Со мною в жюри оказались симпатичная француженка Изабель Ренье из ведущей французской газеты Le Monde и Ханс Ходель - главный «экуменист» Швейцарии (экуменизм - это движение за взаимопонимание и сотрудничество христианских конфессий). Перед просмотром первого конкурсного фильма - «Не в моем дворе» (о тяжкой судьбе осужденных педофилов в Майами) - Ханс пожаловался мне на то, что протестантская церковь в его лице никак не может найти взаимопонимания с РПЦ. «Мы, протестанты, гораздо проще смотрим на многие вещи, от которых зеленеют ваши священники», - добродушно поведал мне Ханс. «Да не расстраивайся, они даже Толстого отлучили от церкви», - отмахнулся я.
Программа порадовала очень качественным отбором картин. В залы ломились. Так что на один из просмотров я попал, только зарычав на входе, что я член жюри. Среди представленных лент были израильская картина о докторе травматологии с крупными планами операций на сердце и других органах (я назвал это «медицинским порно»), немецкий фильм-портрет 15-летнего грабителя банков и австрийская публицистика о разгуле преступности в Гватемале - стране, в которой риск смерти в три раза выше, чем в Ираке.
Ни одна из этих картин с художественной точки зрения меня особенно не впечатлила. Зато очень понравился швейцарский фильм «Божественный беспорядок» (Messies, ein Schones Chaos) Ульриха Гроссенбахера - остроумное и теплое повествование о людях, страдающих психическим расстройством, о котором я ни разу не слышал. Они - патологические неряхи, коллекционирующие мусор и рыдающие при попытке избавиться от картонки или веревочки. Современные Плюшкины, захламляющие свои жилища и наделы земли до такой степени, что разобрать эти завалы под силу только роте солдат. И современные Нои, собирающие свои ковчеги, где каждой твари по паре, а то и больше. Зал реагировал на этот фильм, как на блокбастер. За него-то я и решил бороться, попутно всячески рекламируя картину знакомым отборщикам с других фестивалей.
«У меня уже есть фаворит», - шепнул я на ухо Хансу в одну из наших с ним, к сожалению, редких встреч. «Божественный беспорядок» ему тоже понравился, к тому же против своих же немецких швейцарцев он по определению никогда не стал бы голосовать. Это русские кинематографисты стремятся потопить коллег-соотечественников - я знаю уйму примеров.
Француженке Изабель фильм не понравился, но заслуженный экуменист уже был на моей стороне. Председателя в нашем жюри не было, у всех были равные голоса. Посему после короткого обсуждения я предложил отдать главный приз (8 тысяч очень дорогих сегодня швейцарских франков) моему любимцу, а «специальное упоминание» присудить картине, которая впечатлила Изабель.
Ей понравились «Зарисовки из Мияко» (Sketches of Myahk) - о 90-летних японских старушках - исполнительницах народных песен, последних хранительницах на глазах уходящей под воду культуры. Лично я против этого фильма ничего не имел, тем более что на званом ужине подружился с его создателями - режиссером Коичи Ониши и музыкальным продюсером Макото Куботой, рассказавшим мне смешную историю о том, как его знакомцы, музыканты «Пинк Флойд», пели исключительно в советские микрофоны «Ломо».
«А у нас считают, что круче японской техники ничего нет», - сказал я. «Нет, советская была лучше», - авторитетно заверил Макото.
Когда стало ясно, что все выйдет по-моему, я, сочинив по-английски «мотивацию жюри», испытал большое человеческое удовлетворение. Все-таки в истории кино останется понравившаяся мне картина. Остальные шесть вполне достойных фильмов, увы и ах, уйдут в забвение...
Стас ТЫРКИН
КП-Ярославль