Навстречу мне плывёт пьяная компания одетых в чёрное молодых людей. Свет злобно сверкает на шипах этих милых нетрезвых ребят, возвращающихся с кладбища. Чуть позади прочих, балансируя на рельсах, на тонких каблуках идёт одна из них. Нелепый взмах руками, еле различимый треск – она теряет равновесие. Взмах чёрного платья – удар черепа о железо. Ночь взрывается хохотом.

Когда ты зовёшь меня к себе, трамваи уже не ходят: слишком поздно и страшно. А мне ещё и далеко до твоего дома на окраине города.

Конечная остановка.

На ней стоят ослабевшие люди, которые не дождутся трамвая.

А я спускаюсь ниже, в поле, через которое идёт тропинка к новостройке твоего дома. Свет одинокого огонька – твой свет – пылает ещё очень далеко.

Ветер колышет заросли высокой полевой травы, и что-то проносится зигзагами, издавая хрупкий хруст сминаемых растений.

А ты, наверное, уже пьяна.

Что-то большое, червеобразное, шевелящееся, хищное, мелькающее то справа, то слева, то треща, где-то за спиной. Я ускоряю шаг и делаю громче музыку, стараясь не следить боковым зрением за тем, что подминает ночную траву, следя за мной.

Сломанный домофон твоего подъезда – открытая нараспашку дверь.

Не помню, поднимался ли я по лестнице или ехал на лифте.

Дверь призывно и ехидно распахнута, свет льётся из двери, разгоняя тени на площадке.

Я медленно вхожу, не снимая ботинки.

Стоишь, прижавшись к косяку, смотришь на меня грустно и пьяно. Чувствую в воздухе запах кальяна и несбывшихся ожиданий.