— То немногое, что связывает события на экране с современной Россией, — авария на автобусной остановке. Но на первом показе для прессы на этом эпизоде зал засмеялся, видимо, будучи не в курсе, что для нас такие аварии — реальность. То есть, несмотря на попытку сделать универсальное кино, кое-что все же не считывается?

— А вот на показе для зрителей на этом моменте зал, наоборот, ахнул. Но вы знаете какая штука — я такое встречал, это защитная реакция. У русских на секс такая реакция, они смеются. А иностранцы реагируют смехом на открытый показ боли. Ну да, так бывает, не считали.

— В «Измене» сыграли актеры из разных стран. В чем преимущества и в чем сложности такой работы? Наверное, и для продаж на разные рынки хорошо?

— Думаю, не для всяких историй стоит брать иностранцев. У меня было желание поработать с большими иностранными актрисами еще с «Юрьева дня», он был рассчитан на такую диву, крутую современную актрису, и я именно такую искал, а у нас их не так много, потому искал за рубежом. Сценарий нравился многим, та же Изабель Аджани, которая его читала, заметила, что редко пишется для актрис такая сильная сольная картина. Но она сказала, что это очень русская история, она многого не понимает, будет делать ее по-своему и в итоге выйдет очень нерусский фильм. Потому такие вещи как раз возможны в историях типа «Измены», имеющих универсальный смысл.

Что касается рынков, индустрии, то это вообще тема очень серьезная, важная, и о ней в целом стоит говорить. Что есть индустрия, и как сделать так, чтобы в России она была? Как сделать так, чтобы мы все на нее работали? То, что мы сидим с вами здесь, и то, что каждый режиссер мира мечтает, чтобы его фильм именно на этом фестивале был показан, — это результат того, что 69 лет люди работают на мыслеобраз этого фестиваля. И не разрушают его. Понятно, что мог бы появиться кто-то, кто обругал бы все, что здесь происходит. Но такого нет. Критикуют социальные издержки, гламуризацию фестиваля — все, что угодно. Но все это происходит с позиции любви к кино и с позиции мифа о кино. Если этот миф будет разрушен, то у нас у всех не будет работы.

Это во-первых. А во-вторых, пропадет одна из немногих вещей, способная объединять человечество. Знаете, ко мне подходят восторженные люди из Катара, и я понимаю: это круто, что наш фильм понравился Катару, что в Катаре его хотят оторвать с руками и говорят, что им все про это понятно. Сложности? Надо знать язык и ничего не бояться. Если говорить, к примеру, о переозвучке, о передублировании, то это сложнейшая работа, но это интересная работа, то есть не те сложности, которые проклинаешь. А над «Изменой» работал выдающийся звукорежиссер Борис Войт.

— Вы очень активно себя ведете в соцсетях, озвучиваете свои политические взгляды. Но в момент обострения социальной активности в России вдруг делаете фильм совершенно асоциальный. Это совпадение? Или вам уже хочется разделить кино и эту свою активность?

— Это, конечно, так совпало. Но отделить одно от другого действительно хотелось. Я хотел показать, как хрупок мир наших чувств, эту хрупкость очень важно сохранить, важно дорожить ею. Может показаться, любовь — вещь простая, но, конечно, это не так, мир чувств огромен. А сейчас тему любви узурпировало телевидение и ужало ее до трех выражений лиц актеров. Это очень печально.

РБК DAILY WEEKEND