Пошло, конечно, сказано, но Фигнер — из тех мастеровых, для которых работа — это жизнь, и ничего, в общем, больше для них не существует. И он искренне уверен, что других в профессиональном мире быть не может. Доиграв партию, ведет меня показывать студию. Ее любят снимать местные телеканалы — если демонстрировать больше нечего, надо показать дивный мир цеха шумового оформления: двери, которые скрипят за всех своих киношных собратьев; кожаную подушку, изображающую скрипучую кровать; если повезет — кусок мяса, с помощью которого озвучивают мордобой. Сейчас, видимо, озвучивают что-то военное — поэтому на полу битые бутылки, сапоги, камни, земля, песок и «калашников».
А также еще несметное количество всяких деревяшек, подушек, тряпочек, стаканов, рюмок и бутылок.
— А откуда это все берется?
— Автомат (клацает затвором)? Просто куплен. Ну, это ж не настоящий. Масштабная модель, так сказать. Есть какие-то вещи, которые мы покупаем, — но это мне просто подарили на день рождения, чтобы я к пиротехникам не ходил, не побирался... Вообще это все собиралось десятилетиями, с момента основания шумового озвучания. Многое просто мною собрано. Любимое место — конечно, Удельная, там есть большинство тех вещей, которых иногда не хватает. Ну а можно что-то на помойке найти. Коляску, например, — детей в ней катать нельзя, а погреметь можно. Но по помойкам и на Удельную нет смысла уже шляться — у нас почти все есть, только если что-то уникальное ищем, тогда уже едем покупать и собирать.
— А когда появилось в советском кино шумовое оформление как отдельная профессия?
— Не могу назвать точно дату — но в «Чапаеве» уже это было. И до войны таким основателем шумового озвучания как профессии был Александр Шабельский. До 64-го года он работал.
— Давайте о главном — об озвучании «Истории Арканарской резни».
— Да, там был поставлен рекорд по шумовому озвучанию. Обычно картина делается от недели до двух, посложнее — скажем, «Обитаемый остров» или «Девятая рота» — два месяца. А здесь работа растянулась на два года почти. На самом деле, прежде всего, это в некотором смысле историческое кино. То есть это современность на другой планете, которая является Средневековьем, — вот. Никакой инопланетности, конечно, — чистый историзм, Средневековье. И соответственно озвучка связана с большим количеством доспехов, оружия, лошадей... Ну и потом, все-таки у Германа очень творческий подход к каждому звуку. Да и звуков вообще много — обычно мы делаем то же, что делает персонаж. Он, скажем, идет — мы топаем, он отодвигает занавеску — мы шуршим тряпочкой. А здесь очень много закадровых звуков, того, что есть, но ты его не видишь.
— Я знаю, там были какие-то особенные требования к звуку.
— Ну да, там все должно было быть жирным, сочным, грязным — соответствующим картинке. Должны были появляться дополнительные звучки случайные. Была даже вовсе невыполнимая задача — мне, к счастью, этим не пришлось заниматься, это делает звукорежиссер: прежде чем начали шумовое озвучание, Герман попросил, чтобы я подумал над звуком летящих облаков, но чтобы было понятно, что действие происходит на другой планете. Но это, к счастью, не синхронные шумы, а фоны. И звукорежиссер вроде еще думает, как это сделать, — они еще не закончили... А нам вот пришлось, например, изображать лошадь с екающей селезенкой. Надо было записать не только стук копыт, но и звук вот этой больной селезенки старой лошади. Включили коллективный мозг все, вплоть до монтажеров. И взяли в итоге воздушный шарик, засунули его в другой шарик, наполнили их оба водой и такими вот движениями (показывает) изобразили булькающе-стучащий звук... То есть озвучивать надо было, одним словом, не действие, а ощущение героев. И звуков было очень много... А так мне в жизни бы не пришло в голову...
— Что у лошади есть селезенка.
— Ну да. Так что мы звонили лошадникам всяким, спрашивали, что там с селезенками у лошадей. Но услышать, как она екает, ни нам, ни им не удавалось...
