Возвращение Габо. История жизни Габриэля Гарсии Маркеса

Габриэль Гарсия Маркес, уроженец бедной латиноамериканской глубинки, прожил 87 лет и скончался, будучи всемирно известным писателем, национальным героем — а в памяти просвещенного человечества останется, скорее всего, навсегда.

Нам – кто не видел его никогда – дарована возможность познакомиться с автором любимых книг. Пару лет назад Джастин Вебстер снял полнометражный документальный фильм «Габо» о писателе Габриэле Гарсиа Маркесе. Фильм вышел в американский прокат, где продержался неделю – документальное кино смотрят те, кто понимает. Массовый зритель проходит с попкорном мимо. В дни премьеры в Нью-Йорк прилетел один из героев ленты — биограф Маркеса, автор книги о нем, колумбийский писатель и многолетний собеседник Маркеса Хуан Габриэль Васкес — и я могла послушать его. 

В фильме он в кадре, ведет повествование, беседует с Габо, его друзьями и близкими. Представляя картину, Васкес сказал, что первую книгу Маркеса прочел в 9 лет, вторую — «Сто лет одиночества» — в 12. Ничего не понял, но зато захотел сам писать книги. У него получилось — теперь он ведущий Колумбийский писатель и его спрашивают, каково ему писать после Маркеса.

— Фильм не об этом, а о том, каково быть Маркесом, — сказал он. — Мне хотелось понять, как бедный мальчик из крошечного городка на побережье Карибского моря, смог стать писателем, завоевавшим сердца миллионов? Как ему удалось изменить наше восприятие реальности своими работами?

Фильм дает ответ на эти вопросы, знакомя зрителя с историей жизни Габриэля Гарсия Маркеса, лауреата Нобелевской премии 1982 года в области литературы.

Недоучка, недолго посещавший юридический факультет университета, стихийный политический журналист, который вырос в бедности и насилии на севере Колумбии, Габриэль Гарсиа Маркес стал писателем, признанным во всем мире. Он известен как «Габо» в странах Латинской Америки. Чувственный, «магический» Маркес вышел на авансцену политической борьбы 1970-х — 1980-х годов, о чем никогда не рассказал сам. Фильм впервые предает огласке ключевую роль Габо в переговорах между кубинским лидером Кастро и американским президентом Клинтоном.

Фильм снят в жанре расследования, доноса: «вот моя деревня, вот мой дом родной, вот качусь я в санках по горе крутой». Виды деревень, где родился и рос мальчик Габо, потертые фотографии домов — где жил с родителями, где гостил у бабушки с дедушкой. Старые портреты. Невыразительная хроника вручения Нобелевской премии, потом — посещение Кубы и многолетнее братание с Фиделем, коротко впроброс Москва — сама по себе — без Габо, — и, наконец сам Габо на экране компьютера у Хуана Васкеса.

Все, что не пленер, а интерьер — вальяжные друзья, писатели, журналисты, зачарованные собой и своей близостью к Маркесу. Одна женщина Габо, бывшая актриса, немного смущаясь, говорит о несложившейся совместной жизни. Жена с двумя сыновьями мелькает только на фото. И венцом творенья, завершающим фильм — стареющий Билл Клинтон с воспоминаниями о том, как он читал Габо и принимал его в Белом доме. В начале и конце — плохо снятый проезд Габо по стране — в том состоянии, когда он уже не знал, кто он и как его зовут. Но стоящие на перроне знали. Хотя представить, что эти люди прочли хотя бы одну его строку — трудно. Крестьяне в драной одежде, они узнавали его в лицо, и радостно кричали «Габо». Габо в окне ободранного вагона поезда, медленно ползущего вдоль перрона, не очень понимает, что происходит, но улыбается. А толпы машут ему, приветствуя его так, как Индия приветствовала Махатму Ганди.


Смотреть фильм следует, если вам дорого это имя. Смотреть для того, чтобы видеть и слышать самого Габо. Живьем. Видеть, как прост великий человек, крестоносец, взваливший божий дар, как крест, и пронесший его безропотно до последнего слова. Даже просто — чтоб увидеть, какая на нем рубаха, как он улыбается, как говорит глуховатым голосом. Как стоит перед королем Швеции в полотняном белом костюме — «мэйд ин Коломбиа» — без галтука-бабочки-сюртука, в которые облачен король. «Ноу смокинг» Габо прибыл в Швецию из Мокондо и в Мокондо вернется. Такой белизны одежды свойственны положению во гроб, но никак ни прогулкам. Особенно по Швеции.

