2, 3 или 4 декабря (точная дата так до конца и неизвестна) 1923 года в Нью-Йорке в семье греческих эмигрантов родилась самая яркая оперная звезда ХХ века, вдохнувшая новую жизнь в старомодный театральный жанр.
Ее нет с нами уже почти полвека, а мифу Каллас — три четверти века: но притягательность ее имени для новых поколений не уменьшается, а ведь почти целиком армия ее фанатов — люди, никогда не видевшие Каллас на сцене. Любое сопрано неизбежно сравнивается с Каллас — и, как правило, не выдерживает этого сравнения. Почти шестьдесят лет прошло с памятного вечера в «Ковент-Гарден», когда Мария спела свой последний спектакль, но свет давно погасшей звезды ярок сегодня почти так же, как в дни ее прижизненной славы.
В чем же феномен Каллас? Этот вопрос обсуждался еще в период расцвета карьеры певицы — тогда в итальянской прессе развернулась бурная дискуссия о значении ее искусства. По сей день регулярно появляются монографии, где пытаются всесторонне осветить искусство греческой дивы и дать ответ.
Ее голос относится к редчайшему типу «безграничных сопрано», сочетающих широту диапазона, драматическую насыщенность, чрезвычайную гибкость и подвижность. Судя по описаниям, в XIX веке к подобному типу принадлежали голоса Джудитты Пасты, Марии Малибран и Полины Виардо. В вокальной истории ХХ века больше не найти певицы, которая бы полностью соответствовала этому типу, хотя некоторые — Лейла Генчер, Джоан Сазерленд или Монтсеррат Кабалье — приближаются к этому стандарту.
Диапазон Каллас был феноменальным — около трех октав, — но не сверхъестественным. Это — важная, но не единственная и не самая существенная его характеристика. По тембральной насыщенности, по густоте звучания и трагическим краскам — бесспорно, это драматическое сопрано: крупный, тяжелый голос, для него, как писала итальянская критика 1950-х годов, характерно органное звучание. Нижний регистр всегда был стабилен и крепок, поэтому на заре туманной юности она пыталась начинать с партий меццо, а на закате творческого пути записала Кармен и арии Далилы, Эболи и Орфея. Драматические сопрано, как правило, испытывают значительные трудности с верхним регистром: но за исключением самых последних лет карьеры (середина 1960-х годов) подобных проблем Каллас не знала. Более того, выпевая сложнейшие колоратурные рулады, ее голос не утрачивал драматической насыщенности и интенсивности звукового потока.
Важнейшее качество голоса Каллас — необыкновенная гибкость. В любом регистре, в том числе и в предельно высоком, певица с изяществом и грациозностью, с математической точностью в ритме и интонации исполняет все пассажи, трели, стаккато, хроматизмы, при этом, как ни странно, — никакой тяжеловесности, «крупного помола» в исполнении виртуозных вокальных фигур.
Любой голос индивидуален и неповторим, но в ряду самых великих голосов у Каллас он — один из наиболее узнаваемых. Особая напряженность звучания, местами «некрасивость» и колючесть, задевают в мозгу какие-то особые области, и этот неповторимый звук отпечатывается навсегда. В любом кинофильме о жизни Каллас невозможно представить, чтобы за кадром звучал не ее собственный голос. По крайней мере, до сих пор кинематограф на это не решался — и в телесериале о жизни Аристотеля Онассиса, где роль Каллас сыграла «сериальная звезда» Джейн Сеймур, и в последней кинокартине Франко Дзеффирелли с блистательной Фанни Ардан в главной роли за кадром звучит, конечно же, подлинный голос дивы.
Красив ли голос Каллас в традиционном понимании вокального искусства? Если мы говорим об искусстве вокала исключительно как об источнике наслаждения, то, безусловно, Каллас уступает Розе Понсель, Зинке Милановой, Ренате Тебальди или Тамаре Милашкиной. Но за что бы ни бралась певица, вы всегда слышите исключительную выразительность, тонкую градуированность в передаче эмоционального состояния героинь, парадоксально гармоничное сочетание крупного мазка с филигранной нюансировкой. Он берет за живое слушателя, делает его своим пленником, проникает в самое сердце. В этом голосе определенно есть что-то колдовское, и легендарные античные сирены, возможно, наиболее удачная аллегория для его обладательницы.
