В нем преломился весь ХХ век

В серии «ЖЗЛ» вышла биография Дмитрия Лихачева, вызвавшая скандал

Это вторая попытка Валерия Попова сочинить биографию своих знаменитых современников, опираясь главным образом на личные воспоминания и рассказы общих знакомых. Первая — о Сергее Довлатове — закончилась скандальным отказом родственников писателя, после прочтения рукописи Попова, предоставить фотографии для оформления книги. Книга о Дмитрии Сергеевиче Лихачеве тоже вызвала негативную реакцию его родных, друзей семьи и коллег. Вера Тольц-Зилитинкевич, внучка Дмитрия Сергеевича, профессор Манчестерского университета, в интервью «Новой» рассказала об ошибках, фантазиях, о вымышленных деталях семейного быта, личной и общественной жизни, которые, на ее взгляд, допустил Попов в книге о Лихачеве.

— Вера Сергеевна, вы заранее знали, что готовится биография Дмитрия Сергеевича?

— Нет, мне сообщили о ней петербургские друзья уже после ее выхода. Мы знакомы с Валерием Поповым, но он почему-то не счел нужным связаться со мной, хотя сделать это было просто — например, через Пушкинский Дом.

— Меня в книге это поразило: больше трети текста занимает рассказ о сугубо личных деталях семейного быта, но цитируется только вторая внучка и ее отец. О вас, о вашей матери, отце и муже — много говорят, но слова вам не дали.

— На мой взгляд, еще хуже то, что многих членов нашей семьи уже нет в живых, и они не могут ответить, а Попов рассказывает о них всякого рода фантазии. Особенно оскорбляют память о Дмитрии Сергеевиче пассажи о его отношении к жене, Зинаиде Александровне. Попов договорился до того, что в последние годы Зинаида Александровна чувствовала себя дома «ненужной, неприкаянной». Это полная чушь. На самом деле не часто случается такой прекрасный брак, какой был у Дмитрия Сергеевича и Зинаиды Александровны. Любовь и преданность жене была у дедушки редкая. Так было до самых последних минут его жизни, когда именно ее имя он повторял, умирая.

— Это первая подробная биография Лихачева, вышедшая в России?

— Не совсем так: первая, достаточно подробная биография Дмитрия Сергеевича вышла в 2011 году. Ее автор — известный историк Владислав Зубок. Это серьезная книга, скорее научная. Попов же попытался написать о Дмитрии Сергеевиче для широкого читателя, и очень жаль, что книга вышла в известной серии «Жизнь замечательных людей», — книга, на мой взгляд, этого не достойна. Часть ее — рассказ о научной и общественной деятельности Дмитрия Сергеевича — сделана в стиле соцреализма, эдакий канон жизни великого человека. Эта форма уходит корнями в сталинский период: именно тогда создалась крайне упрощенная схема построения биографий, по которой — будь то Пушкин или Ньютон — лепился образ героя, всегда безгрешного, во всем правого, на голову выше окружающих. Зато вторая часть — о семейной жизни — написана в духе самой дешевой желтой прессы российского пошиба. Западная желтая пресса хотя бы старается опросить несколько сторон. А тут — все рассказано со слов людей, один из которых сам признается в разговоре, что так и не понял Лихачева до конца.

— В книге есть неточности? Что, на ваш взгляд, полностью искажено?

— В книге огромное количество как фактических ошибок по незнанию и небрежности в описании научной и общественной жизни Дмитрия Сергеевича, так и фантазий, в первую очередь — в рассказах о семье. Семья для дедушки имела отнюдь не второстепенное по сравнению с его научной и общественной деятельностью значение. Он чувствовал за семью колоссальную ответственность с молодых лет: не случайно главную заботу о родителях во время блокады Ленинграда и о матери в эвакуации взял на себя именно Дмитрий Сергеевич, а не его братья, которые к тому времени уже сделали успешную карьеру. И братья всегда оставались благодарны Дмитрию Сергеевичу за это. То же было и в 1981-м, когда погибла его дочь Вера, — никому и в голову не пришло, что заботу о Вериной несовершеннолетней дочери может взять на себя кто-то, кроме Дмитрия Сергеевича. А ведь ему было тогда уже 75 лет! Сила дедушкиной любви укрепила меня на всю жизнь, и я чувствую к нему за это не только ответную любовь, но и огромную благодарность. Безобразному искажению подвергся в книге образ моей матери, Людмилы Дмитриевны. В главе о последних годах жизни Дмитрия Сергеевича Попов пишет: «Она (Людмила Дмитриевна) то жила в кооперативе на Новороссийской улице, то появлялась у родителей». Мама переехала жить к родителям сразу после гибели своей сестры! Людмила Дмитриевна была единственным членом семьи, который ухаживал за Дмитрием Сергеевичем и Зинаидой Александровной, когда им из-за преклонного возраста стала нужна помощь. Неотлучно находясь при них, она полностью посвятила им последние двадцать лет своей, к сожалению, слишком короткой жизни.