— Была ли неожиданностью для него Нобелевская премия? — спрашивает Хуан у закадычного друга Габо.

— Нет. Он с детства мечтал о ней.

После вручения премии какой-то журналист тянет микрофон и спрашивает Габо, насколько значительным является день вручения Нобелевской премии для него.

— Значительным? — переспрашивает Габо. — Значительным был один день — тот, в который я родился.

Он говорит мягко, без вызова, с легкой улыбкой. И уходит, слегка выгнув грудь колесом. Ему есть чем гордиться. Даже если бы не было десятков лет нищеты и мытарств, а был один талант. Обслуживать такой огромный дар — это одиноким садовником окучивать гигантский ботанический сад. Маркес справился — ни одной былинке не дал завянуть. Все, посеянное Создателем, взрасло в нем и принесло плоды.

Друзей, говорящих о нем, перечислять не буду. Смотрите сами. Они — известные и не известные — любят Габо, но желание быть причастными ко всему, что имеет отношение к нему, к его всемирной славе сыграло с ними злую шутку: каждый ведет себя так, словно он был папой Карло, который из чурочки выстрогал Маркеса, или хотя бы помог ему выменять букварь на жалкую курточку. Бедные люди...

Только одна дама, раздувающаяся до размеров дирижабля и похожая на огромную курицу — от наряда из белых перьев, — выглядит адекватной в своем желании лопнуть от радости, говоря о Габо — это его литагент. Первый в истории Колумбии. Мать-прародительница авторских прав всех будущих писателей Латинской Америки. Сияющий позолотой интерьер ее дома, едва видимый за перьями, — ее честно добытая прибыль. У Габо такого интерьера за плечом нет, когда он в кадре... Никакого интерьера вообще нет у Габо — есть говорящая голова, в лучшем случае — камера отъезжает настолько, что видна рубаха.

На вопросы прессы о том, почему тема семьи опущена, Хуан цитирует Габо, который говорил, что у него ТРИ жизни: «паблик, прайвит энд сикрет». Так фильм становится внешней матрешкой — о публичной жизни писателя. Друзья вспоминают, каким бедным-голодным-бездомным был Габо. Как без предупреждения закрывались газеты, где он служил, и он повисал между небом и землей. Об том же говорит женщина, которую можно назвать гражданской женой — как она ушла от него в Париже, тк Габо был не способен содержать её. О том же говорит друг, как уже имея жену и сына, Маркес заперся и принялся писать «Сто лет одиночества». Так как образы его героев — вся огромная семья Буэндиа — преследовали его, словно привидения. И ходили не по пятам, а вставали перед носом — лицом к лицу — и не давали ему шага ступить. Он принялся писать, и однажды жена вошла к нему и, прикрывая телефонную трубку рукой, сказала, что звонит лэндлорд и требует немедленно плату за квартиру.

— Ты задолжал уже за три месяца.

— Скажи ему, что я не буду платить еще пол-года, — ответил Габо.

Жена повторила это в трубку. И лэндлорд — да святится имя его! — сказал, что он согласен, при условии, если Габо пообещает, что через полгода погасит долг.


Он пообещал. Сел и дописал всё, что хотели от него привидения. Книга вышла немыслимым тиражом и Габо погасил долг. Друг рассказывает эту историю так, словно Габо вообще написал «Сто лет», чтобы оплатить ренту.


Кем стали его сыновья — узнать нельзя. Как выглядит жена — тоже. Охотно говорит о Габо только та, которая не стала женой. Она была в числе его гостей на вручении Нобелевской, и веселилась вместе со всеми.

Но несколько жемчужин в этом потоке можно выловить.

Первое — деталь о том, что отец Габо был гомеопатом. Это все-таки волшебство — смешивать загадочные ингридиенты. И детство прошло в доме, где отец колдовал.

Каждый год в семье рождалось по ребенку. Габо рос и хотел только тишины, он мечтал сбежать из дома. И сбежал — уехал в другой город в колледж. А когда приехал навестить родителей, по которым скучал, то вошел и вышел: в доме было одиннадцать детей.

Отец умер, когда Габо был юношей. Как мать подняла такую ораву — подумать страшно. Фильм об этом умалчивает. В кадре есть только один брат — тот, который в последние месяцы исправно поставлял информацию о состоянии Габо.

