вам тесен?
— Я прихожу туда, куда я всю жизнь шел, наверное. А с самого детства мне очень хотелось быть дирижером. Долгое время мне казалось: чтобы стать дирижером, надо всё забросить и много учиться. Дирижирование помогает мне как альтисту. И оно не стало отдельной ветвью моей исполнительской деятельности. Я продолжаю играть и дирижировать.
Расскажу одну историю, но без имен. Однажды я играл произведение, написанное специально для меня. На сцене во время репетиции я попросил оркестр сделать то, что мне было нужно. И на это дирижер отреагировал резко: «тогда сам и дирижируй». Он начал уходить, а я его не стал останавливать.
Возможно, мой поступок был не очень красивым, но я привык, что когда что-то советую, то ко мне прислушиваются. А тут человек прямо оскорбился. Он ушел, а я остался с оркестром. И мы справились!
— И это стало точкой отсчета вашей дирижерской деятельности…
— Это показало, что я все-таки справляюсь с этим ремеслом. До 2007 года я ведь работал в одном из китайских оркестров концертмейстером группы альтов. Мы же почти всегда сидим напротив дирижера, оттого уши сразу всё слышат (вопреки всевозможным анекдотам), а глаза видят. Я всегда слышал всё, что вокруг творится, и мне хотелось сделать это по-своему.
Очень сложно работать, когда внутри сидит твой внутренний дирижер. Ты замечаешь, что человек, который, допустим, управляет в этот момент оркестром, откровенно халтурит. Ты начинаешь внутренне сопротивляться и думаешь: «неужели ты не слышишь, что творится в оркестре из-за твоих жестов?».
— Не переживаете из-за отсутствия дирижерского образования?
— На московских афишах есть как минимум две известнейшие фамилии, их даже неприлично называть. Ни у одного из них нет дирижерского образования, и при этом у каждого по два оркестра. Если они могут это себе позволить, то почему я не могу? К тому же, у меня нет цели доказать всем, что я самый лучший дирижер.
— Вы делаете это просто потому, что вам нравится?
— Да, я дирижирую то, что хочу дирижировать. Я и как исполнитель не играю плохую альтовую музыку, хотя таковой очень много написано. А многие ее выносят на сцену. Вот они ее выучили и кроме нее ничего не знают. Считается, что это репертуарная музыка, которую надо играть всем. А я так не хочу.
— А что такое «плохая альтовая музыка»?
— Например, концерты Стамица, Хоффмайстера, Уолтона. Вот эта вся непотребность.
— А что вам больше нравится – дирижировать или играть на альте?
— Совсем недавно об этом думал и понял, что мне дирижировать нравится больше, потому что я не так устаю физически.
— А почему? Не вкладываетесь так сильно?!
— Совершенно другие мышцы работают. Когда ты продирижировал концертом – ты заряжен и у тебя много сил, а вот когда отыгрывал на альте огромную программу, то ты просто выжат и морально и физически.
У меня, кстати сказать, 24 апреля будет концерт с мощной программой, на котором прозвучат три концерта для альта с оркестром. Наверное, после этого выступления я еще неделю буду восстанавливаться.
Я очень благодарен художественному руководителю и главному дирижеру Красноярского академического симфонического оркестра Владимиру Ланде, который согласился продирижировать этим концертом. Очень ценно то, что он, как дирижер, согласился на такое. Они ведь любят «поиграть» увертюры или симфонии, а тут совсем другой репертуар.
— Это приурочено к вашему юбилею?
— Так совпало просто. Я долго думал над программой, а потом решил: «а почему бы нам не замахнуться на Вильяма нашего Шекспира?». В общем, я решил, почему бы не сыграть тогда концерт-посвящение. Барток писал произведение по заказу Примроуза и не дописал, поэтому там не выписано посвящение заказчику. Для Башмета сочинял Эшпай. А для меня написал Шахиди.
— Часто ли удается играть сольные концерты в Красноярске?
— Подобный вечер у меня вообще впервые в жизни. Я никогда не играл три концерта за раз. Знатоки говорят, что такое когда-то очень давно сделал Виктор Викторович Третьяков. В одной программе он исполнил концерты Глазунова, Прокофьева и Шостаковича.
— А что случилось с вашими фестивалями, такими, как «Musica al Dente» в Москве или «Suoni dal Golfo» в Италии? Они были как-то мимолетны… «Musica al Dente» вообще просуществовал только год …
— «Al Dente» шел два года, кстати сказать. В июне 2022 фестиваль закончился, потому что я устал. Я его делал один, самостоятельно. Было сложно. Это был ковидный год, когда никто ничего не делал практически. Зато благодаря этому фестивалю все узнали, что есть Соборная палата. Сейчас эта площадка так раскрутилась, что теперь туда уже попасть сложно.