— Давайте вот о чем поговорим. Ведь на «Ленфильме» всегда в цехах была такая традиция почти средневековых мастерских — практически везде работают семьи помешанных на своем деле профессионалов. И представители каждой профессии учатся друг у друга. Почему так получилось именно здесь, на «Ленфильме»?
— Нет, ну кино — это вообще работа для сумасшедших. Ну, как-то так складывается — может, потому что город поменьше, чем Москва... Но есть и такая штука: отец мой стал заниматься шумами в 68-м году, будучи взрослым человеком, эстрадным артистом. Пришел просто на халтуру между выступлениями и поездками. И все, он втянулся. А меня он сюда впервые привел в семь лет. Просто я этому делу научился, что называется, по праву рождения. И отец всегда говорил, что он стал звукооформителем, а я родился им. Привел отец меня сюда, когда работал над картиной «Удивительный заклад» — понятно, что денег мне никто за это не заплатил, мороженое просто купили. Моей задачей было в нужный момент поставить стул на пол — там был эпизод, когда мальчик бежит и ставит стул. И вот я дождался момента и поставил его. Потом был фильм «Гроссмейстер», там надо было озвучить эпизод сеанса одновременной игры, когда герой на двадцати трех досках ставит пешку, а на последней — коня. И мне сказали: коня будут ставить — поставишь. Понятно, что загружали меня в шутку, но научили все-таки, и просто другого выхода не было, кроме как сделать это своей профессией.
— Но при том, что все меняется, включая структуру студии и так далее, — цеха остаются прежними. Или что-то все-таки меняется?
— Ну техника изменилась, да. Записывали на одно, стали записывать на другое, новые пульты стали появляться, микшеры. И потом, изменилось количество людей, занимающихся этим делом. Ну вот я работаю один — папы не стало; у меня был ученик, но он ушел работать на RWS (Russian World Studios. — OS). Какое-то время назад у меня работали пять человек и двенадцать актеров озвучания. А сейчас я всем этим занимаюсь один — только потому что меняется техника, меня одного вполне достаточно. Ну и потом, чем больше людей — тем больше факторов ошибки. А так — могу с первого дубля что-то записать — записываю с первого. И иногда материала удается в одиночку записать больше, чем компанией.
— А цеховость эта будет сохраняться?
— Ну, дочка моя вот пробовала этим всем заниматься. Ей это интересно, но не думаю, что она готова запись шумов сделать своей профессией. Племяннику своему я когда-то объяснял, как все работает, он увлекся — теперь на телевидении работает.
— А не обидно, что происходит такая вот утечка мозгов?
— Да нет, это не утечка. Просто нужно постоянно быть в работе, чтобы совершенствоваться. Что здесь, что там — все равно где. Надо не терять квалификацию.
— А что вы думаете по поводу той ситуации, в которой сейчас студия оказалась, — попытки ее спасти, попытки ее купить...
— Ну, знаете, мне кажется, что в большинстве того, что происходит, процентов девяносто пять — подковерная возня, связанная с дележом движимого и недвижимого. Это не слишком связано с творческими делами.
— Но это же может ударить по творческим...
— Да уже ударило, наверное. Я сам пока этого не почувствовал, но все время ходишь под таким дамокловым мечом — вот-вот придут и скажут, что теперь здесь будет бизнес-центр под названием «Ленфильм». Конечно, не хотелось бы прихода каких-то посторонних людей. К счастью, еще спасают люди в руководстве, которые останавливают тех, кто говорит: выкиньте это все барахло (показывает на автомат, бутылки, склянки и прочее).
— А чем это все может кончиться, по-вашему?
— Надеюсь, город возьмет на себя решение проблемы. И если придут новые люди, то они будут вменяемые. И если они решат использовать эту территорию как-то по-другому, то найдут достойную замену. Старые стены — это круто, но мне бы павильон был нужен в более тихом месте. Со звукоизоляцией здесь, может, и все в порядке, но у нас трамвай ходит... Вот прислушайтесь — слышите? Приближается. Сейчас пройдет... Я мечтаю о таком павильоне — в Лисьем Носу, например, где-нибудь.
Иван Чувиляев
OpenSpace.RU