Второе — то, что родители разъезжали по стране, и чтобы не таскать с собой детей, Габо и еще пару первенцов они оставили бабушке-дедушке. Старики станли главными героями Габо. Он вспоминает, как с одной стороны, — радовался тому, что оказался не в тесноте родительского дома, а в просторных комнатах старого дома Деда, где можно было бегать и играть, а с другой — играть было сложно, тк едва он ребенком обежал дом, как почувствовал, что он тут уже жил, умер и погребен внутри дома. И панически боялся, что никогда не сможет вырваться из этого дома. Так жизнь и смерть в одночасье открыли ему объятья. Габо расказывает, что Дед описан им в нескольких важных для него произведениях. А история «Полковнику никто не пишет» целиком посвящена тому, как Дед всю жизнь ждал, что ему заплатят обещанную пенсию за службу в армии. Но так и умер, ни гроша не дождавшись. Атрибуты дома Деда и Бабы кочуют из романа в роман.

Третье — имя Мерседес. Так звали дочь аптекаря их маленького городка. Ей было девять, когда Габо исполнилось 13. Дом уцелел, где Габо кружил днем и ночью в надежде увидеть ее, когда она выйдет или выглянет. Он был влюблен, уехал-вернулся-выследил ее, получил отказ, и покинул город навсегда, сохранив верность имени и образу своей драгоценности — всех лучших женщин его литературы отныне будут звать Мерседес.

Он этом рассказывает Васкес. Габо не произносит ни слова о Мерседес. Он говорит обо всех других. Но замолкает, после того, как произносит, что известие о смерти Деда ошеломило его настолько, что он не знал, как это пережить. А когда не стало Бабушки, вообще перестал понимать, зачем ему самому жить.

Его молчание проливает больше света на тайну его творчества, чем все слова. Обнажает процесс того, как чудо получало статус обыденности, а обыденность — становилась чудом. Мистический творческий метод Габо — магический реализм, — утрачивает налет мистицизма и становится обыкновенной чудесной реальностью.

Единственное, что он преображает — место. Маркес с котомкой уходит сам из Аракатаки и уводит своих любимых в Мокондо, где они могут жить вопреки тому, что умерли и погребены. Он выносит такую несовершенную реальность за скобки и созидает другую — в которой смерти нет. Есть только память. Он зачарован ею. И восстанавливает все детали, шорохи и запахи дедова дома. Поклоняясь и служа одной богине — Мнемозине. Она отвечает ему взаимностью и служит ему верой и правдой до последнего дня. Когда оставляет его, отбирая последнее: имя. Помню, как брат его, сообщая о состоянии Габо, говорит, что он так же добр, ласков и улыбчив, как прежде, с той только разницей, что он не знает, кто он...

А кто он — Габо? Кем становится писатель, написав все? Вспомнив всех и перетащив на закорках из жизни-смерти — в бессмертие? Я не знаю. И Габо не знает. Мнемозина забыла сказать, как его теперь величать. Запамятовала. Она оставила его, когда выжала из него все соки. Оставила в счастливом беспамятстве. Думаю, он даже не узнал, что он умер. Да и умер ли он, если все остается Мнемозине?

— Он поклонялся своим воспоминаниям, — с ноткой ревности говорит его первая избранница. — И то, что он к концу жизни потерял именно память, кажется мне знаком завершения цикла.

Большая часть фильма отдана хронике визитов Маркеса на Кубу. Друзья-писатели рассказывают, что Габо был дружен с Фиделем и это озадачивало многих. Но не был членом компартии, равно как и никакой другой партии. Что это были настоящие дружеские отношения и Фидель с ним отходил душой. И что Габо имел редкую возможность помочь неким товарищам... В этом месте голоса рассказчиков тушуются, словно они волнуются за судьбы тех, о ком речь. Либо — за свою судьбу.

Фильм завершает сияющий Клинтон, который польщенно рассказывает, как Габо прислал ему — президенту — свою книгу. И Клинтон открыл и забыл все, чем намерен был заниматься в тот день...

— Чего обычно со мной не случалось, — отмечает он.