— Довольно странно в книге говорится о религиозных убеждениях Дмитрия Сергеевича: совершенно непонятно — Лихачев был религиозным человеком или нет?

— Эта важная тема неверно представлена в книге. Достаточно вспомнить, что в 1928 году Дмитрий Сергеевич и арестован был как раз за участие в религиозном кружке! Религиозность Дмитрия Сергеевича идет из детства, из его семьи. Через всю жизнь он пронес то отношение к православию, которое было характерно для значительной части петербургской интеллигенции начала XX века. В отличие от того, что происходит сегодня, в той среде ритуальная часть религии играла незначительную роль. Попов, например, сообщает, что в семье Лихачевых куличи на Пасху якобы пеклись напоказ. Но какая семья при советской власти пекла напоказ куличи?! В дневниковых записях Дмитрия Сергеевича много размышлений о христианстве. Об этом есть опубликованная статья его ученика Олега Панченко. Но, похоже, ее Попов не прочитал.

— Лихачев и при советской власти не скрывал своих религиозных убеждений?

— Он их не демонстрировал публично, но семья была религиозная. Мы обязательно всей семьей ходили в церковь на Пасху. Всю Страстную неделю дедушка читал мне соответствующие места из Евангелий. Тем молитвам, которые я знаю, научил меня дедушка. На его прикроватном столике всегда лежала Библия. Вопрос религиозности Лихачева, на мой взгляд, имеет общественное значение, в отличие от очень многих деталей семейной жизни Дмитрия Сергеевича.

— В рассказах о семье Лихачева есть история с вашим отъездом из Советского Союза, о том, как он повлиял на жизнь, как Дмитрий Сергеевич отговаривал вас уезжать…

— Это пример того, как даже небольшое искажение правды превращает ее в большую ложь. Можно подумать, что в 1982 году я приняла добровольное решение эмигрировать! Попов забыл, а может, и не знал никогда, что уже за два года до этого эмиграция из СССР была почти прекращена. Мой тогдашний муж был выслан из страны за то, что входил в ближайший круг академика Сахарова и Елены Боннер. У нас был тогда годовалый ребенок. Ситуация выбора между отцом ребенка и любимыми родственниками — совершенно экстремальная, спекулировать на этом — гнусность. Заявление, что Дмитрий Сергеевич якобы уговаривал меня остаться, фантазия — меня лишили гражданства, какие уговоры? Слова Попова, что дедушка больше беспокоился «о своей карьере, о своих великих делах, чем о судьбе семьи», — порочат его имя. Никаким преследованиям члены моей семьи в связи с моим отъездом не подверглись. В книге утверждается, что мой отъезд создал для моей матери какую-то катастрофическую ситуацию на работе. Это клевета на руководство Русского музея, где работала моя мать. Наоборот, оно повело себя в высшей степени достойно, сразу сказав ей, что никаких последствий из-за моего отъезда для нее не будет.

— Ваш отец, Сергей Зилитинкевич, в книге назван чуть ли не основателем российской системы отмывания денег!

