Кент Нагано: «Музыка может помочь в ситуациях, когда слова не действуют или теряют свою силу»

В августе рабочий график Кента НАГАНО очень насыщен — знаменитый дирижер выступает с Зальцбургской камератой на родине Моцарта, гастролирует с Монреальским симфоническим оркестром на Эдинбургском фестивале, заново штудирует партитуру «Кольца нибелунга» (Баварская опера, которой он руководит, выпускает премьеру в этом сезоне). Все же маэстро нашел время рассказать о Вагнере, актуальной режиссуре и своем возможном визите в Россию.

—Как так получилось, что вы не говорите по-японски?


—Я настоящий американец, более того — калифорниец. Мои родители учились в американских университетах, лучших в стране. Это очень сильно меняет тебя, когда другая культура, такая изумительная и такая свободная, как американская, питает кровь. Но моя семья чтит японские традиции. И я сильно переживаю за Японию. Осенью мы снимаемся всем театром и едем туда на гастроли. Везем нашего «Лоэнгрина» — скандальную продукцию 2009 года. Главная баварская звезда Йонас Кауфманн едет с нами в тур, хотя дома в Мюнхене уже не поет в этом спектакле.


—Вы, наверное, следили за информацией с «Фукусимы»?


—Постоянно. И я потрясен тем, как мировое сообщество отреагировало на японскую катастрофу. Когда я приехал в Монреаль, где руковожу оркестром, увидел расклеенные по всему городу афиши с моим портретом и словами «Вступай в Нагано-универсум». Это означало что-то вроде «Кент, мы с тобой, мы гордимся, что шеф нашего главного оркестра — японец, сочувствуем твоему народу и готовы поддержать и помочь». И второе — я потрясен самими японцами. В момент общей беды они не сдерживали горе, не замкнулись в себе, как того требует традиция, не сидели дома с чаем или погруженными в буддистскую молитву. Все помогали всем, и никто не осуждал тех женщин и мужчин, которые не смогли стоически молчать о том, что они, например, потеряли кров и близких.


—Музыка может помочь в беде?


—Да. Музыка вообще может помочь в ситуациях, когда слова не действуют или теряют свою силу. Мы с оркестром как-то ездили в большой тур по Канаде и выступали в том числе и перед эскимосами. Я был в курсе, что у эскимосов есть страх перед всем внешним, перед всем, что не относится к их маленькому мирку, к их культуре, туго вплетенной в природный ритм. А музыка, как вы догадываетесь, относилась у них к числу внешних возмутителей спокойствия. Единственные звуки, которые они знали, — это завывание ветра, вой волков и музыка суровой тишины. Я долго думал, что нужно им показать в первую очередь, чтобы музыка перестала быть для них внешним врагом.


—И вы выбрали Моцарта?


—Его Маленькую ночную серенаду. Моцарт прописан всем, кто впервые знакомится с классической музыкой.


—А у вас есть любимый композитор?


—Да. И всякий раз, отвечая на этот вопрос, я называю разных композиторов. Оливье Мессиан, Рихард Вагнер, Рихард Штраус, Петер Этвеш, Кайя Саариахо, Вольфганг Рим. Но из шкафа — того самого, где хранятся скелеты, — я время от времени достаю Баха. Эта страсть не проходит никогда.


—Где вам лучше всего работается?


—В самолете. На высоте многих тысяч метров отключаются все привычные современному человеку средства связи — мобильники, айфоны, компьютеры, интернет. Когда я лечу с мыслью, что все эти электронные приборы не могут работать, что они бессильны, я ликую. Глаза смотрят в ноты, я спокойно думаю, и мозг продуцирует идеи. Меня расстраивает, что молодые люди не расстаются со своими наушниками. Они лишают себя естественных звуков — тех же птиц не слышат. Это же так важно.


—Франциск Ассизский понимал язык птиц, а вы открывали Мюнхенский фестиваль премьерой оперы Мессиана «Святой Франциск». Как эксперт по музыке Мессиана, скажите честно, постановка Германа Нитча, патриарха современного искусства и лидера движения венских акционистов, так взбесившая мюнхенскую публику этим летом, имела смысл?


—Несомненно имела. Нитч слушал Мессиана и уловил важную вещь: музыка пятичасовой оперы «Святой Франциск Ассизский» — цветная. И сами цвета Франциска он выбрал правильные. Идея постоянно вибрирующего на диапораме цветового спектра — хороший ключ к пониманию музыкальной формы этой оперы. И волнистые попугайчики размером со слона, и цветы монструозных размеров, вырастающие прямо на глазах у зрителей и будто наползающие на зрительный зал. Это фундаментальные находки, и они присутствуют в музыке. Тем не менее я понимаю, почему публика так бурно реагировала и было много шокированных людей и много криков «бу!». Нитч имеет большой опыт в постановке мистерий, но у этого его театра специфический зритель. Я слышал, что мистерии в его замке проходят в реальном времени и длятся по нескольку дней. А опера Мессиана — это большое произведение (чистой музыки — больше четырех часов), но все-таки имеет законченную форму. Герман Нитч чуть-чуть потерялся в коротком для него формате. Впрочем, я остаюсь поклонником этой продукции. Финал, когда Франциска кладут в гроб, с неба спускается Ангел, а акционисты льют ведрами краску на лежащий на полу холст, — это просто гениально. Мы будем с Нитчем повторять действо в «Ла Скала» — «Франциск» идет как совместная продукция Мюнхена и Милана.


—За время работы в Баварской опере вы продирижировали почти всеми операми Вагнера, и всегда вам достаются в придачу самые откровенные режиссерские эксперименты. С новым «Кольцом» будет нечто подобное?


—Нет. «Кольцо» ставит Андреас Кригенбург. Для него важно, чтобы публика поняла историю, которую он рассказывает. В данном случает это важно и для меня. Я считаю, что «Кольцо нибелунга» — это вершина творчества Вагнера, шедевр, равный «Моне Лизе» Леонардо. Месседж мастера, сотворившего шедевр, понятен даже детям. Так, моя дочка, когда ей было три года, буквально влюбилась в «Валькирию». Ее захватила фантастическая история, которую рассказала музыка и которую не затмила режиссерская мысль. Позже она узнала и о других уровнях оперы, но первое послание композитора пришло через историю. Кригенбург изложил свою концепцию, и я рад, что он не хочет пренебречь самым простым срезом «Кольца» — его фантастичностью, сказочностью. А другие оперы, особенно «Лоэнгрина», необходимо интерпретировать.


—Через два года с ваших плеч спадет груз руководства Баварской оперой. Есть ли шанс снова видеть и слышать вас в России? В Москве до сих пор меломаны находятся под впечатлением от вашей «Валькирии». Ходили слухи, что вы собираетесь на фестиваль «Площадь искусств»


—Приехать в Петербург было бы грандиозно. Я не был там, хотя жена и дочь ездили на конкурс. Оркестр Петербургской филармонии — наследник прославленного коллектива Евгения Мравинского, дирижера-легенды, человека из учебника музыкальной истории. Нужно время, чтобы подготовить себя к встрече с этой историей. Приглашения со стороны Юрия Темирканова поступали, но я боялся об этом думать. С 2013 года моя жизнь изменится, и скорее всего я включу Россию в список мест, где буду работать.


Беседовала Екатерина Беляева


Московские новости


Поделиться
Комментировать

Популярное в разделе