А с «Suoni dal Golfo» некрасивая история случилась. Мой партнер решил избавиться от меня, и всё. Три года мы работали вместе, раскручивали мероприятие. Вы представляете, мы исполняли больше сорока концертов за две недели — это же очень много! При этом и локации разные. Вроде бы сейчас фестиваль существует, но под другим названием.
— Вы теперь только в одиночку организуете фестивали?
— В Москве так и было, а вообще, каждый должен заниматься своим делом. Я люблю придумывать идеи. Но необходим директор, который будет заниматься бумажными делами.
На данный момент я не хочу делать полностью самостоятельный фестиваль. То, о чем мы сейчас с вами говорили, я надеюсь, состоится при поддержке Красноярской филармонии.
— В одном из интервью вы сказали довольно провокативную фразу о том, что «настоящие творческие всплески случаются только в империях»….
— Это было прекрасное интервью в Латвии. После него со мной многие люди перестали разговаривать. А ведь та империя подарила нам Васкса или того же самого Пярта.
— Сейчас многие задаются вопросом о том, что же грядет в искусстве будущего. «Время композиторов» прошло, ничего нового не создается… А что вы думаете на этот счет?
— Вот эти слова, которые вы сейчас произносите, я давно объединил под одним словом — «мартыновщина». В консерватории у композиторов вообще не должно возникать таких вопросов.
Я всем очень советую посмотреть урок Арама Ильича, снятый на видео в 70-х годах. У него было много учеников, и каждому он находил нужные слова, всех выслушивал. Поэтому появились такие потрясающие композиторы, как Рыбников, Волков, Эшпай, Шахиди, Пелецис.
Искусство находится в постоянном движении. А нам всё кажется, будто мы что-то решаем: движется искусство благодаря нам или кому-то ещё, или оно тормозит. И это абсолютная глупость, человеческий эгоизм. Каждый должен заниматься своим делом. Вот я занимаюсь тем, что нахожу хорошую музыку, провоцирую или мотивирую на ее написание. По-моему, очень хорошую профессию я себе нашел.
Могу раскрыть секрет, что скоро опубликую новую запись. С «Солистами Нижнего Новгорода» мы записали две пьесы Роберто ди Марино. Изначально он сочинил концерт для скрипки, где вторая часть такая красивая, что ты слушаешь, и сразу начинаешь ненавидеть скрипку. Как можно было такую хорошую музыку написать для скрипачей вообще? И я начал возмущаться: «Роберто, как же так? Скрипка – что это за инструмент? Ты же знаешь, что альт лучший».
И я прямо вцепился в телефон и умолял поменять инструмент. Я просто понимал, что мой звук подходит к этому произведению, и добился своего. Когда я отправил Роберто мой записанный вариант, то он признал, что альт все-таки лучший.
А от Шахиди, после того, как он написал для меня концерт, я больше не отставал. Давай еще и еще… А сейчас я записал и хочу в скором времени выпустить диск, на котором будет только музыка Шахиди в моем исполнении. Там есть даже произведения, которыми я дирижирую – оркестром «Солисты Нижнего Новгорода»
— Вы Муза!..
— Муз… так меня называет Анна Се́гал, которая написала для меня аж балет для сольного альта с оркестром.
Когда общаешься с композитором, то зачастую у него может быть плохое настроение или здоровье не очень. Они же почти все достаточно нездоровые люди. Ведь когда человек увлечен сочинением, он забывает о себе, о своей физиологии, не обращает на себя внимание. И тут ты начинаешь потихонечку напоминать ему о светлых моментах прошлого, доходишь до его сознания и будто нажимаешь на кнопочку «Запуск творчества».
Однажды, исполнив «Mirando al Mar» Ди Марино в «Зарядье», я отправил Пелецису запись. Он практически сразу прислал новое произведение, которое так и называется «Ответ Роберто ди Марино на его произведение “Mirando al Mar”». И тоже для альта.
— Удивительно, как стремительно расширяется альтовый репертуар…
— Да, он не всегда такой богатый был. А сейчас он огромный. Когда мне говорят, что нечего играть, то я удивляюсь – не стыдно ли им не знать такое количество интересной музыки. И главное, это доступно. А даже если что-то не получается достать, то пусть напишут мне – я нотами поделюсь без проблем.
— А хотели бы вы преподавать в вузе, обогатить альтовый репертуар и воспитать новое поколение альтистов?
— Сейчас уже нет. Не хочу тратить время на исправления. Это неблагодарное дело. Я бы вёл с раннего возраста до 16-18. И этого вполне достаточно.