— Это один из самых фантастических пассажей в книге, где в одну кучу свалено всё — преследование моего отца в 1979 году, распил денег, хлопковое дело, не имевшее к делу отца никакого отношения. Он заведовал Ленинградским отделением московского академического института, их филиал занимался теоретическими исследованиями, финансирование было скромное и «распиливать» было нечего. Арестованный вместе с отцом сотрудник института Бурангулов был не узбеком, а башкиром, никакого отношения к партийному начальству Узбекистана не имел. Вместо повторения чужих фантазий Попов мог бы узнать правду из предисловия известного литературоведа Константина Азадовского к отрывкам из повести моего отца «Эй, профессор», опубликованным в журнале «Звезда», и из самой повести.

— Что это за история с таинственной папкой, где были воспоминания Дмитрия Сергеевича о погибшей дочери Вере, которые он как будто бы скрывал от всех членов семьи?

— Это миф. Ничего тайного в этих воспоминаниях не было. Дмитрий Сергеевич сам напечатал их на пишущей машинке в нескольких экземплярах и давал читать всем членам семьи: текст очень личный, но ничего такого, что стоило бы скрывать от близких, там нет. Я прочла эти воспоминания позже других, в середине 1990-х годов, когда он просматривал все свои неопубликованные записки — издательство «Логос» готовило переиздание его «Воспоминаний». Обсудив со мной и моей мамой записки о дочери Вере, он принял решение не печатать их: там было описание ее защиты кандидатской — в нем Дмитрий Сергеевич употребил слова, которые могли оскорбить память об одной, ныне уже покойной, сотруднице Эрмитажа. Поэтому текст остался ненапечатанным. Через несколько лет после смерти Лихачева, в 2006 году, журнал «Наше наследие» опубликовал эти записки о Вере в нарушение воли Дмитрия Сергеевича и закона об авторских правах, которые сейчас принадлежат мне. Разразился скандал, и журнал вынужден был печатать мое ответное письмо, в котором я извинялась за случившееся перед теми, кого оскорбили воспоминания дедушки.

Беседовала Наталья ШКУРЕНОК

Прямая речь

КОНСТАНТИН АЗАДОВСКИЙ, ИСТОРИК КУЛЬТУРЫ, ПЕРЕВОДЧИК, ЧЛЕН РУССКОГО ПЕН-ЦЕНТРА, ЧЛЕН-КОРРЕСПОНДЕНТ ГЕРМАНСКОЙ АКАДЕМИИ ЯЗЫКА И ЛИТЕРАТУРЫ:

— Книгу Валерия Попова о Дмитрии Сергеевиче Лихачеве я прочитал с особым вниманием. Мои родители, да и я сам, были хорошо знакомы с семьей Лихачевых, и поэтому читать небылицы и сплетни о его частной жизни для меня неприятно, порой — оскорбительно. Читателям сообщается, что «личная жизнь» академика в последние годы совсем развалилась — погибла дочь, внучка связалась с антисоветчиком и уехала на Запад… Конечно, все эти факты можно интерпретировать по-разному, однако Попов, описывая последние годы Лихачева, использует исключительно один источник — рассказы Юрия Курбатова, зятя Лихачева, и Зинаиды Курбатовой.

Книга изобилует громкими эпитетами и славословиями: «великий ученый», «великий Лихачев», «мудрый», «проницательный», «отважный», «безупречный», «мученик и мыслитель»… Но я уверен: современный просвещенный читатель ждет не пафоса, а «смыслов» — размышлений о том, кем был Дмитрий Сергеевич, какую жизнь он прожил. Написать об этом можно по-разному. Ибо Лихачев — фигура противоречивая. В нем преломился весь XX век — от дореволюционной эпохи до постперестроечной, и понять его можно только в контексте отечественной истории. К сожалению, истории, ее подлинного содержания и неповторимого колорита, в этой книге нет. И нет внутренней драмы человека, прошедшего через ГУЛАГ, большевистский террор, сталинские идеологические кампании послевоенного времени и, наконец, травлю в романовском Ленинграде 1970-х годов.

Употребляя в отношении Лихачева слово «мученик», Попов, безусловно, прав. Я помню, как в конце 1980-х годов, выступая в Музее Блока, на вечере памяти Дмитрия Евгеньевича Максимова, выдающегося исследователя русской поэзии Серебряного века, Дмитрий Сергеевич с тяжелым вздохом сказал: «Вы даже не можете себе представить, до чего мученической была жизнь нашего поколения». Однако Попов не пытается заглянуть вглубь – рассказать о тех нравственных испытаниях, что пришлось пережить поколению Лихачева.