Он пригласил Габо в Белый дом, — что звучит по испански Каса Бланка. Габо приехал, они прекрасно поговорили. В том числе о Фиделе, о Кубе. Хуан Васкес неожиданно твердо говорит, что санкции Америки против Кубы, которые были отменены Обамой, инициированны на самом деле Габо в период его дружеского чаепития с Клинтоном. Очень неожиданная новость. Клинтон рассказывает о юношеской увлеченности романами Маркеса, и сияет, перебирая детали и подробности как книг, так и личных разговоров с Маркесом.

После просмотра Хуан Васкес вышел к залу.

— Насколько литература Маркеса в традициях литературы Колумбии? — первым задал вопрос юноша с горящим взором, выдающем в нем и выходца из Колумбии и начинающего литератора.


— Какие традиции? — поперхнувшись, спросил Хуан. — Никаких традиций в литературе Колумбии не было до Маркеса. Как и самой литературы. А когда она появилась — его литература — то и традиции появились, но не в литературе Колумбии, а в литературе континента: сегодня мир называет это «латино-американская литература».


— А что известно о его других женщинах? — спросила женщина.

— Мне — ничего не известно, — улыбнувшись двусмыссленной улыбкой, ответил автор. — Это тайна Маркеса и его семьи.

— Хорошо, тогда я спрошу точнее: правда, что у него что-то было с женой Льосы и именно за это Льоса дал ему публично пощечину?

— Ничего не знаю, — улыбнулся пошире автор. — Я имел возможность говорить и с тем и с другим, и ни один не коснулся этой темы.

Мне повезло — я беседовала с Льосой на одной из первых вечеринок, когда он был удостоен Нобелевской награды. Льоса рассказал, как именно он в своей работе о творчестве Маркеса, породил термин «магический реализм» и уточнил, что он подразумевал под этим определением. Дама-издатель спросила у него, правда ли, что он публично залепил пощечину Маркесу. И Льоса коротко кивнул, сомкнув губы. «Вы можете сказать за что» — спросила она. Не размыкая губ, Льоса отрицательно повел головой.

— Что для вас самого оказалось интересным в работе над фильмом о Маркесе?

— Писатель обязан отвести читателя туда, где он никогда не был. И никто до него не был. Маркес это сделал — он увел меня в мифическое Мокондо. А потом я прошелся по улочкам, описанным им, и увидел Аракатаку...

— Что изменилось в вас самом в процессе работы над фильмом?

— Я обнаружил, как меняется тема любви у Маркеса — если в начале его творчества — в романе «Сто лет одиночества» мужчина рушит все вокруг — в мире и в доме — воюет в поисках любви, и хранит только то, что что имеет отношение к его любви, то в конце... Всё, что прежде было важным, оказывается не важным, и только сама любовь чудесным образом сохраняет всё...

— Вам нужно с этим фильмом ехать в Россию, — сказала я Хуану. — Вы увидите, как любят там Маркеса.

— Я знаю, слышал об этом.

— Думаю, и он знал.

— Да, — с легким неудовольствием добавил Хуан. — Но он так же знал, что у него не спросили разрешения на перевод его книг, и никогда не удалось узнать настоящих цифр тиража...

— В ваших беседах случалось Маркесу говорить о русских писателях? Было ли для него какое-то имя важно?

— Да! — радостно вскинулся автор фильма, и не мешкая произнес так, как произносят это всегда в английской транскрипции: — Хохол!

Я улыбнулась, и он старательно артикулируя, поправился: — Го-го-ль, да?


Если бы я делала фильм о Габо, у меня обязательно было бы другое начало. Я дала бы на экране Библию — любое самое красивое издание с времен Гуттенберга, — и много цифр. И — может быть — комментарий Ватикана о том, каким тиражом и на каком количестве языков выходит эта небольшая книга с четырьмя каноническими повествованиями апостолов о жизни и чудесах молодого человека тридцати трех дет. А следом — через перебивку из реки-неба-глухой деревни в Латинской Америке — дала бы тощие переплеты Маркеса, и его цифры. Так как нет ничего более поразительного в мире, чем факт, что на втором месте после Библии по количеству изданных книг стоит Габо — бедный мальчик из далекой Колумбии, который рассказал всему миру, как дедушка его любимый ждал и не дождался пенсии, как бабушкина огромная семья выродилась в существо со свиным хвостиком, и даже того сожрали муравьи, и всех унесло ветром времени. Остался один человек с книгой, которую он то ли читал, то ли писал, пока не забыл начисто, кто он есть...

Автор
Александра Свиридова
Поделиться
Комментировать

Популярное в разделе