Для того, чтобы сейчас воспитать новых альтистов, нужны студенты, которые сами захотят этого. А никто не хочет. Все хотят… как в анекдоте про контрабасиста…
Чувак приходит к профессору и говорит: хочу на контрабасе научиться. А тот ему: вы музыкант? – Нет. А ноты знаете? – Нет, не знаю. Ну вы на чем-то играли? – Нет, никогда в жизни. Ну, а вы хотите? – Да, хочу на контрабасе. Профессор ему дает урок, первый и последний. Больше тот к нему в класс не приходит.
А через год они встречаются: Что же вы, батенька, не хотите больше на контрабасе играть? Почему перестали ко мне ходить? – Нет, ну что вы, у меня сейчас там гастроли, там халтуры, некогда…
Это я к тому, что если хочешь получить работу, играя на альте, необходимо, видимо, исполнить одну маленькую часть из концерта Бартока или Уолтона. И этого достаточно…
Вот существует эта законсервированная методическая система, и я не хочу влезать в это, не хочу кому-то что-то доказывать. Лучше я потрачу свою жизнь на работу с композиторами, и мы обогатим альтовый репертуар. А на объяснения о том, что представляет собой красивая музыка, в консерватории пусть свою жизнь тратит кто-то другой. Серость я плодить не хочу, а говорить ученику «играй Стамица» у меня язык не повернется.
Мой педагог в Мерзляковском училище Лидия Никитична Гущина спросила у меня когда-то: «что хочешь играть?», и я назвал ей концерт Эшпая. И она приняла это. Мне всегда позволяли быть самостоятельным.
У меня есть свои ученики, я занимаюсь с ними онлайн, и мне этого хватает.
— Какой совет вы дадите молодым альтистам — тем, кто хотят от вас его услышать?
— Когда ко мне приходят на прослушивание или хотят взять урок, я в 90% случаев задаю уточняющий вопрос – а правда тебе так музыка нужна? Ты прямо действительно жить без нее не можешь?..
Я стараюсь всегда отговаривать людей от исполнительства, потому что в большинстве случаев это им не нужно. Я в своей жизни видел многое в этом плане. Мои однокурсники, закончив аспирантуру в консерватории, уходили из профессии. Поэтому у меня к нашей системе образования есть очень большой вопрос: «Для чего это все делается и кому это нужно?».
Знаете, самое ужасное, что люди ничего не слушают. Мы раньше, чтобы что-то услышать, записи заказывали. А сейчас, когда есть все возможности, когда ты пальцем ткни на любую музыкальную программу, и там можно любое исполнение найти, да и скачать можно почти любые ноты, – в консерватории нынешние студенты даже не ориентируются в интерпретациях. Как можно, играя Баха или «Арпеджионе» Шуберта, не знать великих исполнений?
История исполнительского искусства должна быть не просто каким-то странным обязательным предметом. Великие имена нужно знать! Это должно жить внутри музыканта. Ему должно быть интересно ходить на концерты и слушать всё, что вокруг звучит. Я до сих пор слушаю всё, что мне присылают, прямо всё, ничего не упускаю. Втихаря подписан на многие зарубежные платформы, слежу, кто и какие выпускает альбомы.
Нужно всегда учиться для самого себя, всю жизнь. Если бы когда-то, оканчивая консерваторию, я считал себя таким крутым, то не добился бы того, что имею сейчас.
— Хотела спросить про ваш альт, Энрико Черутти, верно? И за большую вашу карьеру вы ни разу не хотелось поменять инструмент?
— Когда-то у меня был другой инструмент, но благодаря альту мастера Черутти, я решился строить сольную карьеру. Когда у тебя в руках потрясающий инструмент, то уже полдела сделано. А у меня один из лучших инструментов в мире, да и я с ним уже сроднился. Он меня научил играть!
Бывают такие отношения между мужчиной и женщиной, когда один из них другого учит жизни. Вот у меня такие отношения с альтом, он сделал меня профессионалом.
— Замечаю, что музыканты часто уж сравнивают свои взаимоотношения с инструментом с отношениями между мужчиной и женщиной. Вот недавно, Александр Рамм в интервью говорил, что с виолончелью нужно обращаться как с женщиной…
— Могу только сказать, что мой альт – мужчина, конечно, не женщина. Но наши отношения с ним не такие (смеется).
— Есть ли у вас еще о чем мечтать? И о чем? Мечтаете ли вы?
— Наверное, я не был бы концертирующим музыкантом, да и просто человеком, который ждет от композиторов красивой музыки, если бы не мечтал. Просто мои мечты реалистичны.
Мечта – это то, что может произойти, а не то, что никогда не произойдет. В том и разница между фантазиями и мечтами. Иногда я сижу, думаю, что опять я ни черта в жизни не достиг. А потом взгляд падает на полку с дисками, и я думаю: «нет, подожди, спокойно, а это же всё большая работа». Это все огромная жизнь.