Книга написана торопливо и небрежно; в ней есть многочисленные повторы и ошибки, вызванные, полагаю, тем, что сюжет, за который взялся наш петербургский автор, от него предельно далек. Окружение Лихачева, его учителя, коллеги и соратники предстают подчас в странном свете, словно автор впервые слышит эти имена. Так, в разговоре с одним из респондентов упоминается академик Алексей Александрович Шахматов, учитель Лихачева. «Академик?» — переспрашивает автор. Если не знать, кто такой Шахматов и каково его место в нашей филологической науке, то не стоит писать и о Лихачеве.

Другой пример — Григорий Александрович Гуковский, выдающийся ученый, профессор Ленинградского университета. Попов называет его то Григорием, то Александром, пишет, что он умер в лагере (на самом деле — в Лефортовской тюрьме под следствием). Родной брат Матвей Гуковский, тоже репрессированный, назван Михаилом.

Особенно меня возмутило то, что написано о Сергее Зилитинкевиче, муже Людмилы Дмитриевны. Мы познакомились с ним в ленинградской тюрьме «Кресты». Известный ученый-океанолог, Сергей был в конце 70-х арестован, судим и получил срок. Это дело — знаю не понаслышке — имело политическую подоплеку.

Особого внимания заслуживают стиль и язык. Попов упоминает французского слависта Рене Герру: «Лихачев в сопровождении Герры…» Или пишет: «Я прошерстил все материалы о Лихачеве». Пересказывая воспоминания Лихачева о днях его юности, автор восклицает: «Какую насыщенную, серьезную жизнь он вел… нет ни одного упоминания о том, как они славно «оттянулись» в пивном баре, потрындели о том, о сем».

Писать биографию человека, которого называют «совестью нации», — дело сугубо ответственное. А перед нами поверхностная, написанная на потребу обывателю книга, в которой сквозит именно то, чего органически не принимал Лихачев: бескультурье и пошлость. Да еще — оговор в отношении его ближайших родственников и любимых людей…

ИРИНА ЛЕВИНСКАЯ, ДОКТОР ИСТОРИЧЕСКИХ НАУК, ВЕДУЩИЙ НАУЧНЫЙ СОТРУДНИК СПБ ИНСТИТУТА ИСТОРИИ РАН:

— Существует определенная классификация жанра биографий, но к какому бы типу — художественному, научному или популярному ни относилось сочинение о жизни и судьбе конкретного человека, есть один принцип, следование которому является безусловным требованием к автору: необходимо тщательно изучить и проанализировать все доступные источники. Это — кропотливая работа, занимающая много времени, требующая интеллектуальных усилий. Книга Валерия Попова, на мой взгляд, сделана наспех и без серьезного исследования источников.

Безответственный подход к предмету изучения и абсолютное доверие только к собственной памяти, нередко приводит к комическим результатам. Например, Попов сообщает читателю, что советский гражданин в 1980 году мог из Москвы вести передачу на радио «Свобода». Или что радио «Свобода», прежде чем перебраться в Мюнхен, вещало из коммунистической Чехословакии. Говоря о 1960-х годах, он вдруг заявляет: «Всех интеллектуалов Запада (во всяком случае, многих) увлекла тогда смелая идея: «Все, что было создано в СССР, должно быть сметено, это всего лишь продукт партийной идеологии!» (Цитата.) На самом деле происходило прямо противоположное! В 1960-е годы советские ученые получают возможность общаться со своими западными коллегами, и в это время работы Лихачева становятся широко известными за границей, получают международное признание. Более того, именно в 1960-е годы зарождается новое движение среди ученых и интеллектуалов Запада, пишущих о советской истории России: они начинают критиковать своих коллег за неоправданно критическое, по их мнению, отношение к советскому эксперименту. Такого рода антиисторические нелепости встречаются в тексте постоянно.

И в результате ценность книги Попова как биографического сочинения, рассказывающего читателю о жизни Дмитрия Сергеевича Лихачева, о его времени, с моей точки зрения, ничтожно мало отличается от нуля.

Новая газета

Поделиться
Комментировать

Популярное в разделе