А что же кроме голоса? Говорить о вокальном феномене Каллас и ее артистизме отдельно невозможно. Что сегодня мы знаем о Каллас-актрисе? Величайшее явление театрального искусства ХХ века практически не зафиксировано кинокамерой. Остались два жалких обрывка из «Тоски» разных лет, где певица предстает уже не в лучшей вокальной форме. То, чем восхищались тысячи, то, за что ценили Каллас больше всего, — бесследно кануло. Некоторое представление о ее творческом методе можно получить и по этим скудным отрывкам, кроме того есть видеозаписи концертов, где каждая ария превращена в маленький спектакль. Наконец, есть гениальный фильм Пазолини «Медея», где у певицы сугубо драматическая, не оперная роль, она говорит мало (за исключением финального жуткого монолога), но игра ее бесподобна — выразительное лицо, глаза, жесты делают слово как бы вовсе и не нужным.
Означает ли это, что драматическое искусство Каллас утрачено? Конечно, нет: оно живо в ее аудиозаписях. Послушайте в исполнении Каллас хотя бы одну, самую короткую арию — и вы увидите живой театр! Пение Каллас настолько выразительно, физически осязаемо, способно создать иллюзию здесь и сейчас происходящего действия, что об отсутствии видеоряда не стоит сокрушаться. Искренность, эмоциональность, страстность, тончайшая нюансировка, умение пользоваться контрастами, бесподобное интонационное разнообразие — вот далеко не полный перечень того, что в комплексе создает магию артистизма Каллас.
Одно из важнейших направлений деятельности певицы, определяющее ее колоссальное значение в мире оперы ХХ века, — возвращение к сценической жизни забытых или недооцененных произведений композиторов прошлого. В этой связи в первую очередь принято называть оперы бельканто. Произведения, которые были прочно забыты и которые вновь стала петь Каллас, — это «Медея» Керубини, «Армида» Россини, «Анна Болейн» и «Полиевкт» Доницетти, «Весталка» Спонтини и абсолютная новация «Орфей и Эвридика» Гайдна (мировая премьера). Не так уж и много по сравнению, скажем, с Чечилией Бартоли, которая методично стряхивает пыль веков с давно поросших «травой забвения» партитур.
Но Каллас была первой: сначала случайно, с подачи мудрого маэстро Туллио Серафина, а позже сделала такие оперы мейнстримом своего творчества. Следом интерес к забытым операм стали проявлять другие выдающиеся певицы. Каллас благодаря своему уникальному голосу и выдающемуся артистизму задала эталон — показала как могут и должны исполняться оперы этого репертуара. Чутьем гениального художника Каллас догадалась и сумела донести до слушателя подлинный романтический театр, доказав, что бельканто — это не только красивое пение.
О том, что оперному театру необходима большая жизненная правда, говорилось задолго до Каллас. Искусство Шаляпина — наивысшая точка этих исканий, достигнутая оперным театром в первой половине XX века. Каллас сумела по-новому поставить эту проблему и достичь небывалых вершин в трактовках различных оперных партий — как редких, так и самых популярных (например, Виолетты или Тоски). Сочетание необыкновенных талантов певицы, ее титанического труда и тех новаций, что она привнесла в искусство, неизгладимо действовало на публику.
Феномен Каллас, помимо прочего, еще имеет и социокультурный аспект. Ее искусство сияло столь ярко, что СМИ, для которых академическая музыка почти никогда не являлась интересной, поскольку не могла становиться источником хорошо продающихся сенсаций, поставили ее деятельность в центр своего внимания. В декабре 1958 года сольный концерт Каллас в Парижской опере транслировался Евровидением и многими радиостанциями на более чем 40-миллионную аудиторию — такого в истории оперы еще не было!
В искусстве Каллас никогда не шла на компромиссы, и потому мы по праву можем назвать ее подлинной богиней оперы. Чтобы стать всемирно известными, узнаваемыми не только оперными фанатами, Кабалье пришлось спеть «Барселону» с Фредди Меркьюри, а трем тенорам разогревать своим пением футбольных фанатов на каждом чемпионате мира. Возможно, кто-то и порадуется: хотя бы так классическая музыка приходит в дома «широких масс», но по большому счету подобные мероприятия трудно назвать искусством. Каллас сумела сделать невозможное, не опуская планку ни на йоту. Не потому ли до сих пор так сильна наша тоска по ней? Мы подсознательно (а кто-то вполне осознано) ощущаем, что греческая дива была последним божеством классической музыки, способным без компромиссов противостоять нашествию массовой культуры. Как известно, Мария-женщина в конечном итоге подпала под чары пустого, но блестящего мира гламура — в итоге их экстравагантный роман с Онассисом выбил ее из профессиональной, а потом фактически и жизненной колеи. Но Каллас-художник, Каллас-творец навсегда осталась безупречна.